Есть в саду одна дорожка,там, где ивы за прудом,где на солнце пляшут мошки,там, где ежик строит дом.Про нее никто не знает,я хожу туда одна,видеть, как листву сбираетежик и его жена.Там нашла я пень огромный,под которым вырос гриб.Там паук, пузатый, сонный,поселился между лип.А еще в конце тропинкираз я видела в траве,как, неся свои соринки,заблудился муравей.Я ношу для птичек крошеки кормлю их за трудом.К осени прилежный ежиквыстроит уютный дом.
Вхожуи как с ума трогаюсь плавно.Прощаюсь.Прощайте несущего жутьзрака.И ты, о моя одичавшая мать,срывавшая с поезда взглядом утопленниц.И ты,о залив нетерпений,в рассоле сжигавший разбои мои.И лодка —небесный китаку,взывающий песнью к дракону.Из океанских капель взгляды моиприми и прощай.НА МИРЫ МОРЕЙ ДУЕТ ВЕТЕРИ УМИРАЕТ.НА ГУБЫ МОИ ДУЕТ ЖИЗНЬИ УГАСАЕТ…Владивосток, август 1922 «Музыка моторов» [87]
87
Скачков Михаил. Музыка моторов. Praha, 1926.
ОБЛАЧНЫЕ КОРАБЛИ
Пенанг, где погибали крейсера;Пенанг, где серебряные облаканаводят мост на остров,поросший крестами пальм.Лазорь там моет в море облака;там так тончайше синеютв небе мыльные пузыри?ТамИз недр океанавздымаются душипогибших кораблейи облаками, дымящимися трубами,плывут над континентомбудить тоску тех,кто в жизни изменялзеркальным морям!«Музыка моторов»
«Я смотрю на вас, как умирающий…»
Я смотрю на вас, как умирающий,я заклинаю вас: взбираясь на горы, поросшие легендами, несите признание невинных озер. Поверьте, им тяжко от ветров, от слоев из воздуха. Поймите, там даже крик орла бьется гривной, разбивается о дальний купорос. Там смертный крик оленя срывает камни верхушек, там в невиданной дружбе звездное шоссе и цепь месяцев. Иначе! О, путешественник! Войдя в постройку сияний или скал, вы не поймете, ПОЧЕМУ ВАС ТЯНЕТ ГОЛОСОМ ДОСТИГНУТЬ ТОГО, К ЧЕМУ ТАК НАПРАСНО ВЗЫВАЮТ РУКИ!«Музыка моторов»
«Так мы встречаемся с улыбкой…»
Так мы встречаемся с улыбкой,так долго носим любимых,так долго не называем то,что не носит имени.Провожаем до вороти долго, прощаясь сочным взглядом,несем и расплескиваемтело.А затем тоскуем и радуемсяслову «любовь»,что, с другой стороны,слишком темнои читается, по крайней мере,как слово ГИБЕЛЬ.«Музыка моторов»Воды будто нет,на дне можно видетьпередвижение рас:монахи, сельдь и крабы.И там солнце способносоздавать души из теней,но стоит толькопролететь по небужелезному ангелу,как МЫСЛИ моряпрячутся.«Музыка моторов»
«Напрасно! Придите ко мне все…»
Напрасно! Придите ко мне все, я вдохну в вас жажду жизни, я обниму вас и дам есть: САМОУБИЙЦЫ ВСЕХ СТРАН, СОЕДИНЯЙТЕСЬ!«Музыка моторов»
СЛИВЫ
Не
у львицвисят сосцы слив…Неслась лазорь сквозь листья,где ветр плутал шелками.Но те,но сливы,гнеТЯ ТЯжесть,соками гнули мир.От сока — три дня в пустыне —от взора язык слипи высох.Гортань от рта, как замша.Мать! ЗЕМЛЯ!ЖАЖДАЮ! мякоть питьСЛИВЬИ СОСЦЫ ДЕВ!1923, Морава«Музыка моторов»
Зачертит насмешливый и оголтелыйкоричневых листьев тяжелый взлет,над дымом аллеи — осенний — провеетпрозрачнейший ветер — летя вперед.Коричневы листья. И вот пелеринкой,и вот, как осеннее золото кос,прольется из сердца — разбитая крынка —чадящим укором в дыму папирос.Подумав — не вспомнить — зачем и едва липоможет продолжить и вспомнить когда.Как будто так медленно не нарасталина горечь разлуки слоями года.Июнь 24 г.
88
Страгов — возвышенная часть левобережной Праги, где находится Страговский монастырь и откуда открывается вид на город.
«Мне любовей прискучили смеси…»
Мне любовей прискучили смеси,равноценность обычных начал;я на гвоздь свою душу повесили баюкал ее по ночам.Но из мяса кровавого свечи,черным дымом сердящий свист,мне не страшны чугунные встречи,и во мраке я буду чист.Надоевший ли солнечный разум,опоясанный крыльями птиц, —взлет на небо — но только не сразу —постепенно, как вывих ключиц.Кто откроет мне жизни двери?без души — загорится ль свеча?Я любил, потому что не верил,и молчаньем своим отвечал.
Нет, ни одной строки — доколемоя упорная душасо звездой карты не отколети в ночь не опрокинет шар.Нет, никогда — доколе профильне выжжется в моем мозгуи, отразившись в черном кофе,качнется — сгинув в какаду.И только в прутьях клетки старойхохол блеснет и острый клюв —над чашкой — золотистым паромкогтисто лапу протянув.
89
Кобяков Дмитрий. Керамика. Тринадцать вещей двадцать четвертого года. Париж: Птицелов, 1925.
II
В почтовой конторе и сегодня так синиглаза продавщицы, но марок кайма,но белый конверт, как за окнами иней,и сторож, стуча деревяшкой, хромал.По стенам — пестры — расписанья о лете,о разных курортах, о ваннах, и тамкрученых, пеньковых и шелковых петельбездумье опутает по городам.И так, не сегодня ли, завтра, но все жезачем и когда и придет ли ответ,когда такой терпкой гримасою прожилвсю жизнь — ненужных и скомканных смет.Но вот перед тем, как захлопнуть окошко,— Пора, уходите, прием до шести, —мелькнет продавщица и простенькой брошкойкак будто насмешливо бросит — прости.Как сторож, сметая обрывки в корзину,стучит деревяшкой, и иней в окне.Не вспомню, зачем и куда я закинулписьмо заказное и, кажется, мне…