Петербургское действо

Василекъ была настолько потрясена, что прежній арестъ ужь казался ей чуть не шуткой сравнительно съ теперешней бдой. Она даже не замтила присутствія въ дом, далеко за полночь, человка, который все-таки былъ для нея — дороже всего въ мір, т. е. Шепелева.

Около часу ночи, когда Квасовъ сидлъ у больной, а докторъ ухалъ, Шепелевъ, оставшись въ гостиной наедин съ Василькомъ, обратился къ ней съ вопросомъ, почему случился ударъ у Пелагеи Михайловны.

Василекъ отозвалась невдніемъ и внезапно догадалась пойти къ сестр. Спросить! Но тутъ только она вдругъ всплеснула руками и выговорила:

— A Настя-то? Гд-жъ Настя? Ея не было…

Она вспомнила, что Настя за все это время хлопотъ около тетки не появилась ни разу.

— Да и я хотлъ все спросить, воскликнулъ Шепелевъ. — какъ же въ этакое время, да не прійдти помочь.

Василекъ тотчасъ же ршила мысленно, что, стало быть, сестра лежитъ тоже безпомощно въ своей горниц. Она бросилась туда. Горница Насти была пуста. Только ящики комодовъ были выдвинуты, многое выброшено на полъ. Нкоторыхъ вещей, одного образа изъ кіота и маленькаго ларчика, гд были ея вещи, не было.

Черезъ четверть часа новой сумятицы въ дом, Василекъ и вс домочадцы убдились, что княжны Настасьи не было въ дом.

XV

И странно распорядилась судьба! Самое тяжелое время въ дом Тюфякиныхъ оказалось для Василька самымъ счастливымъ временемъ ея жизни.

Тетка была въ постели почти безъ движенія, докторъ не ручался за ея жизнь. Сестра бжала изъ дому, сама оговорила себя въ канцеляріи Гудовича и добилась того, что послдовала га ссыльнымъ братомъ.

Но за то здсь бывалъ теперь всякій день Шепелевъ. Вмст съ Василькомъ ухаживалъ онъ за больной, просиживалъ цлые часы около ея постели, проводилъ иногда цлые дни наедин съ Василькомъ. Видать ее сдлалось для него потребностью. Ей одной изливалъ онъ свою душу, ей одной передавалъ всякій день то, что приходилось перечувствовать и выстрадать отъ безсердечной кокетки.

Кончилось тмъ, что Шепелевъ разсказалъ Васильку всю свою исторію съ Маргаритой, начиная со встрчи въ овраг и поцлуя въ дом гадалки. Только объ одномъ умолчалъ онъ: о дерзкомъ свиданіи въ маскарад. Но Василекъ знала, что именно съ этого маскарада началась ихъ связь. И наивный юноша не подозрвалъ, какъ терзалъ онъ сердце бдной княжны. Онъ и не воображалъ, какъ тяжело было ей выслушивать всю эту исповдь, вс эти признанія. Но за эти дни взаимныя отношенія Шепелева и Василька измнились. Юноша посмотрлъ на некрасивую княжну совершенно иными глазами. Безконечная доброта ея закупила его, и княжна стала его первымъ другомъ. Василекъ по прежнему, но уже сознательно, не боясь своего чувства, любила его и на свой ладъ ревновала къ Маргарит. Ей казалось, что ея любовь и любовь этой женщины — совершенно два различныя чувства. Ей казалось, что та страсть, въ которой сознался Шепелевъ къ этой кокетк, ея бы не удовлетворила. Въ грезахъ своихъ о немъ когда-то, представляя себ, какъ онъ могъ бы полюбить ее, она никогда не думала и не могла даже предполагать возможности такого чувства, какое было у этого юноши къ красавиц иноземк. Она ревновала и ненавидла графиню только за т мученія, которыя претерпвалъ отъ нея юноша.

Василекъ теперь перестала смущаться Шепелева, была проще, искренне. Юноша, съ своей стороны, посл своей полной исповди обращался съ ней совершенно какъ бы съ сестрой. День за день Маргарита все боле и боле мучила его, а чистота души и безконечная доброта Василька все боле привлекали его. Кончилось тмъ, что, посл каждой бурной сцены съ Маргаритой, Шепелевъ безъ оглядки бжалъ въ домъ Тюфякиныхъ, къ единственному человку на земл, съ которымъ онъ могъ говорить откровенно обо всемъ.

