Подвиг

Дальше Нордековъ не слышалъ. Сонъ мягко навалился на него, заложилъ уши, и ему снился какой то громадный аппаратъ, на которомъ онъ долженъ былъ летть въ Персiю. Въ этомъ аппарат были большiя спальни и ванныя комнаты и въ одной изъ ванныхъ комнатъ капитанъ Немо заставлялъ его вертть въ форм мороженое. Глупый былъ сонъ, но онъ разсивалъ и укрплялъ Нордекова.

XVII

Какъ это вышло потомъ никто толкомъ не могъ объяснить, но въ этотъ день, при посредств ассоцiацiи Революцiонной кинематографiи по театрамъ, находящимся въ вдиiи Ленинградгубоно, по многимъ частнымъ театрамъ и даже совсмъ маленькимъ кинематографамъ при Домпросвтахъ, рабочихъ клубахъ, государственныхъ предпрiятiяхъ и учрежденiяхъ была разослана для проэкцiи фильма и все, что къ ней полагается — то есть афиши, плакаты и программы.

Такимъ образомъ было то, чего раньше не бывало: — въ «Астарт«, «Ампир«, «Великан«, «Гигант«, «Колизе«, «Свтлой Лент«, «Теремк«, «Демон, «Дом красной армiи и флота», «Лшемъ», «Рабкор«, и еще кое гд шла одна и таже фильма — «Приключенiя ударника въ заграничной поздк на пароход «Украина». Ни заглавiемъ, ни вншнимъ видомъ, ни афишами и анонсами она никакихъ подозрнiй не внушала и была всюду принята съ полнымъ доврiемъ. На ней были клейма «Гос-кино». Она была «тонъ фильмой».

Нордековъ и Парчевскiй не безъ волненiя входили бъ громадный кинематографъ «Солейль» на проспект 25-го октября противъ Гостинаго Двора.

Все тутъ было совершенно такое же, какъ въ кинематографахъ Парижа, Берлина и другихъ большихъ городовъ. У входа горли яркiя электрическiя вывски. Толпа была на улиц. Милицейскiй стоялъ для порядка. У кассы былъ хвостъ, въ дверяхъ давка. Громадный залъ, какъ везд въ кинематографахъ былъ пестро раскрашенъ въ какомъ то дурящемъ голову кубистическомъ стил. Только у публики костюмы были много проще, чмъ въ Европейскихъ городахъ. Толстовки, красноармейскiя гимнастерки, пиджаки на рубашкахъ безъ воротниковъ и галстуховъ, просто рубашки, простоволосыя, стриженыя двицы съ голыми ногами въ башмакахъ, все это было, какъ и на улиц и знаменовало и бдность и подчеркнутое опрощенiе. И пахло не такъ чтобы хорошо: — давно не мытымъ тломъ, потомъ, сквернымъ табакомъ, виннымъ перегаромъ … Иногда проходила струя духовъ и душистой пудры и еще сильне подчеркивала общiй дурной запахъ, шедшiй отъ Ленинградской толпы. Больше было развязности въ толп, чмъ это привыкъ видть въ кинематографахъ такого рода Нордековъ. «Зощенкой пахнетъ», — шепнулъ ему на ухо Парчевскiй, котораго не покидало его хорошее настроенiе духа. Но ничего страшнаго или особеннаго не было въ этой толп. Впереди Нордекова двицы угощались «ирисками», отъ нихъ пахло ванилью и Нордековъ неволько вспомнилъ лекцiи полковника Субботина на Россiйскомъ остров.

И какъ везд, когда наступила темнота, на экран появились обычные заголовки названiй фирмы, авторовъ, артистовъ.

«Госкино» показывало снимки, снятые заграницей. Жизнь буржуазiи въ капиталистическихъ государствахъ, лишенныхъ большевицкаго разума и свободы.

Громкоговоритель давалъ поясненiя, иногда самъ герой фильмы вставлялъ свои рчи и разсказывалъ о своихъ впечатлнiяхъ въ городахъ Западно-европейскихъ государствъ.

«Ударникъ» рабочiй Мартынъ Галеркинъ, — онъ игралъ подъ Шарло Чаплина, — былъ оттертъ Лондонскою толпою отъ своихъ товарищей и заблудился въ Лондон.

Къ великому удивленiю Нордековъ скоро призналъ въ ударник никого другого, какъ Фирса Агафошкина.

Мартынъ Галеркинъ пояснилъ, что съ нимъ происходило:

— Зашелъ, граждане, въ банкъ. Даю совтскiе червоцы, чтобы размнять, значитъ, на ихнiе фунты, надо мною смются … He принимаютъ въ ихнемъ буржуазномъ банк нашихъ трудовыхъ рабочихъ сигнацiй … Жрать охота, кругомъ рестораны, пожалуй что и почище нашихъ столовокъ, тутъ теб магазины и въ нихъ — окорока, колбасы, гуси, куры, утки, откуда только все это берется? He иначе, какъ нашъ рабочiй союзъ имъ это все посылаетъ черезъ Внш-торгъ. Гляжу — сыръ … Ну, граждане, и до чего хитра эта самая буржуазiя на обманы. Сыръ въ колесо, разрзанъ пополамъ и врите ли товарищи, весь онъ чисто въ дыркахъ и сть въ немъ просто нечего — одна дыра. Языка ихняго я не знаю, «ни бе, ни ме», хоть и въ школ второй ступени обучался. Лзу къ нимъ: — «товарищъ», — говорю, — «укажите мн дорогу на нашу краснофлотскую «Украину». Потому, какъ я ударникъ Мартынъ Галеркинъ отъ своихъ отбился, не пропадать же мн съ вами. Еще и на корабл, гляди, попадетъ, что такъ одинъ шатаюсь, а чмъ я виноватъ?» Такъ говорю, чисто даже плачу. Они мн все: — «Исай, да Исай». А какой я тамъ Исай — когда я Мартынъ … Мартынъ Галеркинъ, совтскiй гражданинъ» … Ничего они граждане, не понимаютъ ну, чисто, несознательные буржуи …

