Почтовые

Сделанные из какого то синего камня с белыми прожилками, они были чудо как хороши и словно повторяли цвет неба. Дракон, раскинув крылья и выгнув шею, смотрел с каждой крыши ярко-оранжевыми глазами.

— Тэнлу — Призрачный дракон, — пояснял Муса, — местный защитник.

Тэнлу был на каждом доме. Там, где не было статуэтки, изображение нанесли на стену, причем обязательно синей краской.

— По легенде он прозрачный и синий одновременно. Дракона не видно, пока он летит высоко в небе. Но когда он открывает глаза, то становится заметен.

— Красиво, — восхищенно вздыхала я.

Каменная мостовая обрывалась сразу за воротами, узкие дороги были посыпаны чем-то вроде песка либо закрыты досками. По улицам ходили горожане, ездили телеги. Лошадки, коренастые, с довольно короткими ногами, очень спокойные, покачивали большими головами в такт шагу. Гривы их были коротко подстрижены.

— Невысокие кони-то, — замечала я. — А пестрые какие!

— Арзунские лошадки ценятся в империи: они очень выносливые и умные, — отвечал Муса.

Вся эта пестрота и суета, грохот колес, крики людей, ржание, визг бегающих вокруг детей, — все смешалось в какую-то вереницу отдельных кадров: сказывалась усталость и обилие впечатлений.

В моей памяти отпечатались три человека. Первый — старик, одетый в поношенный стеганый кафтан с застежкой у ворота, напоминающий монгольской халат и подпоясанный узким поясом. Его седая борода, довольно редкое явление в Арзуне, была неровно подстрижена, кустистые брови почти скрывали светлые глаза. На голове он носил войлочную шапку, отороченную серым мехом.

Вторая — молоденькая девушка, невысокая, одетая, как и многие горожанки, в длинное темно-синее платье и шерстяную жилетку, расшитую узором в виде оранжевых языков пламени. Ее длинные светлые волосы были заплетены в две тугие косы.

И еще я запомнила высокого худощавого молодого человека в полукафтане с пуговицами впереди, из-под которого выглядывала серая длинная сутана, отделанная темно-зеленой каймой. Муса назвал его служителем храма Тэнлу — чилуном. Он долго шел за нами: то ли ему было по пути, то ли специально наблюдая за незнакомцами. В конце концов он свернул в сторону храма.

И все это периодически сопровождалось низким, тягучим звоном колоколов, который словно стелился по земле, поднимая пыль и заглушая отдельные голоса.

Я вздохнула, погладила Спотыкача, который что-то просвистел мне в ответ, и уже собиралась задуть свечу, чтобы лечь спать, как вдруг заметила, что из сумки выглядывает какой-то кулек.

— Ты что-то прихватил с собой? — спросила я снарка, разворачивая бумажный сверток.

Из него выскользнул крупный темно-красный кристалл. Тот самый, который я когда-то нашла в мастерской.

Глава шестнадцатая

Я вышла из вагона метро на станции «Яшьлек». Говорят, когда-то над ней располагался магазин «Юность», в честь которого ее и назвали. «Яшьлек» — единственная станция, название которой не имеет перевода. Хоть она и названа «Юность», ничего, что бы это подтвердило, я в ней не заметила: станция была оформлена в самом что ни на есть классическом стиле.

Она всегда выглядела очень просторной и светлой из-за отсутствия колонн, но сегодня ее темно-коричневый мрамор на стенах казался темно-вишневым, почти черным, а потолок низким, словно просевшим. Я протерла глаза — может, не выспалась, вот и чудится. Под сводом станции тянулся длинный ажурный модульный светильник. Его узор всегда напоминал мне снежинки, хотя все считали, что это восточный орнамент.

Муса Ахмедович послал меня с документами в тридцать девятое казанское отделение Почты России, которое находилось в старой сталинке на перекрестке улиц Гагарина и Декабристов. Довольно известное место в городе.

Шестиполосная Декабристов — улица очень шумная. Машины, трамваи, автобусы, троллейбусы, — все куда-то неслись. Все гудело и грохотало, дул ветер, спешили по своим делам люди: утро понедельника обещало суету, много работы, длинную неделю и нескорые выходные. Я поплотнее запахнула плащ и поспешила в сторону отделения: от станции еще надо было прилично шагать, пока доберешься до почты.

Начиналась Декабристов от реки Казанки с Кремлевской дамбы и, изгибаясь, тянулась несколько километров через Московский район, соединяя старую Казань с той ее частью, где располагались известные предприятия авиационной промышленности. Несмотря на шум, место это довольно приятное, особенно в районе станции «Яшьлек»: широкие тротуары, скверы, невысокие дома.

Я любила Казань за ее простор: места тут не жалели. Город не жался и щедро развернулся на берегах двух рек: Волги и Казанки. Небо здесь всегда казалось мне низким и словно перевернутая тарелка сводом накрывало город.

Подгоняемая промозглым ветром, я довольно быстро добежала до перекрёстка, на котором находился знаменитый дом с сохранившейся еще с советских времен вывеской «Почта, телеграф, телефон». Кроме этого он был известен домом-близнецом, находившимся прямо напротив него. Оба они, возведенные в середине прошлого века, напоминали ворота, через которые можно было заглянуть в ту эпоху. Две семиэтажные башни с четырехэтажными домами-крыльями вдоль двух улиц смотрелись и в самом деле как портал в прошлый век.

Я быстро закинула документы в отделение и не дожидаясь, пока меня нагрузят еще чем-нибудь, рванула на выход.

Я давно хотела зайти во двор какого-нибудь из этих домов. Дворы сталинки отделялись от шумной улицы Декабристов арочными проездами, которые отсекали ее гул так хорошо, что на секунду мне показалось, будто я оглохла. Здесь были тихие старые дворы с палисадниками, заросшими высокой травой, кленами и высоченными тополями. Ветер остался с той стороны дома, а здесь солнце тут же ласково согрело макушку. В доме была пекарня и пахло сладкими плюшками с изюмом и сахарной корочкой. Одуванчики, цветущие как сумасшедшие, старые детские качели, открытый балкон, на котором развалилась ленивая кошка, свист зяблика, припаркованные возле подъездов машины, ржавые ограды палисадников, сирень… Сирень?! В конце ноября?!

Я оглядела зелёную траву, едва распустившиеся молодые листочки на деревьях, одуванчики и кисти сирени, свой легкий плащ и старые кеды — как такое может быть?! Словно услышав меня, за домом что-то грохнуло — вероятно, грузовик наехал на яму. Я оглянулась, а когда повернулась назад, увидела уже голые осенние ветки, снег и черный мокрый асфальт двора с прилипшими к нему ярко-желтыми опавшими листьями. Но плащ и кеды остались прежними.

«Вот же тебя глючит», — каркнул внутренний Геннадий.