По дорогам Вечности

***

Прохор Рейли вышел из отделения. В вестибюле к нему сразу же подбежали Мартина и Альфред.

– Ну, как он?
– обеспокоено спросила Мартина.

– Стабильно, - кратко ответил Прохор.

Ему не хотелось рассказывать близнецам, что происходит с его сыном.

– Это хорошо или плохо?
– насторожился Альфред.

– А где Дмитрий?
– спросил Прохор, пытаясь их отвлечь от этой темы.

– Ему надоело вас ждать, и он ушел.... И, всё-таки, что с Саймоном? Что врачи говорят?

Похоже, придётся им все рассказать. Он уже собирался это сделать, но тут его внимание привлёк Морквинов, с которым шла какая-то темноволосая женщина в серой блузке и розовой до колен юбке. Женщина эта тащила большой розовый чемодан.

Приглядевшись, он с удивлением узнал в ней двоюродную сестру покойной жены. Вид у этой женщины был очень рассерженный.

Димка подвёл её к ним. Прохор неуверенно протянул ей руку для рукопожатия, сказав:

– Здравствуйте, Ирина...

Тётя Ира от рукопожатия отказалась, с подозрением глядя на него.

– Кого-то вы мне очень напоминаете. Только вот, кого...

– Это отец Саймона, - тут же подсказал ей Димка.

– Значит, ты, Прохор Рейли, бросил жену и сына, а теперь появляешься непонятно откуда! Совесть проснулась?
– накинулась она на бедного Прохора.

– Это долгая история, - смутился тот, увёртываясь от удара газетой, свернутой в трубочку.

Пока они разбирались друг с другом, точнее, разбиралась тётя Ира, Альфред шёпотом поинтересовался у Димки:

– Слушай, а что это за женщина? И почему она себя так ведёт?

– А Саймон вам не рассказывал о своей тёте, которая живёт в Зебрландии...

– Вроде, что-то рассказывал, - вспомнила Мартина.

– Так вот, это она, собственной персоной.

Тётя Ира тем временем выдохлась изливать отцу ее племянника своё возмущение, и устало опустилась на скамью, обмахиваясь газетой.

– Вы... вы...
– она, тяжело дышала.
– Чёрствый сухарь....

Прохор Рейли, решив, с ней не спорить, опасливо присел рядом, материализовал стакан с водой и протянул ей.

Отпив три глотка, она чуть остыла, и просипела:

– Что с Саймоном?

Морквинов подкатил чемодан, оставленный тётей посреди вестибюля, к скамье, Альфред с Мартиной сели по другую сторону от тёти Иры.

– Он болен, - ответил Прохор, взял у неё стакан и отпил глоток.
– Это я виноват, не доглядел! Теперь не знаю, как помочь. Врачи отключают ему сознание и блокируют мысли. Он словно неживой...

– Довольно!
– перебила тётя Ира, снова закипая.
– Почему вы позволяете им это делать?

– Это единственное, что может...

– Так, всё!
– она резко поднялась, и направилась к стойке регистратуры.
– Никому не позволю так обращаться со своим племянником! Я его забираю!

– Ирина, это безумие. Вам не позволят!
– попытался остановить её Прохор.

Та потребовала вызвать главного врача. Он явился в вестибюль через десять минут, и на него тут же обрушился гнев тёти Иры.

– ...Это что ещё за безобразие!
– кричала она.
– Как так можно!..

Оказавшиеся в вестибюле люди с интересом наблюдали за этой сценой.

Доктор пытался оправдываться, но тётя безжалостно отбивала все его аргументы, даже "Он может умереть, если не блокировать сознание", не подействовало на неё.

– Или вы прекращаете свои пигмейские методы, или я забираю отсюда племянника!
– возмущалась тётя Ира.
– И сама займусь его лечением!

Судя по тону, говорила она вполне серьезно.

Наконец врач сдался:

– Ладно, мы пересмотрим методы его лечения...

– - Вы уж её простите, она в этой стране первый раз, - извинялся Прохор, чувствуя себя неловко...

***

Через три дня после этого разговора.

Саймон проснулся....

Пустота в голове. Неприятная и, почему-то, давящая.

А ещё он не помнил последних событий, как будто кто-то взял большую чугунную сковороду и шарахнул юношу ей по затылку, обеспечивая кратковременной амнезией. Единственное, что Саймон смог выудить из глубин воспоминаний, как его отец выходит из себя, и бьёт кулаком по тумбочке. Но вот, что он говорил, Саймон не знал.

Он присел на кровати, осознавая, что одет в мешковатую белую с бледно-зелёными вертикальными полосками пижаму, и принялся осматривать место своего пребывания.

Стены обклеены желтоватыми обоями. Такого цвета обычно бывает больной пересохший лимон. Прямоугольные лампы, в плафонах которых покоились прожаренные лампочками трупики мух, "украшали" потолок. Решёток на окнах нет, уже хорошо. Значит, его не удерживают.

Вот и та самая тумбочка возле кровати, дверца её немного покосилась.

На тумбочке было пусто. Как и в ней. Интересно, где его вещи, ну хоть какие-нибудь? В самой тумбочке тоже ничего нет.

Рядом с окном стояли два деревянных стула. На спинке одного из них висела одежда. Почему-то черная, слишком официальная. По сравнению с пижамой - точно.

Саймон почесал затылок, пытаясь вспомнить, что тогда было. Что отмечали Фротгерты? Какое официальное мероприятие они проводили? Но не смог. Память была наглухо заблокирована магией докторов.

Он поднялся, собираясь сделать пару шагов до двери. Тут же закружилась голова, и юноша вынужден был опуститься обратно на кровать.

Интересно, а кто-нибудь, кроме его отца, знает, что он здесь?

Надо будет у Кари спросить, когда она придёт навестить Саймона, что случилось. Она, наверное, сейчас на какой-нибудь скучной лекции в институте... Интересно, сегодня понедельник, среда, или вообще воскресение?

Тут дверь в палату открылась, и вошёл Димка Морквинов. Он поправил съехавшую на бок клетчатую кепку и сказал, присаживаясь рядом:

– Привет. Я тут зайти решил, с утра пораньше, а то сегодня ещё посетители намечаются. Как самочувствие?

Саймон взвесил все свои ощущения, но ничего примечательного не обнаружил:

– Не знаю. А что со мной?

– Не в курсе...

– У тебя выходной?
– перебил он.

– Воскресенье ещё никто не отменял, - заявил Димка и улыбнулся.