Почтовые

Поднимались долго: тропа была завалена снегом, в который мы проваливались по колено. В полном молчании мы обошли площадку и осторожно приблизились к входным воротам. Долго стояли и рассматривали черную, словно прожженную огнем дыру на месте замка. Потом Павел осторожно толкнул дверь, и мы вошли внутрь.

Внутри оказалось холодно и темно: почтовая станция явно была пуста. Фонарик слабо осветил распахнутые ворота конюшни, пустые стойла, брошенное посреди коридора ведро и всякий мусор. Пахло чем-то затхлым.

— Нет ни записок, ни посланий, только выжженный замок и беспорядок, — прошептал Павел. — Одно радует: никаких тел тоже нет. По-моему, тут все ясно.

— Пойдем дальше? — спросила я так тихо, что он еле услышал.

Ник молча шел за нами, вытащив свой меч, и сжимал в руке какой-то кристалл.

— Здесь может быть опасно, — сказал он. — Я пойду первым, вдруг тут все же кто-то есть. Хотя, — он вытянул руку, — видите? Кристал светит тускло, значит, живых существ рядом нет. Но обнаружить хофу он не сможет.

— Хофу я не чувствую. Пока что, — сказала я.

Лицо Павла стало жестким, он прищурился, сжал губы и как-то весь подобрался, словно готовясь к прыжку — теперь это был уже не тот веселый семинарист в лыжной шапочке, которого я в первый раз увидела на Базе. Он вытащил арбалет, наклонился, натянул тетиву. Раздался щелчок, и Павел, подняв оружие и вложив болт в ложе, направился в сторону входа во внутренние помещения почтовой станции.

Он опередил Ника и уже собрался открыть дверь, когда луэ нагрелся так сильно, что я вскрикнула. Ник закрыл меня собой, а Луиджи заорал:

— Хофу!

Ноги мои подкосились, и я упала, сильно ударившись головой. На мгновение в глазах потемнело, а потом я неожиданно увидела, как прямо из стены вышли двое хофу. Их лица были спокойны и даже выражали какую-то скуку, словно им предстояла долгая рутинная работа. Оба своими черными глазами и смазанными чертами лица напомнили мне тирского торговца-хофу.

Один из них схватил Павла за шею и с легкостью поднял над землей, да так высоко, что ноги его болтались, как у куклы. Лицо Павла стало багроветь, он выронил арбалет и фонарик, попытался разжать пальцы, сомкнувшиеся на его горле, но тщетно: хофу все усиливал хватку, и я с ужасом поняла, что Паше остались считанные мгновения.

Второй хофу выхватил меч, легко и даже как-то небрежно взмахнул им, блеснуло лезвие, звякнул металл. Ник медленно покачнулся, и я в ужасе уставилась на его руку, валявшуюся на земле. Хофу одним движением отсек ее вместе с мечом. Темно-красная, почти черная струя крови брызнула прямо на каменную стену, и капли веером разлетелись в разные стороны. Ник упал. Тишина забила мои уши плотным слоем ваты, в голове стоял колокольный звон, в котором я различила слова:

— Чего же ты ждешь, луэ? Очнись! Твои друзья сейчас погибнут!

Я увидела глаза дракона, синие и одновременно прозрачные, с вертикальными зрачками. В них отражался свет, они округлились и вспыхнули, как звезды. Этот свет бил мне прямо в глаза…

— Таня! — Павел склонился надо мной и осветил мое лицо фонариком. — Что с тобой?

Я открыла глаза. Во рту снова пересохло, головная боль била изнутри прямо в середину лба, создавая ощущение, что он сейчас взорвется.

— Сейчас тебя придушит хофу, а Нику отрубят руку, — с трудом просипела я. — А выйдут хофу прямо из стены слева.

Ник в ужасе уставился на меня, фонарик в руке Павла мелко задрожал, и тут раздалось сердитое карканье Луиджи:

— Глупцы! Она предвидела! Никколо!

С влажным хрустом от стены отделились две невысокие расплывчатые фигуры, через мгновение превратившиеся в хофу. Но мы были уже готовы. Щелкнула тетива арбалета, и болт пробил плечо одного из врагов. Рука его безжизненно обвисла, но он продолжал идти к нашу сторону. Павел опустил арбалет и начал спешно его взводить, но я понимала, что он не успеет.

— И-и-и, — завизжала я, и почувствовала, что какая-то невидимая сила толкает меня прямо к хофу.

Я не помнила, как очутилась за его спиной, видела только, как мои руки хватают его за шею и он с воем начинает гореть призрачным огнем. Кровожадная радость взметнулась в моей душе и запела, разгораясь огнем, пожирая все хорошее, что было во мне.

«Да, да, больше смертей! Убей всех!» — бесновалась какая-то часть меня, ощущая, как что-то родное и темное мечется внутри умирающего хофу.

И тут же в голове разлился колокольным звоном голос Тэнлу, окатил меня изнутри, как холодный душ, прошелся болью по всем моим кровеносным сосудам.

А дальше наступила темнота.

Глава двадцать третья

Кто-то тяжело и со свистом дышал в темноте. Плотная, словно сдавливающая горло тьма холодила кожу. Невыносимо хотелось выйти на солнце, бежать отсюда как можно быстрее, навстречу холодному ветру… Вокруг стоял тошнотворный запах грязных тел, пота, крови и еще чего-то, что я не могла разобрать. Страха? Безнадежности?

— Волчара! Эй, ты живой там? Волчара!!

— Да чтоб тебя! Что ты орешь-то, старый тхэ? Я только заснул еле-еле. В этих цепях хрен поспишь…

— Долгая жизнь была у нас с тобой, так, волчара? Весело жили — есть что вспомнить… Я рад, что ты был моим другом.

— Что это ты завел похоронные разговоры? Еще поживем, повоюем. Оторвем задницы мерзким тварям!

— Оторвем, конечно. Но чует мой старый зад, без меня рвать будут! Никого кроме нас с тобой тут не осталось, всех кончали грязные хофу… Много тебе вчера этой дряни дали? Я после первого глотка ничего не помню.

— Да тебя почти сразу принесли обратно…

— Не помню ничего. Ног не чувствую, и руки… Пальцев нет как будто у меня. Волчара! Сможешь посмотреть, остались у меня пальцы?

— Как? Тут темно, как в заднице хофу. А болят пальцы-то?

— Нет. Просто не чувствую их. Как же я ненавижу это место! Эх, сюда бы мой меч! Я бы разнес, разметал тут все по камешкам, стер в пыль! Волчара, просьба у меня будет к тебе…

— Какая?

— Передай Оэлун, что она лучшее, что было в моей жизни. Пусть живет!