Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна?

Глава девятая. Поздний ужин

Глава девятая

Поздний ужин

Когда я вернулся домой, папа уже сидел в большой комнате за столом. Мама всегда любила обедать не на кухне, а в большой комнате. Она ничего не объясняла, просто всегда к папиному приезду был накрыт стол и расставлены разнообразные закуски и прочие разносолы. Всё это мама покупала в супермаркете в отделе, как она говорила, для «ленивых». Ей давали всё свежее, мама этим очень гордилась, потому что случаи отравления разными баклажанчиками и селёдками под шубой случались. Дорого покупают так себе, не раскупается кулинария зимой. Иногда мама заказывала в буфете телецентра пироги. Но я не особо кумарил по пирогам. Я вообще к сладкому и мучному почти равнодушен. Я люблю фаст-фуд. У нас дома одни полуфабрикаты постоянно. Не переводятся. Надо только сунуть в специальную печку или в мультиварку, и готово. Иногда, правда, мама готовит суп, остаётся мяско. Я его обожаю, просто варёное мясо. Мама всегда ругается, что не продаётся суп. В какие-то стародавние времена, во времена маминой мамы суп продавался на каких-то кухнях. И ходили на эти кухни с судочками и бидонами.

Я сидел рядом с папой, и ковырял вилкой чёртову селёдку под шубой. На белоснежную скатерть попадали ошмётья свёклы. Мама не делала мне замечаний по поводу скатерти, от этого на душе было ещё поганее. Папа уминал за обе щёки все эти закуски. Они чёкались с мамой, пили своё любимое вино. Папа был доволен. Он рассказывал о Питере, о каком-то рыбном ресторане, который держат узбеки.

– В каких комнатах они живут!
– восхищался папа.
– Исторический центр, старые дворы, старые дома, коммуналки. В них ремонта лет сто не было и постоянно трубы прорывает. Паркет от этого разбухает, кочками получается, половики рвёт. На общей кухне они готовят плов в тазах, стирают на стиральной доске. Трут, трут вещи. Всё вручную. Это обычные посудомойки и повара. Шеф-повар и директор - не узбеки, калмыки. В общем, из нашей местности. Сделали заказ на речную, на хищников, на сома. Надо мне расширять связи с рыболовами. В общем, ресторан у них в нашем стиле.

– Это в каком это нашем?
– удивилась мама.

– Ну там, хижина, сети, ветер-суховей... Как на нашей рыбалке!

(Замечу тут, что при ветре клёв лучше, чем сильнее ветер на реке, тем лучше клюёт.)

– Ветер суховей, - продолжал папа, - ну там такие картины на стенах, степь, река. Старик... И оборвыш-внучёк, помощник, ялик.
– Ну, в общем, отличное место.
– Папа проглотил последний фаршированный баклажан и добавил совсем другим скучным голосом: - Остальное всё так же. Откаты. Но мы привычные. Не падает выручка, и слава тебе лапти, не до жира теперь. Но!
– папа оживился: - с ресторанам будем работать напрямую!

Ещё поговорили о том-о сём. Я лёг на диванчик. Я на нём сплю вообще-то. И сидел за столом я тоже на этом диванчике. И теперь лёг. Я знал, мама сейчас всё папе расскажет. Когда бутылка вина перекочевала со стола на пол, я понял: сейчас, за мороженым, начнётся. Мама обожала мороженое. Ну и папа, как мама. Папа всё делал, как мама, старался всегда ей угодить, если ругались, сгладить перебранку.

Я мороженое не любил. Они меня и не будили. Они знали, что я устал, что у меня танцы и футбик по субботам. Но я не спал, а почти спал, засыпал то есть.

И вот под звон ложечек о стекло креманок, начался такой разговор. Я сразу забыл, что хотел спать.

– Записала передачу-то?
– спросил папа.

– Нет.
– сказала мама.

– Ну-ууу. Тогда рассказывай.
– папа был доволен, он был счастлив. А то как же! Привёз домой деньги. Ещё на карточку что-то ему должно было упасть.

