Почтовые
Шрифт:
Старая, разрушенная половина города была значительно больше современного поселения. Среди груд мелкого щебня валялись огромные куски камня, которые когда-то были элементами зданий, местами на земле выступали мозаичные плиты, блестевшие и переливавшиеся в лучах солнца.
Размеры разрушенных домов поражали даже издалека. То, что уцелело, тоже впечатляло: колонны из оранжевого и темно-бордового камня не меньше двадцати метров в высоту, остатки каких-то торговых дворов с аркадами, развалины дворца, древние алтари, оборонительная насыпь и разрушенный каменный мост через реку. Кое-где виднелись расчищенные участки: вероятно,
— Да тут прямо древний Рим! Неужели здесь не ведут никаких раскопок? — спросила я у Мурзика. — Сюда бы наших археологов… Хотя, наверное, тут уже все растащили. Эй, ты меня слушаешь?
Мурзик что-то жевал и равнодушно таращился вниз круглыми оранжевыми глазами.
Новый город отстроился на другом берегу реки. На склоне холма гроздьями висели домики горожан. Я присмотрелась: одноэтажные глинобитные сооружения с плоскими крышами, которые у нас назывались саклями, террасами спускались к равнине, где располагались уже более добротные каменные дома.
Двести лет назад, в период расцвета Империи, гарнизон Арзуна был форпостом западной части страны. Когда-то высокая стена, окружавшая город, теперь была частично разрушена. Ширина верхних площадок достигала не менее трех метров: надо полагать, там когда-то стояли воины с оружием. Сейчас все находилось в плачевном состоянии: стена пустовала, на ней уже давно никто не нес стражу. Видимо, не хватало людей или не было необходимости.
Мурзик стал спускаться к деревянным воротам. За городской стеной виднелись одноэтажные и двухэтажные дома из желто-коричневого или серого камня. Оранжевые и зеленые двускатные крыши с приподнятыми краями напоминали пагоды. Казалось, они парили над городом, словно птицы, распластавшие крылья.
Между домами росли деревья; кое-где листва уже пожелтела или покраснела. Издалека Арзун казался необычайно ярким. Самое высокое здание в городе — храм — безошибочно угадывалось по широкой квадратной колокольне, украшенной фигурой дракона, выточенной из какого-то ярко-голубого камня.
У ворот нас с Мурзиком уже ждали Муса Ахмедович и Игнат. Было раннее утро, никого из местных видно не было.
— Оставим животных и птицу в гарнизоне на входе. Нам отведены специальные стойла, — пояснил Муса.
— Да-а-а, — протянул Игнат, — любят вас тут. Вот в Тире вы не встретите такого хорошего отношения.
— А почему? — спросила я.
— Дела давно минувших дней! — ответил Игнат. — Лет шестьдесят назад случился в Империи голод. Тут, на западе, население небогатое, в неурожай сильно не хватало продовольствия. Короче говоря, люди начали умирать. Наши отправили в Арзун гуманитарную помощь и многих тогда спасли. Вот с того времени здесь, в Арзуне, и в окрестностях к нам особенное отношение.
Я указала на одноэтажные глинобитные сакли на склонах:
— А там кто живет?
— В основном беднота: шахтеры, наемные рабочие, разорившиеся крестьяне. Летом там неплохо, но вот в холода домишки эти сильно промерзают. Хорошо, что зимы здесь короткие, снег лежит недолго, но вот ветер… — Игнат поежился. — Гадость, в общем.
Мы подошли к городской стене. Когда-то она была защитной, но сейчас в широкой каменной кладке входной арки местами недоставало камней. В дырах зияла темнота, а кое-где я заметила застывший потрескавшийся
раствор: вероятно, местные иногда все же предпринимали попытки отремонтировать крепость.Навстречу нам вышли два тэнгуна, и я смогла наконец разглядеть первых встретившихся мне жителей Шанлу. Воины были одеты в плотно облегающие в талии темно-зеленые стеганые полукафтаны с узкими длинными рукавами и широкие темные штаны, заправленные в высокие сапоги. Из-под кафтанов выглядывали воротники синих нательных рубах. Поверх кафтанов тэнгуны носили пластинчатые доспехи до колен с разрезами спереди и сзади. Талию перехватывал оранжевый наборный пояс с саблей. Я, впервые в жизни видевшая холодное оружие, с интересом разглядывала ножны и торчащие из них рукояти, удивляясь тому, как эти кривые мечи не мешают им ходить.
Принадлежность к воинской касте определялась длиной волос — простолюдины и торговцы обязаны были их коротко стричь, — а положение воина в армии, или, по-нашему, звание, — количеством и видом бляшек и пряжек на поясе. У молодого они были простыми, с грубой шероховатой поверхностью и без орнамента, что означало невысокий ранг среди воинов. Проще говоря, он был обычным рядовым, или лунче — «чешуйкой дракона». Его черные волосы были тщательно убраны в высокий хвост.
У второго тэнгуна пряжки были гладкими и блестящими, но тоже без какого-либо рисунка. Звание второго воина было явно выше, но я не смогла его определить: не хватало знаний.
«Надо будет потом спросить у Игната», — решила я.
Стражники были похожи, как отец и сын: оба довольно высокие, белокожие, с очень светлыми голубыми, слегка раскосыми глазами. Тот, что старше, был совершенно седой, лицо его покрывал густой красно-коричневый загар.
Я зачарованно рассматривала тэнгунов, которые хмуро переводили взгляд с нас на животных. Потом пожилой узнал Мусу Ахмедовича и поприветствовал его, радостно улыбнувшись и продемонстрировав провалы на месте передних зубов. Время учебы для меня не прошло даром: я хоть и с трудом, но понимала его.
— Су-шен Муса, старый друг, какими ветрами?
Пока Муса Ахмедович отвечал на приветствие в соответствии с церемониальными обычаями, царившими в Империи, я продолжала глазеть по сторонам. Вытянула шею и постаралась заглянуть подальше, в арку. Наконец Игнат сказал мне:
— Свернешь шею-то! Сейчас пройдем дальше и спокойно все рассмотришь.
Пожилой тэнгун все задавал вопросы Мусе, интересуясь его здоровьем, делами на работе и желая ему множество сыновей. Похоже, они были давно знакомы, иначе обошлись бы вежливым поклоном. Муса обстоятельно отвечал собеседнику и встречно желал ему всех благ.
Молодой тэнгун все это время стоял молча: здесь не полагалось разговаривать, пока тебя не спросят или пока ты не получишь разрешения от старшего.
Хорошо, что Муса Ахмедович еще на территории Цеха разъяснил мне обычаи общения в Империи. В присутствии посторонних важно соблюдать церемониал. Особенно строго к этому относились простолюдины: можно было нанести собеседнику непоправимую обиду, если нарушить обычай.
— По их мнению, церемониал должен формировать образ мыслей благородного человека. А это, в свою очередь должно продвинуть его в обществе. Для них важно почитание и уважение, хотя это больше внешнее. Между собой они общаются очень просто, почти как мы, — говорил Муса.