Первый Инженер Император. Новые рубежи – ІІІ

Бьянку Иван предусмотрительно оставил в Хмарском. И правильно сделал. Такой артефакт, как его модифицированный арбалет, здесь, на ярмарке, привлек бы слишком много ненужного внимания. Весть о нем и так уже пошла гулять среди людей, а значит, и среди воровского отребья, которого всегда хватало на подобных сборищах. А уследить за ним в этой сутолоке было бы невозможно.

Выхватив клинки, они вернулись ко мне. Я же, в свою очередь, уже успел извлечь из седельной сумки, притороченной к моей лошади, два своих верных самострела. Они легли в руки привычно, удобно, словно продолжение моих собственных конечностей.

— Туда! — я кивнул в сторону помоста, откуда уже доносились первые звуки боя — лязг стали, глухие удары, яростные выкрики.

Мы втроем ринулись в самый центр схватки, проталкиваясь сквозь остатки паникующей толпы. Адреналин ударил в кровь, обостряя чувства, заставляя сердце гулко стучать в ушах, перекрывая все остальные звуки.

Я чувствовал, как тело наливается силой, как движения становятся быстрыми, точными, почти инстинктивными. Та самая спонтанная, почти звериная ловкость, которую я ощущал в моменты крайней опасности, снова вернулась ко мне. И я был этому рад. Очень рад.

Картина, открывшаяся нам, была дикой. На защитников помоста, на солдат Долгорукова и Романовича, нападала толпа. Но это были не воины, не наемники. Это были… дикари.

В рваных лохмотьях, перепачканные грязью и чем-то бурым, похожим на засохшую кровь. Их лица, заросшие спутанными бородами и волосами, были искажены яростью. В руках — самодельное оружие: дубины, утыканные острыми камнями, заточенные колья, ржавые тесаки, самодельные копья с костяными наконечниками.

Они неслись вперед без всякого строя, без тактики, просто дикой, неуправляемой ордой, издавая гортанные, звериные вопли. Их было много. Очень много. И что самое страшное — они, казалось, не чувствовали боли. Там, где падал один, сраженный мечом или арбалетным болтом, на его месте тут же возникало двое новых, лезущих напролом, через трупы своих же соплеменников.

Это было похоже на оживший кошмар, на нашествие саранчи, только вместо насекомых — обезумевшие, кровожадные люди.

Если здесь собралась сотня солдат от обоих царей, не пропуская врага к центру ярмарки, то этих налетчиков было если не в три, то в два раза больше точно. Подсчитать масштаб мне практически не удавалось в такой суете, просто анализ навскидку.

Я выстрелил на бегу, почти не целясь. Первый болт из правого самострела вонзился в горло дикарю, который уже замахивался копьем на одного из воинов Романовича, стоявшего к нему спиной. Тот даже не успел ничего понять, как его жизнь оборвалась. Он захрипел, выронил копье и рухнул на землю, заливая ее темной кровью.

Второй болт, из левого, нашел свою цель в груди другого нападавшего, который пытался прорваться к помосту. Он взвыл, отшатнулся, но тут же был смят своими же, продолжавшими напирать.

Солдат, которого я спас, так и не заметил опасности, продолжая отбиваться от наседавших спереди. Его благодарности мне не требовалось. Спасенная жизнь — вот главная награда.

Перезарядка. Снова это отточенное, почти автоматическое движение. Взвести, вложить, защелкнуть. Секунда, не больше.

На меня кинулся один из дикарей — здоровенный, почти двухметровый детина с безумными, налитыми кровью глазами. В его руке была тяжелая дубина, которой он размахивал, как перышком.

Я увернулся от свистящего удара, который мог бы размозжить мне череп, отскочил в сторону, снова выстрелил. Болт попал ему в плечо. Он взревел, но даже не пошатнулся, продолжая переть на меня, как танк.

А самое неприятное, что этот уникум каким-то чудом инженерной мысли приторочил на самый край дубины небольшой, но довольно ощутимый штык, которым запросто можно было проткнуть, если не насквозь, но грудную клетку точно.

Пришлось отступать, уворачиваясь от его неуклюжих, но мощных атак, отбиваясь от других, лезущих со всех сторон.

Я оказался в самой гуще толпы, окруженный врагами. Свистели клинки, тыкали копья, падали на землю сраженные воины и нападавшие. Крики, стоны, лязг металла — все смешалось в один оглушающий, кровавый хаос.

В какой-то момент я столкнулся спиной с кем-то очень большим и твердым. Резко обернулся, готовый к удару, и увидел Олега Святославовича Романовича.

Он стоял, широко расставив ноги, его меч был обагрен кровью по самую рукоять. Лицо его было перепачкано грязью и чужим багрянцем, но глаза горели яростным, почти берсеркерским огнем. Он ревел, как раненый медведь, отбивая удары, наносимые ему со всех сторон.

— Держать строй! — гаркнул он так, что, казалось, земля задрожала под ногами. — Не отступать! Рубить нечисть!

Воины, услышав голос своего предводителя, ответили ему дружным, яростным кличем. Словно второе дыхание открылось у них. Само присутствие вожака, его несокрушимая ярость, вдохнули в них новые силы. Они дрались, как львы, не щадя ни себя, ни врага.

Дикарь, который гнался за мной, обогнул Романовича по дуге и попытался исподтишка, подло, воткнуть свое острие на конце дубины в незащищенный бок, целясь в печень. Я видел это. Видел, как Романович, отвлекшись на другого врага, не заметил опасности.

Я не думал, как поступить. Решение пришло мгновенно. Чистый рефлекс.

Я рванулся вперед, вложив всю силу в удар ногой. Мой сапог врезался точно в дубину-копье, отбив его в сторону. Наконечник пролетел в нескольких сантиметрах от бока Романовича. Одновременно с этим я ударил дикаря плечом, сбивая его с ног.

Мы рухнули на землю вместе, покатившись по траве, перепачканной кровью и грязью. Он оказался сверху, его вонючее дыхание опалило мне лицо.

Он схватил меня за горло своими грязными лапищами со сломанными ногтями, пытаясь задушить. Я успел перехватить его руки, не давая сомкнуть смертельную хватку. Но он был тяжелым, массивным, и его вес давил на меня, не давая подняться, не давая вздохнуть. Мышцы горели от напряжения.

Дикарь взревел так неожиданно, что я чуть не подскочил с ним вместе. Это был рев не боли, а целой агонии. Его хватка ослабла. Я увидел, как из его груди, прямо из сердца, торчит окровавленный клинок. Кровь хлынула на меня, заливая одежду. Тело дикаря обмякло, навалившись на меня всей своей тяжестью.

Я сбросил с себя его труп, отталкивая в сторону, и закашлялся, хватая ртом воздух. Передо мной стоял Романович. Он протянул мне руку.

— Квиты, — сказал он, его голос был хриплым, но спокойным. Он тяжело дышал, но в глазах уже не было прежней ярости, скорее — усталость и уважение — Я видел, что ты сделал.

— Я делал то, что должен, — ответил я, принимая его руку и поднимаясь на ноги. Голова слегка кружилась, но адреналин еще не отпустил. — Где Алексей Петрович?

— Там, — Романович кивнул в сторону помоста.

Я бросил взгляд туда. Долгоруков, окруженный своей свитой, отбивался от нападавших. И, что немаловажно, он тоже был обагрен кровью — чужой, к счастью. Он не прятался, не убегал. Он дрался. Вместе со своими людьми. Царь. Настоящий царь.

— Кажется, почти отбились, — резюмировал Романович, оглядывая поле боя.