Поцеловать небеса. Книга 1

И мои мысли вновь, покорными стадами, возвращались на свой излюбленный круг: Маша, Саша, дом, дорога…

Итак, я выпила в тот вечер, но на работе следующим утром была. Это случилось в субботу, когда мы промывали стены операционной противным хлорным раствором.

И я, дура, имела неосторожность сказать вслух, что у меня болит голова от вчерашних посиделок с подругой.

Чему же тут удивляться, что Машка-санитарка ровно в понедельник растрезвонила всем, что я такая же запойная неудачница, как и мой любимый Людок.

Старшая медсестра сразу же начала принюхиваться ко мне, присматриваться, зачем-то измеряла мое давление, которое всегда оказывалось слишком низким.

– Ты не с похмелья? – учтиво интересовалась она.

– Нет, а с чего вы взяли?

– Да так, в голову пришло…

Честно? Я устала. Я начинала страдать от вечных перегрузок и одиночества. Сашка, который всегда был моей душевной опорой, генеральным стимулом духа, переставал быть актуальным со страшной скоростью. Я изнывала от однообразия и бесперспективности своей жизни. За время работы в больнице я так и не приобрела того здорового цинизма, присущего всем медработникам. Мне по-прежнему было жаль каждого, и каждый человек, попавший в операционную, оставался для меня человеком, а не материалом для экспериментов. Меня передергивало от шуток врачей и медсестер над пациентом, беспомощно лежащим перед ними. Я поняла, как реально страшно попасть на операционный стол, где каждая ошибка врача будет стоить тебе жизни. Там я увидела людей, которых оперировали по нескольку раз лишь потому, что операция была проведена неправильно, и у больного возникало сильнейшее воспаление, требующее повторного вмешательства. Я видела эти страшные, незаживающие швы на теле, по которым будут резать вновь и вновь…

Однажды, после вечерней выпивки, я просто не явилась на работу. И хотя я звонила и предупреждала Нину, что всего лишь больна и меня не будет один день, вся ситуация повернулась именно так, как мне не хотелось. Нину сразу уверили в том, что я либо пьяна, либо с похмелья…

И вот что странно. Несмотря на то, что это было чистой правдой, меня взбесила и эта версия, и моя беспомощность перед ней. Я привыкла к тому, что мне верят.

Когда, через день, я появилась на работе, Нина вывела меня в коридор и сказала:

– У нас тут пьющим не место. Мне сказали, что ты была пьяная, тебя видели. А мы тут крутимся, работников не хватает. Ты понимаешь, что подвела нас? Думаешь, мы тебе замены не найдем?

Мне стало так противно и стыдно, что я не придумала ничего лучшего, чем наброситься на нее в ответ:

– Да вас все не устраивает! Думаете, я держусь за вашу работу? Могу уйти хоть сейчас!

И я действительно ушла… Благо, больница находилась через дорогу от дома. Мне даже выдали расчет, через две недели.

Глава 15

Я вошла в эту зиму настолько отчаянно-одинокой, что слова для того моего состояния подобрать сегодня трудно… В те длинные холодные вечера я была рада любому проходимцу, зашедшему на огонек. Любое общество было для меня лучше, чем это страшное одиночество и безысходность, щелкающие длинным бичом. Любая «крокодилова улыбка» судьбы…

Иногда приезжала мама, и ее бесконечный нудеж доводил меня до помешательства. Для того, чтобы представить то мое состояние достаточно было увидеть, с какой жадностью я поедала принесенные мамой дешевые пельмени, которые мы с дочкой делили на крохотные порции, по восемь штук на один раз… Мы испытывали настоящий не придуманный голод почти ежедневно, и это было впервые в нашей жизни.

Нас подкармливали все, кто только мог. Тетя Аня заходила к нам иногда и приносила то соленые огурцы, то кусочек подпропавшего сала, немного хлеба и иногда – самогонки. Расплатой за еду были долгие беседы с ней о ее прошлом житье-бытье. Они не утомляли меня, а скорее озадачивали своей страшной откровенной наготой. Жизнь тети Ани была невыносимой, начиная с самого рождения… И мне хотелось обнять ее, прижать к себе, потому что она, несмотря ни на что, была человеком и смогла остаться человеком до самой смерти. Тогда я пообещала ей, что обязательно напишу о ней в своей книге. Пусть земля тебе будет пухом, дорогая, добрая, настоящая тетя Аня!

