Поэты пражского «Скита»

БЕЛЫЙ СЛОН

Над закатом, над смертью, над всем — Золотые медузьи глаза На пастуший глядят Вифлеем, Смотрят слишком далеко назад. И тогда без числа и без мер, Гробный камень отбросив сам, — Из тебя, из гробниц, из пещер Я везде восхожу к небесам. Я расту на эстрадах дождей, Я врываюсь в оркестр городов, И с тобой в неизбывной вражде, Отдаю тебе сеть и улов. Но ты плачешь, что мой небосклон Покрывает и сумрак, и ложь. Но ты плачешь, ты видишь сквозь сон, Что и ты, как звезда, упадешь. 1930

НЕБО ПОЛУНОЧИ

По небу полуночи ангел летел.

М. Лермонтов

Поживи, посмотри и подумай: За границею хмурь и осень. Корабли нагружают трюмы. Умирают по паркам лоси. Да и ты голубеешь и молкнешь, В красной шапочке бродишь в лесу. Этот серый безжалостный волк нам Держит счастье твое на весу. Ты приходишь, ты просишь, ты молишь, Закрываешь руками закаты. Ты разводишь мосты, для того лишь, Чтоб проплыть твоим телом крылатым. — Над зарею — дыхание стужи. Вой оркестра в стенах зоопарка. Над зарею все выше и уже Триумфальная черная арка… Это ночь возникает из глуби. Ты подносишь свой кубок ко рту. И летишь, и серебряно трубишь Над эскадрами в гулком порту. 1930

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ПАРАД

Покрикивал сиплым альтом Горячий клубок машин, Колесами по асфальту Печатая елочки шин. Вот и Рождество для бедных, Бедное Рождество! — Трубы народов медных Кричали: «Ваше-ство!»… Старый, обрюзгший герцог Сползал на луку седла. …Птица вырывалась из сердца И вырваться не могла. И все казалось — из строя Шагнет и повалится труп. И шлем улыбку откроет, Замолкших на Марне губ. И ветер опустит бархат Изъеденных газом знамен Под копыта коня монарха. Под пяту проходящих времен… — Дети собирали елки. Оставшиеся от шин. В лесах завывали волки Осипшим альтом машин. Под ветром лохматые птицы, Ныряя, летели вбок. Обугленные страницы Листал над полями Бог… «Воля России». 1931. № 5–6

БИБЛЕЙСКИЙ ЛИФТ

Вчера и сегодня, прикован навек, От стойки в подвале, от гнева и рюмок, Вскипая покорной печалью Ревекк, Как песнь эмигранта взлетает из трюма. Гудя подымается трубкою ртуть — Под вечер термометр домов лихорадит, Выкачивая тепловатую муть Ночных кабаре на садовой эстраде. И вот фонарем посветив в вестибюль, Где скучно, где мрачно, где звери и птицы, Где с улиц промасленный, синий июль Войдет как монтер и в кабинку садится, — Ты всходишь, плывешь и сквозь волны времен Почтительно скалишь скафандр водолаза И, крякнув, извергнешь десяток Ион, На берег контор вознеся по заказу. И вновь, наяву или только во сне, — Не вспомнить, не вспомнить… — но сон одинаков: С земли до небес и белее, чем снег, Воздушную лестницу видит Иаков… Так к пристани ж! к небу — и благослови! И я возношусь над пространством и страстью Поющим святым ослепленной любви Над прошлым, над тьмою, над львиною пастью… …А к утру опять сквозь туманы и плач У рамп революций веселое соло: Над городом черной рукою палач Подымет за волосы мертвую голову… «Воля России». 1931. № 5–6

ЗВЕЗДНАЯ СИМФОНИЯ

Крылатый лев, подняв крыло, как парус. Въезжает в мир, в зал, в зрителей, в меня. И беглый отблеск черного огня Взлетает вверх, во тьму, на третий ярус. …Я встаю, я готов помочь. Укротитель, ты сердце плавишь! Ты душу сжигаешь, как ночь, На белом рассвете клавиш. И мир воскрешая как звук, Ты ширишься траурным эхом Над мертвою бездной разлук — Небесная весть и утеха… — А в дверь колотя кулаком, Задыхаясь, шипел как пена Пришелец в плаще голубом: «Впустите! Я — тень Шопена! Скорее, симфония звезд Пружиною бьется в ухе! Я должен, пока еще мост Не поднят и бродят духи»… И плащ на куски изорвав. Рыдал и грозился чертом… А лакей во фраке потертом Убеждал: «Уходите, граф…» «Воля России». 1931. № 5–6

ВИЛЬГЕЛЬМ ТЕЛЛЬ

В лощину, где дымный отель Клеймо на снегах выжег, Ледник, словно Вильгельм Телль, Съезжал, по ночам на лыжах И в окна стрелял, как в цель… Падала в пропасть альпийская серна. Блуждая, дрожали во льдах закаты. Плыли в пространствах, легки и безмерны, Магнетических бурь голубые раскаты. Стрельчатый бархат рос на окне. Мисс кутались в соболя. Весна приходила — и нет как нет. Сегодня — тридцать ниже нуля, И серна жарится на огне. — Часы в вестибюле ходили вразвалку. Чернели стрелы, вонзившись в «три». Горы смотрели — им было не жалко: Люби, ненавидь, живи иль умри. Но для любви одной жизни — мало, И много — для ненависти. Замерзай! …Ночь шевелила змеиным жалом И наводила слепые глаза. Ветры крутили бумажный кораблик. Взлетела ракета у входа в тир. — Разве руки твои не озябли Держать на ладонях яблочный мир?.. Засыпала, нахохлившись, черною птицей Тень, как орел на песке арены. — Ты видишь — призрак любви двоится И плачет в пространствах призывом сирены. Тель пускался за нею в путь. А в спальнях мурлыкал газ. Укрывшись, дремали постели. И всю ночь, не смыкая глаз. Смотрели сквозь стекла ели На твою голубиную грудь, В крови от стрелы Телля… «Воля России». 1931. № 5–6.

