По прозвищу Святой. Книга первая

Как господин фельдфебель послал два патруля по два человека в каждом: один в голову поезда, второй в хвост.

Как потом никто и глазом моргнуть не успел, как все оказались разоружены и уже разгружали вагоны вместе с партизанами.

— Так это были партизаны?

— Партизаны, господин штурмбанфюрер, — отвечал ефрейтор Хорс Кёппель, который оказался самым сообразительным из всех и успел заметить многое. — Кто ж ещё? Только командовал ими самый настоящий дьявол, по другому не скажешь.

— Бросьте, ефрейтор, что вы несёте? Стыдно говорить подобное немецкому солдату.

— Вы сами просили говорить всё, что замечу. Вот я и говорю. Дьявол самый настоящий. Человек не может двигаться с такой скоростью! Его же не видно! Только что он здесь и через секунду уже на другой стороне состава. А дерётся как? Голыми руками обезоружил и обездвижил господина фельдфебеля и с ним троих. В две секунды! Потом ещё двоих… А взгляд? Не смотрят так люди. Неуловимые глаза. По-немецки, кстати, говорит, как мы с вами. Но записку по-русски написал.

— Записку?

— Да, вот, — ефрейтор выложил на стол записку.

С лета прошлого года Йегер учил русский, понимая, что без знания языка врага многого не добьёшься, а с Советами рано или поздно воевать придётся. Говорил пока плохо, понимал на слух ещё хуже, но прочесть написанное мог. Если не слишком сложно.

'«Сообщаю, что продовольствие, снаряжение и медикаменты, направлявшиеся в распоряжение 62-й пехотной дивизии вермахта были захвачены группой советских партизан, — прочитал он слова, написанные чётким разборчивым почерком. — Охрана — отделение немецких солдат — оставлена в живых из гуманных соображений. Не пытайтесь нас искать — в русских лесах вы найдёте только свою гибель. Без уважения, младший лейтенант Рабоче-крестьянской Красной Армии Николай Свят по прозвищу Святой».

[1] Немецкий грузовик времён ВОВ.

Глава семнадцатая

Солнце только что зашло, и над Лугинами растеклись долгие сумерки. Пока ещё летние, но уже совсем скоро в эти края придёт осень, и всё изменится.

Вот она, Виктория штрассе, бывшая Советская. Дом семнадцать, в котором живёт комендант Густав Вебер должен быть чуть дальше.

Не доходя до дома с десяток шагов, Максим остановился под раскидистым тополем, прислушался.

Тихо.

Где-то вдалеке брешут собаки, да погромыхивают на булыжнике колёса одинокой телеги.

Не торопясь, он обогнул квартал, держась настороже.

Никого. Только на соседней улице припаркован одинокий легковой «опель», а из распахнутых окон рядом стоящей избы несутся звуки патефона, весёлый женский смех, звон стаканов и гортанный немецкий говор.

Ага, кто-то из господ офицеров отдыхает. Что ж, правильно, сам бог велел воскресным-то вечером.

Он вернулся назад, к дому коменданта. Снова прислушался, перейдя в сверхрежим.

Нет, всё тихо. Показалось.

Вошёл во двор, постаравшись не скрипнуть калиткой.

На крыльце умывался большой серый кот с подранным ухом. Увидев Максима, прервался, внимательно посмотрел на гостя жёлтыми глазами, зевнул беззвучно.

Максим наклонился, протянул руку, спросил шёпотом:

— Что, серенький, есть тут посторонние?

Кот обнюхал пальцы Максима, позволил себя погладить, бесшумно спрыгнул с крыльца и канул в ближайшие лопухи.

Максим ещё раз оглядел улицу (никого), постучал.

Дверь открыл комендант Густав Вебер. Был он облачён в галифе, белую майку и надраенные до блеска сапоги. Выпирающий живот поддерживали подтяжки. От коменданта густо пахло шнапсом и салом с чесноком.

— А, это вы, Макс, — сказал он. — Входите.

Максим вошёл, огляделся, прислушался. Было тихо. Только тикали где-то в комнате часы-ходики.

— Вы одни, Вебер?

— Конечно, один, — буркнул тот. — Мы же договаривались. Проходите в комнату.

— Я посмотрю, с вашего позволения, — сказал Макс.

— Конечно.

Слева — кухня с дровяной плитой, простым деревянным столом, буфетом и парой табуреток.

Прямо — небольшая комната. Металлическая кровать, застеленная серым шерстяным одеялом, шкаф, стул, низкое окно с ситцевой занавеской.

Направо ещё две комнаты одна за другой. В первой накрыт немудрёный стол: консервы, нарезанный чёрный хлеб, варёная картошка, сало, квашеная капуста, початая бутылка шнапса. Одна тарелка чистая, с другой ели. Пара рюмок, приборы. Под потолком горит неяркая электрическая лампочка.

Во второй — спальня.

Вроде, всё чисто.

Максим присел за стол. Вебер уселся напротив:

— Принесли?

Максим медлил. Что-то было не так. Комендант не смотрел в глаза. Да, он был выпивши и довольно крепко. В таком состоянии взгляд у людей теряет фокусировку, «плавает». Но здесь что-то другое.

— Всё в порядке, Вебер? — спросил Максим.

Комендант взялся за бутылку:

— Будете?

Максим отрицательно покачал головой.

— А я выпью.

Он налил полную рюмку, махом опрокинул в рот. Ухватил пальцами капусту, отправил следом. Вытер руку о майку.

— Да, всё в порядке, — ответил, всё так же не глядя в глаза. — Если, конечно, всё это, — последовал неопределённый жест рукой, — можно назвать хоть каким-то порядком. — Вы деньги принесли?

И тут Максим услышал шаги. Кто-то легко и быстро вбежал на крыльцо, без стука отворил дверь, вошёл.

Максим встал, подошёл к окну, одёрнул занавеску. В сгущающихся сумерках различил фигуры двух солдат с автоматами на груди.

— Им приказано стрелять на поражение при малейшей попытке бежать, — раздался сзади весёлый мужской голос. — Дом окружён моими людьми, так что я бы не советовал.

Говорили по-немецки.

Максим обернулся.

При входе в комнату стоял подтянутый молодой штурмбанфюрер с люгером в правой руке и насмешливой улыбкой на тонких губах. За спиной штурмбанфюрера маячил солдат с карабином за плечами. Светло-серые глаза штурмбанфюрера смотрели твёрдо, уверенно, холодно.

Стоял он, вроде бы, расслаблено, но Максим видел, как плавно движется ствол пистолета, сопровождая каждое его движение. Обученный, волчара. Настоящий охотник. Ну ладно.

— Кто вы такой? — спросил он по-немецки. — Я обычный немецкий коммерсант Макс Губер. Законопослушный.