Подвиг

— Мамочка, — сказала она посл вечерняго чая, когда она обыкновенно читала газету. — Мамочка, какъ вы думаете, а не можетъ это все отразиться на насъ … на бженцахъ.

— Очень даже просто, — прошипла съ нескрываемымъ злорадствомъ старуха. — Доигрались … Дофигуряли … И чего имъ, дуракамъ, надо? Эвона, Россiи захотли! Да сама-то Россiя ихъ никакъ не хочетъ. И, конечно, никакое правительство этого допустить не можетъ. Францiя въ дружб съ совтами. Она только что подписала, то есть «парафировала», — Неонила Львовна щегольнула словечкомъ, которымъ пестрли газеты и смысла котораго она не понимала — парафировала пактъ о ненападенiи, а разв все это не нападенiе?.. Какъ по твоему красиво это? Какъ ни относиться къ графин Разогнатьевой, она все-таки графиня и длать то, что тамъ было сдлано …. Ну гд же это слыхано? Это подрывъ Русской торговли.

— Большевицкой, мамочка.

— Э, милая моя, гд кончаются интересы большевиковъ и гд начинаются интересы Русскiе, кто это опредлитъ? Сами вожди въ этомъ не разбираются. Если Японiя нападетъ на Совтскую республику и отберетъ у нея Владивостокъ, что мы должны длать, стать на сторону Японiи или Россiи?.. Такъ все запутано, такъ все перепутано, что лучше этого и не касаться.

— Но, мамочка, это же длается не во Францiи, а на какомъ-то острову и никому даже не извстно точно, кому принадлежитъ этотъ островъ.

— Ахъ, мать моя, да хотя бы и никому … Сидли бы спокойно и не рипались. Ишь спасатели какiе непрошенные нашлись. Ну, твой полковникъ, пускай, погибаетъ, туда ему и дорога. И Мишель твой дуракъ … Тоже не жалко. Земля отъ этого не оскудетъ. Ну, а за что мы то съ тобой на старости лтъ опять будемъ страдать?

— Да мы то тутъ при чемъ?

— Мы то … Да мы кто?.. Русскiе? … Эмигранты? … Люди несуществующаго государства, кого изъ милости только терпятъ … А мы вотъ, что задумали! Торговл мшаемъ! … Ты понимаешь это? … Экономическiй кризисъ, везд торговля стала, и вдругъ какiе-то типы эдакое длаютъ … Выселить ихъ въ двадцать четыре минуты и вся недолга. Allez vous en! Нежелательные иностранцы, чай, читала такое выраженiе въ газетахъ.

— Куда же насъ могутъ выселить?

— А имъ то что о насъ за забота. Кто мы?

— Русскiе.

— Ну и пожалуйте въ вашу совтскую Россiю … Поняла, чай.

— Да разв можно это, мамочка! Каждый понимаетъ, что тамъ насъ разстрляютъ.

— Ну такъ что изъ этого? Это насъ разстрляютъ, а не ихъ …

Ольга Сергевна пожала плечами. За окномъ шумлъ ноябрьскiй дождь. Въ крошечной комнат тускло горла перегорвшая почернвшая лампочка. Ольга Сергевна, усталая и измученная за день пошла къ себ укладываться спать.

«Ахъ, нелегка и заботна была жизнь … Полковникъ, полковникъ!.. Вамъ все игрушки … А куда, ну куда на самомъ дл податься, если вотъ такъ придутъ и вжливо попросятъ покинуть страну?.. Нежелательные иностранцы! … И правда — нежелательные! … Пактъ о ненападенiи, и полковникъ, нападающiй такимъ необычнымъ образомъ … Куда тогда бжать? Везд одно и то же … Везд: — признанiе, признанiе и признанiе … Раньше была Испанiя. И какимъ благороднымъ казался король Альфонсъ. А теперь … Что такое Испанiя? … Да и испанскаго языка она не знаетъ … Куда? Можетъ быть, въ Бельгiю?.. Тамъ и король и королева и самъ народъ полны такого гостепрiимнаго благородства. Но, какъ она сама такая маленькая, приметъ всю эту массу бженцевъ, если они вс хлынутъ туда? Ну, хорошо … Приметъ … A работа? Гд найти тамъ работу?.. Безъ работы все равно съ голода погибать. Не написать ли заблаговременно Декановымъ? Они давно въ Брюссел. Можетъ быть, если загодя то позаботиться, пока никто не догадался что-нибудь и набжитъ, какое-нибудь мстечко, чтобы хотя какъ-нибудь да кормиться … А если?»

— Мамочка, вы спите?

— А ну! Заснешь съ тобой!.. Такая забота на душ!..

— Мамочка, а что, если намъ съ вами принять французское подданство …. Насъ тогда вдь не могутъ выслать?..

— Не желаю.

— Но почему, мамочка?

