Поэмы. Драмы
Шрифт:
Так он, подъемлясь, с страхом возгласил. —
Был в исступленьи я — и дух виденье,
Ужасное виденье мне явил!
Казалось мне, меня объяло тленье,
Лежал я средь белеющих костей,
По полю разметало их сраженье;
Моих я зрел растерзанных детей,
Я зрел тебя: пронзенный и безглавый,
Ты был завален грудою мечей.
И вдруг явился отрок величавый
Стал надо мной, взял мой венец кровавый,
Мою порфиру дерзостный надел,
И я... Но с тверди, мглою покровенной,
Могущий глас над полем возгремел:
«Сей прах да свеется с лица вселенной!» —
Тогда сокрылись холм, и дол, и лес;
С земли дхновеньем бурным восхищенный,
Ношуся шумен под шатром небес...
Но ты вошел — и отступил мучитель,
И призрак в синем воздухе исчез» —
Так горестный беседовал властитель.
При блеске же полуночных светил
В Эфрафу, в Иессееву обитель,
Саулов вестник доблестный спешил...
...И на холме цветущий град Халева,[19]
Младого солнца блеском озарен,
Явился зренью вестника царева.
Он в граде сем, он в сих стенах рожден.
Взглянул: не дол ли, где под кровом древа
Он отдыхал, ловитвой утомлен?
Меня же не увидишь, Авинора,
Журчащий в сладком сумраке ручей!
Мне не бродить в тени родного бора;
Не зреть, отец, могилы мне твоей:
Вы умерли для узничьего взора,
Свидетели моих счастливых дней!
Как часто на брегу реки родимой,
Видений, снов, надежд, восторга полн,
Безбрежными желаньями томимый,
Прислушивался я ко стону волн!
Туда рвалося сердце, в край незримый,
Куда из глаз моих скрывался челн.
И что же, что обрел в стране чудесной,
В которую стремился я тогда?
Ее, во блеск одетую небесный,
Являла мне обманщица мечта...
Объемлет мрак меня; в темнице тесной
Уединенные влачу лета!
Но вы слетите, дум моих созданья!
Поведайте святые были мне;
Меня не допускайте до роптанья:
Жив бог мой, жив в надзвездной вышине!
Сбирает ангел слезы и стенанья;
Судьба в безмолвной зреет тишине!
Уже прияли Асаила стены;
Шагают медленно его стопы:
Везде ему встречаются премены,
Везде превратности земной судьбы!
Где дом Арама, древностью почтенный?
Остались только падшие столпы!
Здесь Иофор, Исмаила потомок[20]
(Но возрастил отца его Вооз),
В сад обратил седой скалы обломок;
Утес оделся тканью нежных лоз...
Раздался голос сладостен и громок:
То соловей поет, любовник роз.
Там дале, мудрой хитростию строя,
Жилище зиждет новое Додой;[21]
Но юноше мил прежний дом Додоя,
Тот ветхий дом, смиренный и простой,
Где возрастал клеврет и друг героя,
Додоев сын, Элеана младой.
И вот исходят красные девицы,
Износят водонос на раменах:
На лицах цвет алеющей денницы,
Любви улыбки на живых устах;
На шуйцу съемля водонос с десницы,
С вопросом испытующим в очах
На путника взирают... вдруг узнали.
«Ужели ты в Эфрафе, Асаил?
Да здравствуешь, Саруин сын!» — вещал».
Посол пред красными чело склонил,
Им усмехается, но, к их печали,
Вдруг в Иессеевы врата вступил.
Он входит... Добрый пес, его почуя,
Подъял оградой повторенный лай.
И к сыну вдруг бросается Саруя.
«Господь тебе веселья, счастья дай!» —
Так вопиет она, его целуя.
Воздвигся звать родителя Самай;
Пришельца радостны обстали братья;
Но сам поспешно Иессей притек,
Младого воина прияв в объятья,
«Будь здрав, возлюбленный! — питомцу рек. —
С весельем ли тебя могу приять я?
Царь не разгневан, юный человек?»
И был ответ: «И царь, и воевода,
И сын царев ко мне благоволят;
Вину ж познайте моего прихода!»
И, вмиг умолкнув, все кругом стоят.
«Царь твоего желает ветви рода!» —