Почтовая открытка
Шрифт:
— И правда. Она как будто чувствует себя обязанной передо мной отчитываться. Она как будто оправдывается в чем-то.
Внезапно у меня в голове все проясняется. Кристально ясно. Все идеально совпало.
— Дай мне сигарету, мама.
Ты что, опять куришь?
— Да ладно, пустяки, всего пол сигареты… Вот как я себе все представляю. После войны Колетт ощущает свою вину. И не решается затронуть эту тему с Мириам. Но она все время думает про арест Жака и Ноэми. Проходит шестьдесят лет, и она получает твое письмо. И думает, что ты хочешь как-то ее расспросить, узнать, есть ли ее ответственность в том, что случилось во время войны. Это неожиданно, она в смятении и отвечает тебе вот таким письмом, в
— Все сходится, мама. В две тысячи третьем году она была еще жива, она хорошо знала семью Рабиновичей. И у нее был под рукой твой адрес, ты ведь прислала ей письмо несколькими месяцами раньше. Не понимаю, что еще тебе нужно?
— Значит, получается, эта открытка — признание? — размышляет вслух мама, не до конца убежденная моими аргументами.
— Именно так. С одним показательным промахом! Потому что она послала ее тебе — но на имя Мириам. Изначально она подсознательно стремилась раскрыть все Мириам. Ты говоришь, что Колетт много тобой занималась, — она, должно быть, чувствовала долг перед подругой, ты так не считаешь? В каком-то смысле эта открытка — то, что Ходоровски назвал бы психомагическим актом.
— Яне знаю…
— Ходоровски говорит: «В генеалогическом древе (человека) обнаруживаются травмированные, „неусвоенные" участки, которые беспрестанно ищут облегчения. Отсюда летят стрелы в сторону будущих поколений. То, что не сумело найти разрешения, обречено повторяться и настигать другого человека, иную мишень, отстоящую на одно или несколько поколений дальше». Ты — мишень для следующего поколения… Мама, а Колетт жила по соседству с Почтой Лувра?
— Вовсе нет. Она жила в Шестом округе, я тебе говорила, на улице Отфёй… Не могу представить, чтобы восьмидесятипятилетняя Колетт вышла из дома в такую метель. Она бы переломала себе кости на первом перекрестке… и ради чего? Чтобы добраться в субботу до Почты Лувра. Полная чушь.
— Она могла попросить кого-нибудь бросить открытку в почтовый ящик. Вдруг ей кто-то помогал по хозяйству… и жил неподалеку от Лувра.
— Почерк на открытке и в ее письме совершенно разный.
— Ну и что! Она могла его изменить…
Несколько секунд я молчу. Все объяснялось, все укладывалось в четкую логическую схему, и все же.
И все же я верю маминой интуиции, а мама считает, что аноним — не Колетт.
— Хорошо, мама, я тебя поняла. Но все же хочется сравнить эти почерки… Чтобы потом не сомневаться.
Дорогой Франк Фальк!
Кажется, мы с мамой нашли автора открытки. Возможно, это женщина по имени Колетт Грее, которая дружила с моей бабушкой и хорошо знала детей Рабиновичей. Она умерла в 2005 году. Не могли бы Вы помочь мне узнать больше?
Франк Фальк ответил, как всегда, через минуту:
Вам следует написать Хесусу, криминологу, я дал Вам его визитку.
Давно надо было это сделать.
Уважаемый господин Хесус!
По совету Франка Фалька я посылаю Вам фотографию анонимной открытки, которую моя мать получила в 2003 году. Не скажете, что Вы об этом думаете? Не могли бы Вы составить психологический портрет автора? Определить его возраст? Пол?
Дать какую-либо информацию, которая помогла бы нам установить его личность? Прилагаю фотографии открытки с двух сторон. Заранее благодарю Вас за внимание к моей просьбе, Анн
Уважаемая Анн!
К сожалению, слов на открытке недостаточно для создания психологического портрета средствами графологии. Я могу только сказать, что почерк не выглядит спонтанным. Но это все.
Искренне Ваш, Хесус
Уважаемый господин Хесус!
Я прекрасно понимаю Вашу сдержанность. Необходимость делать анализ на основе нескольких слов ставит под вопрос достоверность Вашей экспертизы. И все же не могли бы Вы дать мне какую-нибудь информацию?
Я приму результаты, прекрасно понимая, что их нужно трактовать с крайней осторожностью.
Большое спасибо, Анн
Уважаемая Анн!
Вот несколько моментов, которые следует трактовать, как Вы говорите, с крайней осторожностью.
Буква «А» в слове «Эмма» очень необычна. Я бы даже сказал, что это большая редкость. Такой способ начертания — признак намеренно искаженного письма. Или того, что человек не привычен к письму.
Заметно, что написание имен слева на открытке кажется искаженным, в то время как написание почтового адреса выглядит искренним — так мы называем спонтанный, неизмененный почерк. Вопрос в том, является ли писавший слева и справа одним и тем же человеком. Я полагаю, да. Но не могу утверждать.
Цифры в адресе не дают информации. Надо понимать, что цифры для нас никогда не являются очень убедительными, потому что имеется только десять цифр, от 0 до 9, в то время как букв во французском языке двадцать шесть. Цифры никогда не бывают персонифицированными; мы учимся их выводить в школе, все одинаково. Они очень мало меняются в течение жизни человека. И никогда не представляют интереса для нашей работы. Здесь, на Вашей открытке, кроме очень угловатой тройки, остальные начертания очень распространены (с прописными буквами точно такая же проблема). Это все, что я могу отметить.
Больше мне сказать нечего.
Искренне Ваш, Хесус
Уважаемый господин Хесус!
У меня к Вам еще одна просьба. У меня есть подозрения относительно одного человека, и в моем распоряжении имеется письмо, написанное им от руки.
Не могли бы Вы сравнить почерк на открытке и в этом двухстраничном письме?
Искренне Ваша, Анн
Дорогая Анн!
Да, это вполне возможно. При одном условии: рукописное письмо должно датироваться тем же временем, что и отправленная открытка. В среднем почерк меняется каждые пять лет.
Искренне Ваш, Хесус
Уважаемый господин Хесус!
Письмо было отправлено в июле 2002 г., а открытка — в январе 2003 г., т. е. с разницей всего в шесть месяцев.