Однажды, случайно убдившись, что есть что-то ужасное и отвратительное въ поведеніи Маргариты относительно стараго дда, Шепелевъ снова бросился къ другу. На этотъ разъ онъ былъ особенно блденъ и печаленъ, но сказать этому милому, чистому существу, что подозрваетъ онъ и на что способна та женщина, было совершенно невозможно.

— Что съ вами? приставала на этотъ разъ Василекъ.

Но Шепелевъ долго молчалъ и, наконецъ, отозвался.

— Даже и разсказать вамъ нельзя. Много было всего, но подобнаго, конечно, и ожидать было нельзя. Да, конечно, вамъ сказать нельзя. Но если это правда, если я не ошибаюсь, то кажется… Кажется, у меня все пройдетъ…

Шепелевъ сидлъ, опустивъ голову, глядлъ на полъ и не могъ видть, какъ измнилось лицо Василька. Она пристально смотрла на него, собиралась произнести два слова, и у нея не хватало духу.

— Да, тогда все пройдетъ, прошепталъ снова Шепелевъ.

— Что пройдетъ? еще тише, черезъ силу, выговорила, наконецъ Василекъ.

— Что? эта безумная страсть! Разв можно любить… Да нтъ, я и говорить вамъ не стану. Господи, если бы она была то, что вы! Если бы въ ней была хоть малая толика той ангельской души, какая въ васъ!

Шепелевъ смолкъ на минуту, потомъ вдругъ поднялъ голову, взглянулъ на Василька и выговорилъ внезапно:

— Скажите, любили-ли вы когда-нибудь?

— Что? едва слышно прошептала Василекъ и вся вспыхнула. И въ ту же минуту она подумала какъ всегда, что покраснвшее лицо ея особенно некрасиво. И отъ этой мысли она покраснла еще боле.

— Скажите правду! Вотъ я вамъ всю душу свою выкладывалъ, все разсказалъ, чего и не слдовало. Про такую женщину, какъ графиня, и съ такой, какъ вы, и говорить бы не надо. Но я сознаюсь… я съ вами душу отводилъ, мн легче бывало, какъ я ворочался отъ васъ къ себ. A вы, какъ мн кажется, со мною не откровенны. Я правду говорю. Я васъ люблю. Мн бы теперь безъ васъ трудно было остаться въ Петербург. A вы постоянно со мною какъ-то странно и непонятно мн поступаете. Да, есть что-то! Вотъ видите, вы все краснете, стало-быть, я правду говорю.

Дйствительно, Василекъ сидла пунцовая. Вдобавокъ, она, ни передъ кмъ никогда не опускавшая своихъ глазъ, теперь не знала куда смотрть, не знала что длать, не знала что сказать.

— Ну, да не объ этомъ рчь, заговорилъ Шепелевъ, — это ваше дло. Коли я вамъ немножко не по сердцу, и вы изъ жалости только позволяли мн всякій день исповдываться и плакаться, такъ и за то спасибо! A вотъ, что я хочу спросить, совсмъ другое: любили-ли вы когда-нибудь?

Василекъ тихо подняла руки къ лицу, медленно откачнулась на спинку своего кресла и едва слышно выговорила:

— Ахъ, полноте, Дмитрій Дмитріевичъ!…

— Отчего же? Я у васъ не спрашиваю кого. Да это мн и не нужно знать. Я спрашиваю только, знали-ли вы это дьявольское чувство, которое меня теперь совсмъ измучило. Я знаю, что моя любовь къ графин можетъ пройти. Она можетъ завтра сдлать что-нибудь, за что я ее возненавижу. Прежде я думалъ, что я способенъ убить ее, но теперь вижу, что если она такая… Такихъ убивать не стоитъ, такихъ можно только презирать. Такъ вотъ, скажите! Понимаете-ли вы то чувство, которое во мн? Бывало-ли съ вами что-нибудь такое? Любили-ли вы? скажите, княжна! Я не отстану! грустно улыбнулся Шепелевъ.

Василекъ сидла по прежнему, закрывъ лицо руками. Ей казалось, что она стоитъ на краю обрыва, на краю пропасти, въ которую ей хочется броситься. Она чувствовала, что сейчасъ бросится и погибнетъ. Она сейчасъ непремнно скажетъ ему одно слово, которое все превратитъ въ прахъ. Онъ испугается, онъ перестанетъ бывать. То чувство, которое явится въ немъ къ ней, будетъ, вдобавокъ, оскорбительно, горько для нея! Ихъ братскія отношенія будутъ уничтожены сразу. А, между тмъ, Василекъ чувствовала, что вотъ сейчасъ онъ повторитъ свой вопросъ, а она отвтитъ, бросится въ эту пропасть!