Поцеловать небеса. Книга 1

– И, тем не менее, она работает у нас год, а ты всего месяц… Кому я быстрее поверю?

За что взъелась на меня Машка? За хорошую память? За быстрое тело? За отменное чувство юмора? Но в любом случае, она это сделала зря, потому что никто не стремился затмить ее. Моего имени до сих пор не помнил ни один врач, тогда как ее имя звучало на каждой операции, как заклятье. Мне просто было наплевать на это.

В раздевалке, после одной из смен я тихо сказала Маше:

– Послушай меня внимательно, маленькая дрянь… Я не знаю, чего ты добиваешься, но если я еще раз услышу твой голос за своей спиной, я смогу доказать, что ты клевещешь на весь персонал, и воруешь из больницы абсолютно все, включая легкие наркотики при помощи Ольги, твоей подружки медсестры. Я видела. Ты меня поняла???

Машка резко побледнела, прищурила свои зеленые глаза, затаила на меня такую злость, что я испугалась. Но она притихла, месяца на полтора…

Тут же работала завхозом и Людок. Душа-девица, одинокая мама двоих сыновей. Вот это был человек! С Людком я отводила душу в редкие минуты отдыха. Но Людмила тоже попивала, за что потом и была уволена с работы, сразу после моего ухода…

Сашки не было три недели, и я стала привыкать к его отсутствию. Теперь, когда я точно знала, из чего состоит человек, то стала меньше верить в бессмертие души и в высокое предназначение самого человека. Я стояла и совершенно спокойно смотрела на пульсирующее чье-то сердце, на вырезанную перитонитную кишку, еще пукающую, но уже лежащую у меня на поддоне или на почку человеческую и думала теперь только об одном: как зыбка и бренна наша жизнь. Вот сейчас этот молоденький хирург, возомнивший себя Богом, сделает всего лишь одно неверное движением скальпелем и все…

И только одно обстоятельство здесь могло наверняка спасти пациента от беды – красивое тело. Если больной, а точнее больная была красива, то ее резали осторожно, с особым усердием, боясь изуродовать или испортить все дело.

Раз в неделю, по больнице блуждал экстренный вторник, день, когда по городу дежурила наша больница. Это означало, что целые сутки именно в нашу операционную привозили всех, кто попал в серьезную беду, и кому, возможно, предстояло умереть именно в этот день.

В эти вторники мы заступали на работу так же как всегда, в семь. Работали с плановыми и внеплановыми больными. День последовательно переходил в ночь. Мы работали и ночь, практически без сна, и потом были обязаны достоять до шестнадцати часов следующего дня… Мы – это две-три санитарки. Комплект врачей, медсестер, и биксов менялся за этот период дважды.

Это было непросто. И многие ломались именно в такие дни…

В тот вечер к нам по «скорой» поступил мужчина с внутренним кровотечением и болями в брюшной полости. Его привезли в операционную, лично я надела на него бахилы, провезла к операционному столу на каталке. Я хорошо запомнила его багровый цвет лица и неприятную обреченность во взгляде. Мне почему-то подумалось, что этот человек непременно сидел дома и смотрел телевизор, когда внезапно почувствовал легкую боль. Потом он долго думал: вызывать ли ему врачей, или просто принять таблетку???

Мужчине дали наркоз. Врач приступил к операции.

И вот дальше началось непонятно-неприятное. Кровь из разрезанной брюшной полости вытекала без остановки, и я не успевала вытирать эти липкие страшные лужи. Но врачи не могли найти место, откуда именно течет бесконечная кровь.

Лицо мужчины становилось все бледнее, он уже напоминал тетрадный лист, выцветший от времени. Наконец, хирург нащупал источник и зажал его своими руками. Среди присутствующих врачей не могло быть сосудистого хирурга… Это был не наш профиль. Было принято решение вливать в больного кровь и срочно звонить сосудистому.

Я все бегала туда и сюда, вытирала лужи, подавала чистые салфетки и полотенца… Мне казалось, верилось, что все идет как по маслу, то есть, так как надо.

