Почтовые

— Может, из него не стоило делать лунче?

— Вот еще! — возмутился Гиззат. — В нашем роду мужчины всегда становились тэнгунами!

— Смотри, старый волк, — обратилась Оэлун к Игнату, — какую чудесную вещь сделал Жиглай. Разве можно позволить пропасть такому дару?

И она протянула ему небольшую, с ладонь величиной, статуэтку дракона, выточенную из прозрачного зеленого камня.

— Ерунда! Безделушка какая-то, — презрительно фыркнул Гиззат. — Мужчина должен резать хофу, а не камень!

— И вправду, красивая вещь, — Игнат взял в руки статуэтку, которая словно светилась изнутри, отражая падающий на нее свет. — Ты уверен, тхэ, что мальчишке будет лучше у тебя в крепости?

— Никто в этом доме не может идти против вековых традиций, — буркнул Гиззат. — Жиглай! А ну марш в крепость. Нечего тут стоять печальным недотухшим гууном! И так тошно.

Оэлун покачала головой и ласково улыбнулась племяннику и мужу.

— Ты знаешь, что мальчику будет лучше в мастерской. И брат твой был не против. Надо выполнить его волю.

— Знаю, — неохотно кивнул Гиззат. — Ну хорошо! Я распоряжусь… Ступай, Жиглай. Нет, постой… если уж пойдешь в мастеровые, то чтобы стал там самым лучшим! Самым-самым! Не посрами честь рода!

Жиглай, вытаращив круглые глаза, испуганно кивнул и молча выскочил из столовой.

После завтрака мы отправились в крепость, и по дороге Муса Ахмедович снова спросил у лу-вэя:

— Так наши договоренности в силе?

— Не волнуйся, Почтовый, — ответил тот, — я извещу тебя, когда мои люди прибудут.

Гойко в то утро нам не встретился. Мы шли по пустынным улицам: город только просыпался. Где-то далеко орали петухи, позвякивали металическими круглыми колокольцами идущие пастись козы.

Мальчишка в огромных, явно ему великих сапогах гнал гусей, покрикивая на них, чтобы не разбегались.

«И вправду, фауна напоминает наш мир», — подумала я.

— Прямо-таки сельская идиллия, — заметил Муса Ахмедович.

— За это я и люблю Арзун, — ответил ему Гиззат. — Никакой суеты, кругом покой. Все друг друга знают. Люди в привычной одежде, — он покосился на мой полукомбинезон. — Никаких изобретений. Все как при отцах и дедах!

— Это кто у вас тут изобретениями занимается? — удивился Игнат.

— Да островные стали прилетать. Корабли эти их… странные. Вроде корабль, должен плыть, а он летит, — Гиззата передернуло. — Ты же знаешь, волчара, как я это все не люблю. Одно дело — честная рубка, другое — вот это все…

— Островные — честные вояки, — возразил Игнат, — тебе ли не знать.

— Честные, — согласился Гиззат, — но уж фанатики своей науки просто невозможные. Ради нее мать продадут.

— Ну, это ты, конечно, загнул.

— Загнул, волчара, верно говоришь. Просто прилетают они и смущают нашу молодежь. Она грезит о приключениях, а у нас что? Так себе городишко: всего и дел-то — коз пасти да Тэнлу молиться. Вот и бегут.

— Ну, а островные тут при чем?

— Так говорю же: зачастили они к нам, — развел руками Гиззат. — А зачем? Кристаллов здесь уже почти нет. Жила дохлая, почитай, что иссякла. Чего им тут надо? Все летают, замеряют что-то, — Гиззат махнул рукой. — Женщины их одеты в штаны, как мужики. Ну что это за дело?

— Так и наши тоже, — улыбнулся Муса.

— С вас-то какой спрос? Вы же из другого мира.

— Стареешь, тхэ, — вздохнул Игнат. — Лет пятьдесят назад ты сам бы на лошадку вскочил и поскакал за островной джонкой. А ведь так и было, помнишь? Нашел ты тогда приключение на свою тощую кривоногую задницу! Еще и жену-красавицу привез! Как она вообще на тебя обратила внимание?

— Это любовь, волчара, — многозначительно сказал Гиззат. — Да и не так уж плох я тогда был. А сейчас так вообще самый видный мужчина Арзуна.

И Гиззат любовно огладил складки полукафтана на животе и поправил пояс.

— Верно, — согласился Игнат. — А помнишь, как отец стрелой в тебя чуть не попал? Сам Тэнлу, видать, толкнул его под руку.

— Было, было такое. Отец тогда разъярился, помню. Наследства лишил, чуть из семьи не выгнал. Разозлился! Но то когда было-то? А сейчас все иное.

Игнат засмеялся:

— Пусть молодежь едет. На то она и молодежь. Разве их удержишь? Вот если бы у вас тут было, за чем вернуться, это да. Набрались бы знаний и приехали обратно в родной город. Признайся честно: ты просто не любишь островных.

Гиззат не стал отвечать, только вздохнул.

Я надеялась увидеть островных, но, похоже, в этот раз была не судьба. Кроме местных жителей мы никого больше не встретили.

А в крепости Мурзик приветствовал меня радостным хрюканьем. Он пучил оранжевые круглые глаза и всем своим видом показывал, что не прочь подкрепиться: как будто никто не кормил бедняжку не меньше месяца, а то и больше.

— Вот же обжора! — я почесала гребень ящерицы и сунула ему в пасть кусок лепешки.

Жадный Мурзик проглотил ее не глядя и преданно уставился на мою сумку в надежде получить добавку. Может, он ждет, что я скормлю ему Спотыкача?

— Улетаем! — приказал Муса Ахмедович и первым вскочил на Колибри.

Глава семнадцатая

Надо ли говорить о том, что к моменту возвращения я была выжата как лимон, и не только физически, но и морально: это была первая в моей жизни командировка, причем не куда-то в другой город, а в иной мир. Больше всего на свете мне хотелось очутиться в родном и знакомым городе, на пыльных шумных улицах, среди понятных и предсказуемых людей.

Муса Ахмедович, похоже, понимал мое состояние, потому что прямо перед тем, как зайти в конюшни, предложил мне три дня отгула.

— Передохни, Таня, — сказал он. — А то из-за переизбытка информации еще сляжешь с какой-нибудь болезнью. Первый выезд в новый мир всегда самый тяжелый и сложный.

Я с радостью согласилась, и мысль о небольшом отпуске грела мне душу все время, пока я распрягала Мурзика, кормила его и очищала от пыли и грязи, которую эта невыносимая ящерица умудрилась собрать по пути. На брюхо его налипли какие-то куски глины, которые Мурзик безуспешно пытался отгрызть. Хоть и не сразу, но я смогла отскрести всю грязь и в самом прекрасном настроении направилась было в сторону кают-компании, когда в конюшню вошла Мария. Вытянув руку, она держала за хвост грязного и тощего снарка.