НОВЫЙ КОЛУМБ (Лирическая поэма в 7 занавесах)

1

Искушение

Подрезывать ветки и в клумбах рыться. Поливать цветы на окне… — Горожанин, смотри, этот черный рыцарь Подъезжает к твоей стене! И леса, и зеленые горы Защищают твой тихий мир. Здесь чужды золотые шпоры, Громы труб и шепоты лир. — Горожанин, послушай, как ветер снов Шелестит голубыми знаменами мая Над прудом, где плывет и поет рыболов. Весну на трезубце любви подымая. Стучатся, стучатся и в дверь, и в окно Прозрачные пальцы дождей и сияний. Смотри — здесь печально, здесь — пусто, темно. Там — синие звезды цветут в океане… Любовь наклонилась… И в черном крыле Мохнатые розы пылают над ухом. И в зареве страсти, в корчме, на столе Дрожащие свечи дымятся и тухнут… Горожанин, ты чувствуешь — запахом клумб Усмиряют сердца и радеют о вере. Горожанин, прощай же! Сегодня Колумб Паруса подымает цветущих Америк!..

2

Появление Колумба

Ты входишь в сон обугленным лицом. Как христослав, индийский царь со смирной. И вот поешь. Клонится смерть венцом И вторит жизнь твоей любви всемирной. …И циркулем все карты исколов, В журнал надежд записывает — удаль. И мечется. И вот поет без слов. И входит в сон… — О, что скулишь ты, пудель! Горбатый нос над парусом повис. Века, века… А все считаешь ребра? Корабль любви вновь пристает на мыс Надежды-злой, или надежды-доброй… Но ты — не негр. И ты — не кочегар. Полночный бар — не капитанский мостик. И ты идешь, скучая, среди пар, И пьешь вино или играешь в кости. И входишь в сон, как в корабельный люк. Моря гремят и бьются грудью в берег. Ты ищешь встреч. Но, жаждая Америк, Все ж больше их ты любишь — песнь разлук… О, вечный гость! Что я тебе отвечу? — Ты как заря восходишь вдалеке И из зеркал идешь ко мне навстречу И держишь мир в протянутой руке…

3

Песня отплытия

Ревели моторы, гремели цепи. Прожекторы рвали мглу. Махали платками, зонтами и кепи Оставшиеся на молу. Уже запевали песню простора Ветер, корабль и звезда. — Прощайте, не ждите, вернемся нескоро, А может быть — никогда… Пел за кормою последнюю песнь Серебряный ангел разлук: Надежда — сияет, любовь — воскреснет, Вера — сильнее мук… Но если, но если в родную гавань Корабль не вернется наш, — Помните, помните — вечную славу Заслужил его экипаж. И там, при дороге, в лощине, где высох Родник и песком занесен, — Поставьте Распятье и траурный список Наших безвестных имен. И Христос, открывая глаза, сквозь муки Будет видеть всегда, Как в наши из моря поднятые руки Опускается с неба — звезда…

4

Гольфштрем (Песня Колумба)

Ты обнимаешь, как друг, Гремя со стола посудой. Ты отклоняешь на юг Северный мой рассудок. И наплывая, как страсть, Горячим и черным валом, Ты соблазняешь упасть С медленных досок палуб. Кровью стекая — из жил. Из коры рассеченной — соком, — Ты поешь из последних сил О прекрасном и о высоком… Соумышленник, друг мой, брат! Разве можно бросить рули? Разве можно вернуться назад, Не найдя неизвестной земли… Разве можно закрыть глаза, Разрушая парад веков, Снять, как ставку с кона, — азарт Ослепленных судьбой игроков… И ты кружишь — rouge et noir! [74] И бросаешь шхуны на мель. Где пылает прекрасный пожар Неизвестных, сожженных земель!..

74

Красное и черное (фр.).

5

Сочельник в океане

Океанский рассвет прищуривал бельма. Мачта, скрипя, ходила цаплей. Всю ночь в сочельник огнями Эльма Плавучею елкой горел корабль. Волны звенели как флейты и скрипки В тягучем псалме предрассветных вод. Немые рты раскрывая, рыбки Вокруг корабля вели хоровод. Легко, веерами, рассветы морские В иллюминатор качал океан И слушал, как в радио «Ave Maria» [75] Серебряным голосом пел Ватикан. И, поднимаясь наверх из трапа Родным восточным ветром вздохнуть, Думал матрос — то король и папа Благословляют, Колумб, твой путь!

75

«Здравствуй, Мария» (лат.) — начало католической молитвы.