Сосудистый приехал только через час, и все это время врачи по очереди держали открытую артерию.

Приехавший хирург «поколдовал» немного над больным, артериальное давление которого составляло при этом сорок на двадцать, а пульс то начинал пропадать, то снова появлялся. Надежды оставалось очень мало. И вдруг, я ясно поняла, что смотрю сейчас на человека, который непременно умрет…

Так и вышло. Он умер прямо на столе, уже под утро. Меня попросили накрыть его, и он еще долго лежал там, в операционной, пока за ним не пришли работники морга… Каталка с грохотом покатилась по пустому коридору, мимо палат и дверей тех, которые еще живы.

Но ведь до этого он просто смотрел телевизор… Мурашки побежали у меня по телу. Именно в тот момент я поняла, как это важно – любить и прощать людей, пока они еще живы…

В ту ночь непрерывно шел крупный, густой и такой красивый снег… Я могла видеть его каждый раз, как только поворачивалась в сторону окна, куда заглядывал большой старый фонарь. И новая молитва к Небу родилась у меня. Я просила небо, чтобы оно сберегло мою дочь, которая спала сейчас совсем одна в сыром двухэтажном домишке. Я так захотела сейчас же обнять ее, что у меня выступили слезы на глазах.

А еще, я просила небо о том, чтобы он, Сашенька, ни за что, никогда, ни при каких обстоятельствах, не попал сюда, ко мне на стол для срочной внеплановой операции. И Небо услышало меня…

Глава 14

Рядом с той ночью, может через сутки, приехал Сашка. Он явился так, словно его не было один единственный час. Мне было трудно и говорить с ним, и смотреть на него. Во мне что-то надломилось, и Сашенька сразу стал каким-то чужим, другим и почти ненужным.

Мы вышли с ним на улицу под обстрел любопытных соседских взглядов, побрели в сторону заснеженного пустыря. И я всем телом ощущала, что он больше не близок, не дорог мне как раньше. Просто обломок, осколок прошлого счастья…

Мы долго смотрели друг на друга. Я стояла перед ним в своей дурацкой белой шубе, в которой казалась вдвое больше него, и это тоже лишало меня дара речи… Все так нелепо…

Сашке не понравилось ни место моей новой работы, ни мои откровения о человеческой составляющей. Он равнодушно выслушал меня и отправился домой, к жене. Как обычно, ничего не объясняя и ничего не обещая…

Это был шикарный повод выпить…

Получено недавно зарплаты оставалось еще достаточно для жизни, но слишком мало для питья.

Да, я ведь умудрилась временно устроиться еще и уборщицей в соседнее с больницей здание. И я считала, что мне очень повезло! Меня взяли на полставки, и я убирала весь второй этаж, который состоял из пяти кабинетов и длиннющего коридора.

Я делала это через день, сразу после смены в больнице. Часто, в трудах, мне помогала и дочь. Она подметала, а я мыла за ней. И тогда у нас получалось вдвое быстрее. Там я подружилась с секретаршей и даже попросила ее похлопотать за меня перед начальством. Может, найдется какое-нибудь место для меня?

Я забыла на время, что уборщица – это человек невидимка. Тогда же, меня посетила идея – отпечатать на казенной машинке новой «подруги» все свои стихи, сложить их аккуратной стопочкой, сохранить для кого-то…

Но секретарша, которая печатала втрое медленнее меня, сразу мне отказала, и посмотрела так небрежно, что я испугалась… И действительно какие стихи? Какая машинка? Перед ней стояла уборщица со шваброй в руках…

А как мне мечталось стать замеченной начальником этой организации! Как мне хотелось сказать ему, что я готова работать на него секретаршей за более низкую оплату, чем та, что так медленно печатает сейчас за дверями его кабинета. Но начальник хоть и видел меня, но смотрел сквозь… как на стену. И все эти золушкины мечты… Да, пропади они пропадом!