Первый инженер императора IV
Шрифт:
Трое магов-ренегатов наслаждались отдыхом у небольшого, уютного костерка, который они развели прямо посреди ущелья, теперь уже полностью очищенного от останков его прежних, недружелюбных обитателей. Они сидели и буквально впитывали в себя магическую энергию, которая сочилась из разлома в скале, где раньше было гнездо рукеров. Или же рукеры сделали свое гнездо именно здесь, потому что почуяли приятные, бодрящие эманации, исходящие из недр земли? Кто их, этих зверей, разберет. Может, им просто нравился вид из окна.
Для К’тула и Идриса эта энергия была как бальзам на их израненные, уставшие магические души. Она затягивала
Один лишь Фтанг не чувствовал никакой разницы. Он сидел у костра и с аппетитом уплетал жареного рукера (который, по его словам, на вкус был «как курица, только хрустящая»), запивая его водой из ближайшего ручья. Для него магия была чем-то абстрактным, вроде хороших манер или теории струн. Она где-то была, но на его жизнь никак не влияла.
Но, как известно, все хорошее имеет свойство заканчиваться. И счастье наших ренегатов не могло длиться вечно. Уже на следующий день они, восстановив силы и подлатав самые зияющие дыры в своих аурах и одеждах, двинулись дальше. Их цель оставалась однозначной, нерушимой и, с точки зрения здравого смысла, совершенно безумной. Новое Сердце Дикой Руны, которое, к счастью (или к несчастью, это как посмотреть), находилось уже не так далеко от них.
Они шли молча, переваривая остатки вчерашнего ужина и строя планы на будущее. Первым, как всегда, не выдержал Идрис.
— К’тул, — прогундел он, споткнувшись о камень и едва не упав. — Ну вот доберемся мы до этой вашей Дикой Руны. Допустим. А дальше-то что?
— Мы ее захватим, — ответил старик просто, словно речь шла не о подчинении первобытной хаотической силы, а о походе за грибами.
— Захватим? — Идрис остановился и упер руки в бока. — Ты помнишь, что было в прошлый раз? Когда мы пытались «захватить» ту, другую, у Старого Города?
Старик проворчал что-то нечленораздельное, похожее на звук, с которым старый шкаф пытается смириться со своей участью на свалке.
— Я постарался поскорее забыть тот неприятный инцидент.
— А я тебе напомню, — не унимался Идрис, его голос начал набирать свои обычные язвительные нотки. — Напомню, как нас чуть не разорвало на мелкие, не очень симпатичные кусочки. Напомню, как из-за твоего гениального плана мы потеряли двоих, а потом еще и нарвались на этого сумасшедшего графа и мальчишку-пироманта! Так вот, у меня один простой вопрос, о великий стратег: как ты собираешься противостоять этой силе вновь? У тебя есть новый план? Или мы снова будем импровизировать, надеясь, что в этот раз нам повезет больше?
К’тул остановился и медленно повернулся к Идрису. Его выцветшие глаза смотрели на целителя долго, безразлично, словно на особенно назойливую муху.
— Знаешь, Идрис, в чем принципиальная разница между мной и тобой?
— В том, что я еще не дышу на ладан и не рассыпаюсь в прах при каждом резком движении? — не упустил случая съязвить целитель.
— Это разница, но не принципиальная, — с абсолютным, почти нечеловеческим спокойствием ответил К’тул. — А все дело в том, что пока ты гундишь, скулишь и жалуешься на судьбу, я ищу варианты. Варианты стать сильнее. Варианты найти обходной путь к неприступному. Варианты, которые
позволят нам взять то, что принадлежит нам по праву. Именно поэтому я разработал ментальную защиту. Помнишь ту рыжую девчонку, которую мы похитили?— Ну? — спросил Идрис через губу.
— Баранки гну. Она была наделена даром, если ты этого не забыл, — менторским тоном продолжал старик. — И ей удавалось сдерживать влияние Шепота. Все то время, что мы с ней шли и немного после — я тщательно изучал ее Дар. И нашел способ повторить этот трюк. Я назвал это «магическим отражателем». Как бы сказали люди из прошлой довоенной эпохи: «экранирование». Способность отражать эту назойливые магические волны.
— И как работает твое, — он исказил голос, стараясь передразнить К’тула, — «охренирование» должно нам помочь?
Старик лишь стукнул посохом о землю, после чего изогнул губы в такой паскудной ухмылке, что у Идриса отпало все желание вести с ним беседу. Ближайшие лет пять. А лучше десть.
— Увидишь.
В тот самый день, когда троица магов-ренегатов наконец подошла к зоне влияния новой Дикой Руны, где-то далеко на западе Радомир Свирепый, окончательно уставший от философских размышлений, пнул ногой своего главного стратега (который как раз пытался доказать, что если привязать к осадной лестнице достаточное количество кур, то она, возможно, полетит) и отдал своей орде долгожданный приказ наступать в сторону Старой Руссы. Вселенная, как это часто бывает, решила устроить все представления в один день, не особо заботясь о комфорте зрителей.
К’тул, Идрис и Фтанг стояли на краю очередного унылого каменистого плато. Впереди, в легкой дымке, виднелись очертания того, что когда-то было городом. Сейчас это больше походило на гнилые зубы в пасти давно умершего великана.
— К’тул, — пробасил вдруг Фтанг, отвлекаясь от очень важного занятия — попытки засунуть себе в ноздрю небольшой, но очень интересный камушек. — Я что-то чувствую.
Старик медленно поднял голову и смерил своего огромного, но, как правило, очень недалекого спутника долгим, изучающим взглядом. Обычно, когда Фтанг говорил, что он «что-то чувствует», это означало либо приближение обеда, либо то, что он забыл, как объяснить чувство голода. Но в этот раз… в этот раз в его маленьких, поросячьих глазках не было обычной гастрономической тоски. Была… тревога?
Да. Фтанг, при всей своей интеллектуальной незамутненности, обладал одним уникальным даром. Он был как барометр. Очень большой, мускулистый и не очень умный барометр, но тем не менее.
Его чувствительная натура, не обремененная сложными мыслительными процессами, улавливала магические вибрации так же легко, как он улавливал запах жареной курицы за километр. И прямо сейчас его внутреннее чутье, куда острее, чем у К’тула и куда более точное, чем вечное нытье Идриса, уловило первые, едва заметные нотки Шепота. Предвестника новой Дикой Руны.
— Идем, — коротко бросил К’тул и первым шагнул в сторону руин.
Город встретил их молчанием и запустением. Это был не тот величественный, пусть и мертвый, мегаполис, как Старый Город. Нет. Это было нечто поменьше, поскромнее, но от этого не менее удручающее.
Каменные многоэтажки, эти уродливые коробки, которые люди в прошлом почему-то считали верхом архитектурной мысли, стояли, как ряды надгробий. Их стены, когда-то бывшие серыми, теперь были покрыты зеленым ковром из мха и плюща.