По эту сторону стаи
Шрифт:
В её жизни теперь окончательно нет места слову "хозяйка". Точнее, есть, да вот только хозяйка - она сама.
Ядовитый электрический свет разъедает глаза. Дориш выключает лампу и довольствуется плафоном под потолком, пыльным и засиженным мухами. Впрочем, кому и на что сдалась красота в тюрьме Олдгейт? Всё равно не заснуть. Трёх-четырёх часов за сутки мало, но невозможно спать, когда знаешь, что все эти мрази живы. Где-то там, неизвестно где, за гранью зеркала, которое не открыть, но, чёрт подери, они существуют не только в его прошлом. Они тут,
Ненависть разъедает душу не хуже, чем кислота - если, конечно, у него осталась такая штука, как душа. Невозможно жить, зная, что жив и твой враг, неизменный, вечный противник, затаившийся где-то на краю времени, чтобы в один прекрасный момент ударить со спины.
– Ты будешь гнить тут, сидя в дерьме по самые гланды. По сути, это фоновая фраза, просто чтобы сказать, - спокойно сообщает Дориш в никуда, глядя на свои руки. Болевой удар - хорошая штука, главное, сделать так, чтоб объект оставался в сознании, иначе не интересно.
– Должен же я что-то сказать, чтобы ты не заснул?
– Мне не привыкать, Дориш, ты же знаешь, - Макрайан сидит на полу, кое-как привалившись спиной к стене.
– Веришь - не знаю. Всё течёт, всё изменяется. Ты завёл себе свою шалаву, я завёл Спота, - рядом со столом, замусоренным обычной канцелярией, стоит кресло. Там лежит нечто, похожее на меховую шапку. Маленькая собачка, услышав своё имя, просыпается и Макрайан видит, что у шапки, по крайней мере, есть чёрный нос.
– Знаешь, иметь домашнее животное - это здорово, - задушевно говорит Дориш.
– Только представь, он готов лизать мне пятки просто так, даже не за миску супа.
– Да что ты!
– издевательски комментирует Макрайан, ожидая, что разговор плавно съедет на Дорин и, предвосхищая унижение, продолжает: - Кажется, я ошибся: вместо жены мне надо было завести себе что-то вроде, тогда я, по крайней мере, не стал бы рогоносцем.
– Ему больше подошла бы ручная крыса, правда, Спот?
– Дориш оценивающе щёлкает языком. Спот согласен, босс всегда прав на все сто.
– Знаешь, Уолли, забавно: он так скучает, если я оставляю его одного, - кажется, ещё немного - и Дориш полезет в карман за носовым платком, впрочем, Макрайан не уверен, что полукровый ублюдок вообще знает, что это за штука, носовые платки.
– Сделай из него воротник, - советует он, готовясь снова быть низвергнутым во мрак болевого шока.
– Или варежки. Тогда, уверяю, он всегда будет рядом.
– Я уже говорил тебе: ты такой нехороший и жестокий, - расстраивается Дориш.
– Послушай-ка, Уолли, я хотел задать тебе очень личный вопрос.
"Как я отношусь к факту супружеской измены", - думает Макрайан, готовясь снова проговорить это вслух, только нарочно более грубо. Нет проблем, он скажет это сам, не отводя глаз, он обсудит все достоинства своей жены, но когда-нибудь снова станцует на их костях...
– А ты?
– вдруг говорит Дориш.
– Не скучаешь по своему хозяину?
Так вот к чему был весь этот трёп! Сукин сын!
– Смотри-ка, Спот, ведь это ужасно, правда, малыш?
– Дориш берёт собачку на руки.
– Милорда Макрайана стоит пожалеть,
– У тебя раздвоение личности?
– спрашивает Макрайан, пытаясь придумать ругательство пострашнее.
– Или ты думаешь, что твоя шавка тебе ответит?
– Вряд ли, - с сожалением произносит Дориш, выуживая из кармана кусочек чего-то вкусного и угощая собачку.
– Зато, может быть, ответишь ты?
Макрайан теряет нить разговора, больше смахивающего на светскую беседу. Да, он понимает, что вся эта белиберда говорится только с одной целью: рассеять его внимание и вытянуть из него... что вытянуть - он придумать не может. Дориш и так способен вытянуть почти всё, включая второе имя прабабушки с материнской стороны или цвет его любимых подштанников, в то время как сам Макрайан давным-давно забыл, какого цвета они были изначально.
– Куда приятнее сидеть в своей берлоге под боком фигуристой бабы с хорошей задницей, - с пониманием говорит Дориш.
– Но на крайний случай ты ведь всегда мог уйти в Межзеркалье.
Да что он забыл в Межзеркалье?! Холод, снег, и очаровательные прогулки в тюремном дворе?! Погодите-ка. Тогда почему всего этого нет сейчас, а есть только Олдгейт? Уж не потому ли, что...
– Но ведь я же не ушёл, - Макрайан не знает, что сказать ещё, чтобы потянуть время.
– А ты об этом знал?
– с любопытством спрашивает Дориш.
Создатель великий! Значит, в Межзеркалье теперь... Вот оно что. Да, он не ушёл, потому что не знал - и, судя по всему, уйти туда не так-то просто.
– Умный мальчик, - говорит Дориш.
– Мальчик выпустит тебе кишки, как только сможет до них добраться, - обещает Макрайан. Это тоже была бы... как там выразился полукровый ублюдок?
– фоновая фраза, если бы судьба уже не закладывала крутой вираж, где-то там, в прошлом.
– Ты отвратительно воспитан, Уолли, несмотря на род, - морщится Дориш.
– К твоему сведению, ты вмешиваешься в мой разговор с собакой.
– Надеюсь, он думает о твоих кишках то же самое, - мрачно говорит Макрайан, встречаясь с Доришем взглядом.
– Хм... Возможно, и будет думать, причини я ему боль, - он ещё успевает услышать это - снова, в который раз, погружаясь в беспросветный омут болевого шока...
– Сам процесс - тоже результат, правда, Спот? Это приятно, - с сарказмом говорит Дориш.
– Но мистер бывший наместник сдохнет не сейчас. А только тогда, когда приведёт нас к своему господину. Ведь теряться - это плохо...
Какое-то особое зеркало? Обычное зеркало, но именно в Межзеркалье пропускающее только кровавых шакалов, готовых ползать перед хозяином на брюхе?
– Что ж, пускай: значит, туда пройдёт шакал, да только следом за ним увяжется охотник, - говорит он вслух. Макрайан, не шевелясь, сидит на том же месте, только тело съехало почти к самому полу. Дориш брезгливо тычет в него носком сапога и зовёт конвой.
– Сегодня, Спот, пинком под зад его выбросим мы, - Спот с пониманием шевелит носом и откуда-то из шерстяных недр показывается розовый язычок.
– Правда, боюсь, милорд бывший наместник не оценит жеста. Пускай высокородная куча дерьма побегает на воле. Авось, куда и прибежит.