Поэты пражского «Скита»

ПИСЬМА РАЗЛУКИ

Вокзалы гремели, как землетрясение, И воздух был душен от слез и разлук. Солдаты из Армии Спасенья Пели псалмы и теснились в круг. Мы расставались и уезжали. За блудными стеклами рос восход. Теплое облако нашей печали На окнах купе обращалось в лед. И леденея, и холодея, Звездный экспресс замерзал в пути. Мы уходили, уже не надеясь Когда-нибудь снова на встречу прийти. — Но ты упрямствуешь, повторяя О вечности жизни у врат крематория. Но ты колеблешь ограду рая Внезапным прибоем земного горя. И, изнемогая, все просишь упрямо Хоть отзвука, эха любви и веры, Пока столетье топталось, как мамонт, У первобытной твоей пещеры. И только пьяный тапер в трактире, Все письма разлуки сыграв без нот, Под утро тебя убедил, что в мире Любовь под рояльною крышкой живет… «Скит». II. 1934

ПОЛУДЕННОЕ СИЯНИЕ

Ты чертишь планы торпеды. Регуляторы и тормоза, В нестерпимом сияньи победы Закрывая щитком глаза. Воспаленное сердце вокзала Гремело всю ночь без сна. Над тобой звезда дрожала И плыла над тобой — весна! Ты вставал в лихорадочной дрожи Над пространством, над дымом планет. Ты кричал, что еще не прожит Ряд твоих журавлиных лет… — В портах, трепеща под рукой коменданта, О море, о счастьи просил телефон. Это вскипевшая жизнь эмигранта Пела из трюмов с тобой в унисон. …О, ты иссякнешь, как скудный родник. Тенью по полдню проходить твой жребий. Только на миг ты из бездны возник — И вот растворяешься в блещущем небе… Но столько сияний и столько звуков Колеблет воздух твоих дорог, Что ты, постигая восторг и муку, Больше бы их вместить не смог. «Скит». II. 1934

СИНЯЯ БОРОДА

— Сто душ, сто форм. И вечный рай. Благоухай и отдыхай, Но только жизни не коснись и Всегда, во сне и наяву. Жди — я вернусь и позову Шумящим ветром в синей выси… ……………………………… Но жизнь, но голос, песнь твою Не удержать в пустом раю, В благоухающей темнице. Ночь и день — вечный плен. Голос вырос выше стен. Озирает даль и высь. Сердце, сердце — обернись! Кто томится? Кто томится?.. — Друг мой, друг мой — это ты? Слышишь зов из темноты? Кто там? — ангел, зверь иль птица?.. …В поле темный шелест трав. И, палец кровью запятнав, Ты отворяешь дверь темницы. Кто же прав? Это желтый дынный склад, Это желтый дынный дым По рукам течет твоим, Душно липнет на губах… Нет… Ах! Это головы лежат!.. Дверью — хлоп, и назад. …………………………… Все прекрасно и безмолвно. В дальнем море ходят волны, Веет ветер в вышине Над мостами, над домами О прекрасной светлой даме, О тебе и обо мне. Небо смотрит в окно, Рай и свет — это ложь? Все равно — Палец свой не ототрешь. Как здесь душно, как темно! Целый мир с подвалом схож. Все равно — Палец свой не ототрешь! Тонешь, падаешь на дно. Слышишь сердце? — Ни одно… Столько лап, столько рож… Что ж. Все равно: Палец свой не ототрешь! Палец свой не ототрешь… Палец свой не ототрешь И умрешь. «Скит». IV. 1937

СКАЗ О БОЛЬШОЙ МЕДВЕДИЦЕ

Ходила медведица по полю, Искала своих медвежат. От Варшавы прошла к Тарнополью, Все по лесу да по полю Косматые лапы топали. Все искала… И видит: ряд в ряд На чужой стороне лежат, Все с крестами, С оторванными головами, С расстрелянными сердцами. Жалко стало мохнатой маме. Завыла, пошла по полю От Варшавы до Тарнополя. Чем жить, кого ласкать? Эх ты, косматая мать… Плохо детей сторожила. Ходила медведица, ходила, Выла медведица, выла, Ломала зубы в Беловежьи — Тяжелы следы медвежьи. И сжалился над ней Бог. Взял ее с лесных дорог — В тот день, знать, во гневе не был — И поднял ее на небо. «Сияй, своим горем светися. Смотри, говорит, с небесной выси За своими медвежатами, За норами и за хатами. За полями, за пущей лесной. За конными и за пешими, За измученною страной. А я твое горе взвешу». Так и стало с тех пор: По земле пройдет Никола, Покрестит зреющее семя. По небу Илья проедется, Покропит, где пусто и голо, А над всеми — Над полями И над лесами. Над покосившимися крестами. Глубже рек и превыше гор Сияет Большая Медведица, Смотрит за русской землею…