— А вотъ потому … Была Серпуховской дворянкой, такой и останусь. Лучше къ большевикамъ поду, чмъ такъ на старости лтъ француженкой длаться. Ну, сама посуди, какая я француженка?.. Неонила Львовна!.. Ни выговорить, ни написать по французски того нельзя … Не смши меня, мать, на ночь. И теб помимо мужа не позволятъ … А твой, сама поди знаешь, какой — патрiотъ!..

Ольга Сергевна закрыла глаза.

«Да, конечно, глупости … Какъ это сдлать? Есть, говорятъ, конторы. Даже въ газетахъ открыто публикуютъ, точно ничего и постыднаго нтъ въ этомъ. Ну, пойду туда, тамъ станутъ разспрашивать, почему?.. А что я скажу … Боже! Боже … Только бы спокойно жить!.. Ничего мн не надо … Ни богатства, ни Россiи. Ну, какъ я туда прiду, тамъ никого своего и не осталось то! … Только бы никто не выгонялъ! … И съ квартиры-то на квартиру перехать, такъ и то какая мука и разоренiе! Хуже пожара, а тутъ въ чужую страну!.. Паспорта, визы! … Такъ ихъ намъ и дадутъ … Жена полковника Нордекова, того самаго, который тамъ на таинственномъ острову … Господи, и всю то жизнь такъ страдать изъ-за какого-то глупаго патрiотизма, изъ-за долга» …

Ольга Сергевна повернулась лицомъ къ стн и долго не могла заснуть. Она слышала, какъ за стною безотрадно шумлъ осеннiй Парижскiй дождь, и ей казалось, что сквозь тонкiя плитки бетона она ощущаетъ сырость, бгущую по стнамъ и съ тоскою думала о раннемъ вставанiи завтра, о томъ, что надо будетъ спшить на поздъ электрической дороги и хать въ надовшую ей до смерти контору и писать подъ диктовку на стенографической машинк, а потомъ до вечера перепечатывать никому не нужные и неинтересные торговые приказы.

Жизнь казалась безпросвтной и ужасной и она начинала понимать, что Леночка могла не вынести такой жизни и ухать куда-то къ какой-то другой жизни … Ахъ, гд-то она теперь, несчастная Леночка!?

XXVI

Князь Ардаганскiй соверщалъ пятнадцатый перелетъ на аэроплан системы инженера Махонина. Ему никто это въ особую заслугу не ставилъ, да и самъ онъ никогда не думалъ, что это подвигъ и рекордъ. Аппаратъ Махонина, усовершенствованный Арановымъ, длалъ такое сообщенiе быстрымъ и удобнымъ. Опасность была только при спуск на землю въ Европ, гд все трудне и трудне было выбирать глухiя мста, гд бы аппаратъ могъ переждать, пока князь създитъ къ Пиксанову и получитъ отъ него пакеты. Парижъ былъ совсмъ заказанъ для князя Ардаганскаго. Ему разршалось только гд-нибудь въ пути бросить письмо матери и увдомить ее, что онъ живъ и здоровъ.

Пиксанову такъ и не удалось наладить Радiостанцiю. Слжка была чрезвычайная. Пришлось закопать въ лсу моторъ и вс принадлежности, а самого отца еодосiя отправить на Аонъ. Теперь въ лсу ничего не оставалось. Бережливый Пиксановъ продалъ и лошадей. Охота была сдана Парижскому охотничьему обществу. Куроводство расширено. Съ осени Пиксановы занялись еще приготовленiемъ пастилъ и мармеладовъ, имвшихъ прекрасный сбытъ въ Париж въ Русской колонiи, особенно посл того, какъ продукты Моссельпрома вышли изъ употребленiя. По лсу и вокругъ фермы Пиксанова постоянно рыскали жандармы и совтскiе сыщики и надо было быть вчно на сторож. Совтское правительство ухватилось за эту ниточку, чтобы раскрыть тайну всей организацiи. Радiостанцiю искали неутомимо. Въ деревн, гд никогда никакихъ дачниковъ не жило, поселились какiе-то Русскiе евреи, не говорившiе никогда, что они Русскiе, и выдававшiе себя за французовъ. Надо было быть осторожнымъ. Въ послднiй свой докладъ капитану Немо на Россiйскiй островъ, Пиксановъ просилъ установить связь на аэропланахъ.

И она съ каждымъ разомъ становилась ненадежне и опасне.

Въ этотъ перелетъ князю Ардаганскому давалъ указанія самъ капитанъ Немо. Онъ сказалъ, чтобы князь прохалъ къ семьямъ офицеровъ въ Париж и передалъ имъ, что ихъ главы живы, здоровы и просили кланяться.

Съ самаго лта, съ того iюльскаго дня, когда князь передалъ синюю записочку Мишеля Строгова Леночк, онъ не бывалъ на вилл «Les Coccinelles» и не зналъ ничего о томъ, что тамъ произошло.

День былъ буднiй. Ольга Сергевна была на служб, и на дач Ардаганскiй нашелъ только одну мамочку. Она только что прибрала комнаты и собиралась съ чувствомъ и спокойствiемъ прочитать газету. Топси узнала князя и, привтливо махая хвостомъ, проводила его до дверей дома.