Въ публик смялись, сочувствовали Галеркину. Да и игралъ Фирсъ, Нордековъ даже удивлялся — съ громаднымъ природнымъ юморомъ. И ничего пока не было въ этой фильм, что могло бы возбудить подозрнiе въ томъ, что это не совтская фильма.

Мартынъ Галеркинъ толкался по Лондону, стоялъ передъ витринами громадныхъ магазиновъ блья и платья. Толпа сновала кругомъ и было видно, какъ она одта. Галеркинъ былъ въ ней пятномъ. Онъ попадалъ и въ рабочiе кварталы, и публика видла англiйскихъ рабочихъ, о комъ ей говорили, что они съ голода умираютъ и живутъ много хуже совтскихъ. Наконецъ, какой то не то англичанинъ, не то Русскiй эмигрантъ, — это было неясно въ фильм, принялъ участiе въ Галеркин, снабдилъ его англiйскими фунтами и узналъ для него, что «Украина» ушла во Францiю и потомъ должна пойти въ Италiю. Онъ научилъ Галеркина, какъ ему догонять свой совтскiй пароходъ.

Галеркинъ пустился въ свободное путешествiе. На экран появились чистые, красивые пароходы, совершающiе рейсы между Дувромъ и Калэ, прекрасный Парижскiй поздъ и, наконецъ, Парижъ во всемъ его великолпiи. Публика видла толчею автомобилей у площади Оперы, городового со свисткомъ останавливающаго движенiе для прохода нарядной толпы пшеходовъ. Въ этой толп, какъ завороженный шагалъ въ своей грязной толстовк и въ небрежно намотанномъ на шею шарф Галеркинъ. Онъ всему теперь удивлялся, но не мене его удивлялась тому, что видла, и публика.

Галеркинъ пришелъ къ заключенiю, что ему тоже нужно купить «буржуазный» костюмъ. Онъ свободно мняетъ фунты на франки.

— Это теб не совтскiй червонецъ, — съ горькой иронiей восклицаетъ онъ.

Въ магазин онъ мряетъ платье.

— И какъ это у нихъ, граждане, все просто. Никакихъ теб квитковъ, или профкарточекъ, никакихъ теб очередей. Въ полчаса такъ обрядили, что подошелъ къ зеркалу и себя не узналъ: — чисто буржуй мериканскiй.

Нордековъ видлъ изображенiе на экран магазина «Самаритэнъ», заваленнаго товарами, платьями, пальто, галстухами, воротничками, рубашками, матерiями, кружевами, башмаками, чулками, мужскими и дамскими шляпами, его громадный базаръ на улиц въ толче сытаго и празднаго народа и видно народа небогатаго, простого, рабочихъ и ремесленниковъ.

— Глянь, братокъ, — прошепталъ сзади Нордекова какой то молодой человкъ, — товаровъ то навалено и никто ничего не сопретъ … Удивительно какая это буржуазная, значитъ, культура …

Нордековъ оглянулся на говорившаго. Тотъ жадными глазами уставился на экранъ. Въ темнот его глаза блистали.

Когда Галеркинъ примрялъ и получалъ костюмъ, сосдъ Нордекова сказалъ:

— Однако просто у нихъ, какъ у насъ въ довоенное время у Эсдерса или у Мандля.

Галеркинъ попадалъ на пищевой рынокъ Парижа.

Раннее утро. Громадные возы, запряженные тройками и четвериками слоноподобныхъ лошадей, холеныхъ и красивыхъ въ ихъ тяжелыхъ окованныхъ мдью хомутахъ, подвозили горы цвтной капусты, мясныя туши, раздланныхъ свиней, корзины съ рыбой. Между кими прозжали грузовики, везли зелень, цвты, хлба, фрукты … Носильщики не успвали сгружать. Народъ сновалъ кругомъ. Торгъ шелъ во всю.

Глухой гулъ голосовъ шелъ по театру. Виднная, непридуманная правда била въ глаза своимъ страшнымъ контрастомъ буржуазнаго изобилiя передъ большевицкой нищетой.

У чекистовъ, у власть имущихъ, у секретныхъ сотрудниковъ начало закрадываться подозрнiе, да точно ли это постановка Гос-кино? … Уже не провокацiя, не новое неслыханное до сей поры «вредительство» тутъ происходитъ? И кое кто, кто желалъ выслужиться, побжалъ на телефонъ доложить о своихъ впечатлнiяхъ.

Сеансъ представленiя продолжался при все боле и боле напряженномъ вниманiи зрителей.

Совершенно преображенный въ европейскомъ костюм, выбритый и вымытый, въ рубашк съ воротничкомъ и галстухомъ, въ котелк и башмакахъ съ суконными гетрами, настоящiй «Шарло» — Галеркинъ прiхалъ въ поискахъ «Украины» въ Италiю, и въ Рим попалъ на смотръ молодыхъ фашистовъ Муссолини.