ПРОЛОГ

Лето сгорело в дыму сентября. Пепел был ветром по крышам развеян. И неподвижно стояла заря Над ледниками прозрачных кофеен. — О, пожалей, не любовь, не себя — Эту покорную вечность над нами, Мелким смычком напоказ теребя Медленным сном нисходящее пламя. Мир твой поет и гудит вокруг. С этой незримой улыбкой звездной Ты воскресаешь, мой вечный друг. Бледные руки подняв над бездной. — Крылья мне! Крылья!..Полуночный сон Дышит изменой над кровлями хижин И высоко в небеса вознесен. Черный твой лёт над бульварами выжжен. Но, засыпая у лунной груди, В тихом затменьи полуночной грусти, Любовь моя, жизнь моя, — о, погоди. Верить таинственным знакам предчувствий. Сложены крылья к ногам твоим. Мир переполнен лязгом оружья. Видишь, за окнами ночь и дым. Слышишь — их голос грозит снаружи… Свищет стрела. Летит копье. Полночь выходит и видит развязку: Это странное тело твое Молча снимает любовь, как маску. «Современные записки». 1938. Т. 66

СЕРЕНАДА

Жгучий голос трепещет на копьях ограды, И аллеи, как чаши, полны Черным блеском горячей твоей серенады И серебряным ливнем луны. О, Певец! О, испытанный голос коварства! Пощади эту жизнь и любовь пощади! Ты приходишь, как враг, разрушающий царства, И, как Демон, поешь и томишься в груди. Вот ты назван. Но ты не боишься названья. Этот миг, этот вечер — он больше не мой! Ты протянешь мне руку, и жар расставанья Ляжет пеплом на сад, и пустой и немой. Я его не узнаю — все мелко, все низко… Как здесь жить, как здесь петь, как любить навсегда? А над этой пустыней так ясно, так близко. Так пронзительно сладко сияет звезда… «Современные записки». 1938. Т. 66

НЕСОСТОЯВШАЯСЯ БУРЯ

Стучался дождь. Я говорил — Войдите. А он стоял, прозрачный и слепой. Стеклянною, струящейся толпой Подкладку туч насквозь прошивших нитей. И все не двигался за рамой, как портрет, И бледный лик слегка кривил и хмурил, Как будто ждал — а бури нет и нет, И с нею радости от пережитой бури, Когда сквозь сетку разоренных гнезд Ты видишь мир и слышишь шелест звезд. Чтобы с волненьем счастья и испугом Войти на зов и стать бессменным другом. «Меч». 22.V.1938

ВЕСЫ АВЕЛЯ

Ты отступаешь в тень своей судьбы, Ты умолкаешь, бедный брат мой Авель. Слабеет день и гаснет без борьбы. И дождь идет, по трубам шепелявя. Ты остаешься в комнате, без сна. Костер времен еще горит над крышей, И бледная столичная весна Еще цветет, еще дрожит и дышит. О,как легки часы любви твоей! А в ветре был гортанный ветер юга. Он предлагал щемящий сок ветвей, Лазурь небес, покой и руку друга. Но жизнь тебе дана не для утех. И тень весов скользит на небосводе. Пока, синея, дым твой выше всех Над утренними трубами восходит. «Современные записки». 1938. Т. 67

НОЖНИЦЫ ДАЛИЛЫ

С полями — в дружбе, с городом — в родстве, Ряды домов, асфальт и тощий ясень, Где ветры тайно шепчутся в листве О том, что мир — огромен и прекрасен, О том, что страшно жить так много лет В одном квартале и в одной квартире, Где нет ни отблеска, ни отзвука в ответ На вихрь и свет, давно идущий в мире. С экватора иль с полюса — Бог весть, Но легкий гул, как дым, плывет над крышей И говорит — Один ответ лишь есть: Идти на зов, когда тот зов ты слышишь. Где волосы твои, Самсон, Самсон! Полночный ветер веет на могилы. Ты упоен. Ты спишь и видишь сон: Лязг ножниц и запястия Далилы.

КОМАНДОР ПРОТЯГИВАЕТ РУКУ

За окном — полночных лип Вещий шелест и тревога. Половиц иссохших скрип Замирает у порога. Ночь угрюма и пуста, Догорая, тухнут свечи. Тсс… — Закрой рукой уста… Видишь каменные плечи? Бледный свет дрожит у лба И скользит все выше, выше. Это звездная судьба Смотрит в окна через крыши. Это ропот мертвых душ, Это стран надзвездных холод. Это — скука, тьма и глушь, Это — жажда, это — голод. Это — памятник тому, Что в гробу лишь множит муку, Что теперь идет сквозь тьму И протягивает руку…

ПОПЫТКА ВОСПОМИНАНИЯ

Открыв окно и сердце в ночь, Все двери распахнувши настежь, Я так хотел тебе помочь — Войти под кровлю от ненастья, Из раковин, где голос бурь Гудит таинственно над ухом И шепчет мне — глаза зажмурь, Живи лишь памятью и слухом… Ты слышишь? — Сердце без конца Стучит немую телеграмму И видит бледный нимб лица, Стеклом оттиснутый за раму, За расставанье, за черту Извне веденную годами, Где память вспомнит — но не ту, Что в снах беседовала с нами… А теплый ветер на висках Шуршит ночным хрустящим шелком И скажет — шах, давая мат, И ничего не вспомнит толком…