Людок навещала меня после каждой получки или аванса. Она приносила, по-военному: только выпивку и хлеб. Мы подолгу сидели с ней за столом, на котором возвышались только два стакана и бутылка. Люда приходила ко мне вместе со своим младшим сынишкой, ровесником моей Маши. Смышленый не по годам мальчик так трогательно заботился о маме, слушался ее и любил даже тогда, когда она напивалась и оставалась спать прямо у меня на полу.

Он научил мою дочь вязать крючком! И они могли подолгу возиться с пряжей, вывязывая незамысловатые игрушки, пока мы с Людком пытались разобраться во всех жизненных перипетиях. Люда пила все больше. Она уже дважды не выходила на работу по этой причине, и над ней тоже нависла угроза увольнения. Ее прощали только за ее мягкий характер и расторопность на рабочем месте, а также жалели ее детей…

Она рассказывала, что санитарка Машка после моего ухода совсем остервенела, стала бросаться даже на врачей! А недавно умерла Машкина мать… Напилась и шагнула в никуда из окна пятого этажа. И это было так грустно, так неприкрыто больно, что я закрывала глаза от странной ломоты в области солнечного сплетения. У меня не осталось на Машу никакого зла…

Часто забегал телемастер Олег. Он приходил именно, чтобы кормить меня колбасой, прочей деликатесной снедью, которую мог позволить себе приобрести. После банкета мы ехали к нему домой и я предавалась, так называемым, любовным утехам с ним. Кстати, любовником он оказался превосходным.

Я же говорю, я была рада каждому, кто помнил о моем существовании. Вот только Сашеньки не было. И странно-приятно было от этого. Было очень приятно грустить о нем и придумывать себе картины нашей будущей встречи, которая не могла не состояться…

Но я была устроена не так, как другие. Долгому унынию не было места в моей жизни. И я по-прежнему проживала каждый день с терпеливой любовью, ибо чувствовала, что все здесь происходит не зря.

Мы, а вернее я, продолжала торговать на «блошином». Морозы крепчали, с утра температура опускалась до -25. Я не могла знать об этом, ведь у меня не было ни градусника за окном, ни телевизора, который мы продали давным-давно. Я по-молодецки выбегала на улицу с двумя огромными сумками ровно в шесть утра. На мне так и не было зимних сапог, и я оборачивала ноги газетой поверх носков, чтобы не отморозить пальцы. Хорошо, что шуба была исключительно теплой.

Я появлялась на рынке одной из первых, но там уже жгли костры для обогрева…

Я даже и не понимаю сейчас, как могла выстаивать на таком морозе семь часов кряду… Видимо, материнская любовь, видимо, огромное желание выжить…

Все тот же Олег согревал меня самогоночкой, что иногда доводило меня до состояния полного опьянения. Но я всегда попадала домой и с сумкой, и с деньгами… Невероятно, но это было. Было именно так.

Одновременно я пыталась устроить и свою личную жизнь. Тогда не было ни Интернета, ни сотовых телефонов. Народ общался посредством простых рукописных писем, газет, реальных встреч.

Не долго думая, по примеру своей мамы-авантюристки, я подала объявление в газетную службу знакомств, и мне стали приходить письма. Когда я случайно нашла их, спустя десять лет, то слезы умиления и жалости к самой себе напугали мою ироничную дочь. Но в то время они казались мне самыми разумными на свете.

Вот так я познакомилась с Юрой, охранником дорогого казино. Стоит ли говорить, что само слово казино подействовало на меня, как чайное ситечко на Эллочку-Людоедку. В письме Юра сообщал, что он замкнут, скромен, одинок, малоразговорчив. Не проблема. И я позвонила по указанному в письме номеру телефона. Удачей оказалось еще и то, что он жил рядом, на том самом пригорке, под которым стояла наша лачуга. Это именно его многоэтажка гордо возвышалась над нашей убогой нищетой. Сейчас я могу сказать о Юре совсем немного: прост, неказист, малоразвит, сильно зависим от общественного мнения. У Юры было много комплексов, его не любили в коллективе, считали чудаковатым. С ним было совершенно не о чем говорить, а еще он очень любил сгущенку, был жаден и страшно храпел во сне. Но… он имел то, о чем я даже не смела мечтать… Самую настоящую уютную однокомнатную квартирку на девятом этаже с огромной десятиметровой кухней! Ошеломиссимо!!! Это обстоятельство так смутило и обрадовало меня, что я с готовностью прикрыла глаза на все его недостатки, а если быть точнее, то – на него самого.