Первый инженер императора IV
Шрифт:
Ее хватка оказалась такой сильной, что я на мгновение задохнулся.
— Жи… вой… — выдавил я, ощущая, как ноют ребра. — Пусти… умоляю… ребра…
— Ой! — тут же воскликнула она. — Прости!
Я ничего не ответил. Просто смотрел на нее. Смотрел и улыбался.
Неделя. Целая неделя прошла с тех пор, как ущелье Черного Ворона стало братской могилой для орды Радомира Свирепого. Я сидел в знакомом кабинете Алексея Петровича, глядя на тяжелые, расшитые золотом портьеры, и пытался сопоставить свои нынешние ощущения с теми, что были здесь, в этой же комнате, всего неделю назад. Тогда — азарт, предвкушение,
Напротив меня, за массивным дубовым столом, сидели оба царя. Они тоже молчали. Долгоруков задумчиво вертел в руках перо, Романович же просто смотрел в одну точку, его могучие руки, скрещенные на груди, были неподвижны. Атмосфера в кабинете была такой плотной, что, казалось, ее можно было резать ножом.
Я откашлялся, нарушая затянувшуюся тишину. Горло все еще першило.
— Кхм, итак, Ваши Императорские Величества. Вы хотели меня увидеть.
Цари переглянулись, словно решая, кто из них начнет этот нелегкий разговор.
— Да, Саша, — наконец произнес Долгоруков, откладывая перо в сторону. Его голос был усталым.
— Да… — замялся Романович и неловко почесал в затылке. Жест, совершенно не свойственный этому уверенному в себе, грозному воину.
Я не торопил их. Я все понимал.
Маргарита и Скворцов, едва я пришел в себя, в деталях рассказали мне о том, что произошло после того, как я… отпустил ситуацию.
Рита, используя свой Дар, даже показала мне несколько ярких, пугающих картин, которые до сих пор стояли у меня перед глазами. Мой собственный огненный силуэт, сеющий смерть.
Лица воинов, искаженные ужасом. Так что да, я прекрасно понимал, что сейчас испытывали эти двое. Смятение. Испуг. Недоверие. Они буквально не знали, с какой стороны ко мне теперь подойти.
— Давайте перейдем к делу, — сказал я спокойно, устраиваясь в кресле поудобнее. Ребра все еще ныли при каждом резком движении. — Мы защитили наши земли. Это главное.
— Да, ты прав, — кивнул Долгоруков. — Мы победили. И мы крайне благодарны тебе за твои ловушки, за твою стратегию. Игнат и Борис передавали свои наилучшие пожелания и просили кланяться тебе в ноги за твое скорейшее выздоровление. Они сказали, что никогда в жизни не видели такой бойни и не участвовали в ней. Они гордятся, что сражались под твоим началом. Но…
— Но, барон, — вмешался Романович, его голос был глух, как удар по мешку с песком, — молва среди людей — худшее, что может быть. Солдаты, хоть и не самые большие любители потрепаться языками, но после увиденного и случившегося… теперь каждая собака в обоих городах знает, что внутри тебя сидит демон.
Я почувствовал, как в груди вспыхнуло пламя. Не то, настоящее, а его фантомный, но от этого не менее неприятный отголосок. Горячая волна ярости поднялась изнутри, заставляя пальцы вцепиться в подлокотники кресла так, что старое дерево заскрипело.
— Нет во мне… — я скрипнул зубами, но вовремя себя остановил. Сделал глубокий вдох, выдох, заставляя пламя улечься. Успокоился. — Никакого демона. Это магия, Ваши Императорские Величества. Первобытная. Чистая. Истинная. И человеческое тело, как выяснилось, неспособно совладать с ней так просто, как это делает мэтр Скворцов или… те трое с преобразованной магией.
— Саш, — начал Долгоруков мягко, почти по-отечески, — пойми, люди напуганы. Они видели, во что ты превратился. Они видели, как ты сжигаешь врагов одним
взглядом. Для них это… это не просто магия. Это нечто за гранью их понимания. Нечто страшное.— А еще они должны быть благодарны, что остались живы! — на этот раз я не сдержался, мой голос прозвучал резче, чем я хотел. Но я тут же взял себя в руки.
Учтиво, насколько это было возможно, я пытался объяснить им, что опасность миновала. Но внутри, я чувствовал, как что-то живое, темное, согласно кивает и смеется надо мной. Подзуживает.
— Верно. И они благодарны, — подтвердил Долгоруков. — Но благодарность и страх — плохие соседи. А страх, барон, порождает ненависть. И самосуд. Мы с Олегом Святославовичем можем тебя попросить… побыть какое-то время в Хмарском? Пока народ не успокоится. Пока слухи не улягутся. Не хочу я, чтобы мои же подданные, которых ты спас, в один прекрасный день сожгли тебя на костре, как колдуна.
Я хмыкнул, откидываясь на спинку кресла.
— Так вы же сами меня к себе во дворец вызвали, — не удержался я от едкого замечания. — Встретились бы тогда на нашем старом месте, на Ильмене. Подальше от любопытных глаз.
Романович отмахнулся, словно от назойливой мухи.
— Херня это все, барон. И не в месте встречи дело. Никто не успокоится до тех пор, пока не поймут, что им и их семьям ничего не грозит. И я, честно тебе говорю, — он посмотрел на меня прямо, его взгляд был тяжелым, но на удивление… искренним, — ты мне нравишься, как человек. Ты славный воин, ты очень умный мужик. Но эта сила внутри тебя… она пугает даже меня. А я, поверь, мало чего в этой жизни боюсь.
Мне все было понятно. Ясно, как божий день.
Я медленно поднялся из-за стола. Боль в ребрах снова напомнила о себе.
— Я с этим разберусь.
Михалыч дважды ударил своим тяжелым молотом по раскаленному металлу. Удары были короткими, но выверенными. Затем он, кряхтя, взялся за длинные щипцы и осторожно опустил деталь в кадку с водой. Огромный клуб пара с шипением поднялся в воздух, на мгновение скрыв его фигуру. Кузнец вытащил заготовку обратно и с лязгом положил ее на металлический стол.
Передо мной лежало нечто, отдаленно напоминающее ошейник. Или, скорее, широкий, массивный браслет, предназначенный для очень толстой шеи. Он был сделан из двух изогнутых металлических частей, которые на одной стороне соединялись мощным штифтом, позволяя раскрываться и закрываться, а на другой — имели сложный зацепной механизм, похожий на застежку старинного сундука.
— Спасибо, Михалыч, — сказал я, проводя пальцем по еще теплому, гладкому металлу. Работа была безупречной.
— Да не за что, сынка, — старый кузнец вытер пот со лба тыльной стороной ладони, оставляя на коже черную полосу. — Дай бог, поможет тебе эта штуковина, и будешь спать спокойно. А то ерзаешь каждую ночь, бормочешь что-то у себя под нос. Тревожно мне за тебя, Саша.
Я пожал плечами, не находя слов. Он был прав. Последняя неделя была тяжелой. Ночи превратились в череду кошмаров, в которых я снова и снова видел себя, объятого пламенем, чувствовал эту всепоглощающую ярость, эту жажду разрушения.
А днем… днем приходилось бороться с внутренним демоном, который, как и обещал, никуда не делся. Он сидел внутри, тихий, но настойчивый, и ждал. Ждал малейшей вспышки гнева, малейшего повода, чтобы снова вырваться наружу.
— Должно помочь, — сказал я, скорее убеждая самого себя, чем отвечая кузнецу.