– Артёма вырезали, - сказала мама.

– Вроде он живой, - стал хихикать папа. Он, наверное, всё понял, но придуривался, не хотел даже слушать о неприятностях в этот тёплый весенний день.

– Его вырезали из передачи по ти-ви.

– Что? Не показали?
– папа уже не хихикал.

– Показали издалека. А в интервью - помнишь, они записывали интервью?
– не показали. Артём говорит, перетасовали вопросы и ответы. Вопросы, на которые он отвечал, убрали, или... нет...
– мама запнулась, - убрали его ответы.

– Странно, - сказал папа.
– Вы так ждали это интервью. А родители смотрели?
– это папа имел в виду моих бабушку и дедушку.

– Не знаю!
– всхлипнула мама.
– Наверное. Мы их предупредили.
– И разрыдалась.

– Я и смотрю: Артём тихий, грустный, я думал, устал.

– Я ему вообще запретила на эти танцы ходить. Я пошла конечно же разбираться.

– В телецентр?

– Нет. К их блондиночке, танцорше?

– И что она?

– Сама не поймёт, что произошло. Сказала, что её подруга на телевидении - Марина...

– Марина?
– переспросил папа резко и испуганно.

– Ну да. Какая-то там Марина. Она снимала отчётный концерт. Она может быть и монтировала передачу. Ну в общем их эта блондиночка так мне сказала. Обещала узнать у этой Марины. Эта Марина их и пригласила на передачу. «Тип-топ» с её подачи в плане стояли, больше года, - так их руководительница сказала. Симпатичная она. Тёма говорит: рок-н-рольщица...

– Да? Интересно...

– Да что тебе интересно? Что тебе интересно?
– мама опять стала плакать. Плакать и сморкаться.

Когда она отсморкала все сопли на свете и пролила все на свете слёзы, папа вдруг сказал:

– Фамилию Марины знаешь?

– У неё ещё в титрах псевдоним такой странный. Она в титрах Эрна. Да! Какая-то Эрна. Я обратила внимание на титры, и фамилия, фамилия странная. То же какая-то искусственная, ненастоящая. Что-то вроде лекарства... забыла.

– Габриэль?

– Точняк!

Я чуть не взбрыкнул на своём диванчике. Точняк! Я не могу! Точняк! Ну и мама!

– А я смотрю: что-то на «эль» заканчивается... Ты её знаешь?

– Знаю, - папа произнёс это страшно и даже глухо.
– Это не псевдоним. Её старая фамилия Гаврилова. А сейчас она Габриэль. Если по-русски, то Гаврилова так и будет.

– Очередная твоя ошибка молодости?
– мама спросила без всякой издёвки. Все в городе знали, что папа был одно время звездой города, в смысле красавчиком.

– Ошибка, - усмехнулся папа.
– Если бы, - папа больше не радовался. Я бы всё отдал, чтобы посмотреть на него. Я вообще люблю наблюдать за папой. Всё-таки мы очень похожи. Часто я смотрю на него и думаю: неужели через двадцать семь лет я стану таким же?! Не может быть. Но что-то в душе мне подсказывает: может, ещё похуже будешь выглядеть.

В большой комнате висела страшная тишина. Я ощущал её своим ухом, и головой естественно - только эти части и торчали из-под пледа. Я мёрз. Всё-таки ночи у нас в апреле ещё холодные...

– Дай сигареты!
– сказал папа.

– Ты же бросил! Не дам.

– Ну дай хоть электронку.

И родители задымили электронными сигаретами, обволакивая меня странными запахами папиных воспоминаний.

– Так кто она, эта Эрна Габриэль?

– Маринка Гаврилова. Я учился с ней.

– Где? В автошколе?

– Да. То есть, нет. В обычной школе. С первого класса.

– И что?

– Да в общем, ничего. Её все знают. Не только я.

– Но я-то не знаю. Расскажи.

– Я знал, что она приехала. Знал, что она в телецентре. Ну надо же: Маринка!
– папа уже не слушал (или не слышал?) вопросы мамы.