По прозвищу Святой. Книга первая
Шрифт:
— Встретили мы его утром восемнадцатого августа в самом центре села, на Гитлерплац. Со спины заметили. Он шёл не торопясь впереди нас, и я сразу насторожился.
— Почему?
— Он шёл… Слишком свободно, что ли. Так ходят люди, которые ничего не боятся. Шёл, поглядывал по сторонам. Чуть ли не насвистывал.
— Так. Дальше.
— Дальше мы его остановили. Я остановил. Он спокойно остановился, обернулся. Мы подошли. Довольно высокий, сто восемьдесят, не меньше. Плечи широкие, осанка… — он задумался. — А знаете, господин штурмбанфюрер, я только сейчас понял. Военная осанка у него
— Ясно. Дальше.
— Волосы густые, тёмные, коротко стрижен. Глаза — карие. Лицо… Ну, симпатичное лицо, молодое, открытое. И вот ещё что. Не был он похож на еврея. Хотя те тоже, конечно, разные бывают…
— Почему же вы решили, что он еврей?
— Документы. Златопольский Михаэль Самуилович, как сейчас помню. — Еврей. Год рождения тысяча девятьсот девятнадцатый. Место рождения — город Житомир.
— У вас хорошая память, ефрейтор, — похвалил Йегер.
— Стараюсь, господин штурмбанфюрер! — рявкнул тот, вытягиваясь.
— Вольно. Дальше что было?
— Дальше мы сопроводили его к месту сбора, к школе и сдали с рук на руки.
— Во что он был одет?
— Обычная одежда, — пожал плечами ефрейтор. — Коричневатый старый пиджак, рубашка, штаны, сапоги, мешок через плечо.
— Кепка была, — добавил Ганс. — Такая… местная. И ещё взгляд…
— Что — взгляд?
— Взгляд у него был какой-то странный, господин штурмбанфюрер. Такой, неуловимый. Вроде в глаза тебе смотрит, а на самом деле нет. Непонятный взгляд. И всё время как бы улыбается. Но не улыбается, — он вздохнул. — Простите, не могу лучше сказать.
После того, как солдаты были отпущены и покинули кабинет, Оскар разлил по второй:
— Какой интересный еврей. Что он натворил?
— Или не еврей, — сказал Йегер. — Документы можно и подделать… Что натворил, говоришь? Всего-навсего освободил двенадцать лугинских евреев, собранных для ликвидации, и при этом убил шестерых местных полицаев.
— Ликвидацию должны были они проводить?
— Разумеется.
— Вот, что бывает, когда доверяешь местным серьёзную работу, — сказал капитан. — Это, конечно, совершенно не моё дело, Георг, но скажи, какого чёрта мы заигрываем с местными националистами? Они же все продажные шкуры, кого ни возьми.
— Выпьем, — сказал Йегер.
Выпили, закусили салями, закурили.
— Я отвечу, — сказал штурмбанфюрер. — Ты предлагаешь в следующий раз поручить эту, как ты говоришь серьёзную работу, тебе и твоей роте? Я учту.
— Эй! — воскликнул капитан. — Мы солдаты, а не убийцы. Я вовсе не это имел в виду…
— А что ты имел в виду, Оскар? — Йегер наклонился к нему через стол. — Серьёзной и грязной работы на занятых нами территориях столько, что без местных не обойтись никак. Поэтому они её выполняют. Как могут. Но ты прав, скоро это должно…
— Зазвонил телефон.
— Прости, Георг, — капитан снял трубку. — Капитан Оскар Хубер слушает. Кто? Да, здесь. Передаю. Тебя, — он протянул трубку Йегеру.
— Штурмбанфюрер Георг Йегер у телефона, — сказал Йегер.
Звонил помощник Йегера из штаб-квартиры в Житомире. Только что им поступил звонок из Белокоровичей.
Оказывается, сегодня утром, на рассвете, на железнодорожном перегоне Белокоровичи — Овруч было совершено дерзкое нападение на железнодорожный состав, перевозивший продукты и снаряжение для 62-й пехотной дивизии. Их дивизии. В результате состав полностью разграблен.— Там что, охраны не было? — спросил Йегер.
— Была. Целое пехотное отделение. Неполное, но всё-таки. Восемь человек с пулемётом.
— И где они? Убиты?
— Все живы, — господин штурмбанфюрер. Один ранен в руку. Звонил ефрейтор Хорст Кёппель.
— Командир отделения?
— Нет. Командир, фельдфебель, как я понял, полностью деморализован и не способен предпринимать какие-либо действия.
— Ясно. Где они, говоришь?
— В Белокоровичах, на железнодорожной станции.
— Минуту, — Йегер прикрыл микрофон трубки ладонью, посмотрел на капитана. — Далеко отсюда Белокоровичи?
— Рядом, — ответил тот. — Меньше тридцати километров.
— Какая дорога?
— Нормальная, мощёная.
— Спасибо, — сказал Йегер в трубку. — Еду в Белокоровичи, оттуда позвоню.
Он положил трубку:
— Извини, Оскар, — мне пора.
— Что-то случилось?
— Кажется, партизаны. Надо разбираться. Так что еду в Белокоровичи.
— Понятно. Слушай, Георг, я докладывал по начальству, но не знаю, дошло ли до тебя…
— Что именно?
Коротко, по-военному, Оскар рассказал, как недавно солдаты его роты искали сбитый русский истребитель и лётчика.
— Нашли?
— Истребитель нашли, но лётчика там не было. Хотя мы нашли следы крови…
— Да, вспомнил, — сказал Йегер. — Мне докладывали. Лётчик утонул в болоте. Так что, какие-то новые данные появились?
— Никаких новых данных. Просто безумная мысль, извини, если лезу не в своё дело.
— Давай уже, выкладывай. Мне, возможно, безумных мыслей как раз и не хватает.
— Я просто подумал… А вдруг этот лётчик не утонул?
— Всё может быть, — сказал Йегер. — В таком случае, он или где-то прячется или у партизан. Или ты думаешь, что он и есть наш еврей? Да ну, брось, это и впрямь безумная мысль. Там, думаю, дело сложнее. Ладно, разберёмся. Спасибо, я поехал. А, подожди, — он на мгновение задумался. — У тебя свободные машины есть?
— Есть один Opel Blitz [1] А что?
— Можешь выделить его и пару солдат?
— Отделение охраны из Белокоровичей хочешь перевезти, — догадался Оскар. — Хорошо, я распоряжусь. Ганс и Винценц подойдут? Ты с ними только что говорил.
— Вполне. Спасибо, Оскар. С тобой приятно иметь дело.
— Брось, Георг, дело у нас одно — победа Великой Германии над всеми врагами.
Двадцать восемь километров по мощёной дороге два «опеля» — легковой и грузовой — пролетели за полчаса.
Злосчастное отделение дисциплинировано ожидало начальство в здании станции, как и было договорено.
Йегер расположился в кабинете начальника станции и принялся одного за другим вызывать солдат на допрос.
Все они показали примерно одно и то же. Как на перегоне Возляково — Мощаницы состав остановился перед мостом через речку Ветку из-за упавшего дерева.