Провинциальные девицы,не выйдя замуж, год за годом тонутв романах-фельетонах,следя за жизнью из окна, с балкона…Провинциальные девицывсегда с иголкой и наперстком рядомничем не заняты. Вот разве на ночьпьют кофе с молоком и мармеладом.Провинциальные девицы,когда на час решатся дом покинуть,уходят в церковь спозаранкудомашнею походкой, как гусыни.Провинциальные девицы,и перезревшие, и прочее такое,поют с утра до ночи;«Приди, Сусанна, и побудь
со мною…»О, бедные девицы!Так бесполезны, бледнолицы,так целомудренны, что даже дьявол шепчет,скрестивши руки: «Бедные девицы!»
Ночь в населенном пункте
Село под тропиком, а час вечерний,медлительный. Но — колокольный звон,и вот проходят дамы от вечерни,и дверь тоскливо издает свой стон.Потом, как колотушкой, башмакамистучит батрак. И пахнет как в садугорячим шоколадом, пирожками,сырами, коржиками на меду!А там, где ночь от взглядов укрывает,аккордеон заблеял, как баран:очередную дуру подзываетк стене конюшни местный донжуан.Один аптекарь, мой сосед унылый,бесстрастно бодрствуя, глядит в глазок,чтоб дать кому-то с жестами сивиллы [138]за два сентаво рвотный порошок.Луна со своего большого ложаобводит церковь выпуклым пером.Опухшая луна на флюс похожа,а церковь — словно соска с пузырьком.
138
Сивилла— предсказательница у древних греков и римлян.
На палубе баржи
Гляжу на суда, на море.Летит вдали альбатрос.А вечер в желтом уборе…Смола ударяет в нос.Луна с облаками в ссоре,и ветер ее унес.На суше порылся в сореи лапу приподнял пес.Все пахнет дегтем, брезентом.Волна обдает и под тентоммильонами мелких слез.Закон атавизма, быть может, — но хочется сделать то же, что сделал только что пес.
В Гуамбаро
…Поздравляем новобрачных,
которые служат украшением
лучшего общества Гуамбаро…
Из газет
Какая свадьба на селе, — смотрите!..На жениха узду надеть пора, —подвержен приступам словесной прыти,он жаждет в ратуше болтать с утра.Невеста не совсем урод; открытийне сделает; немножечко стара;зато умеет шить, стирать в корыте,и как готовит, — что там повара!..О ты, любовь с утиными крылами!Тебя не тронет сильной страсти пламя,ты прочно сохранишься, как в спирту,не побывав в лирическом пространстве,где чайки в поисках свободных странствийв часы заката гибнут на лету!
Приходская скука
Что за жизнь!
Фемистокл
В селе под жгучим солнцем — никого.Все тяжким сном подкошено.«Ну, что хорошего?»В ответ зевок; «Да ничего…»И даже ни на миг ни одногомиража! Стоит дешевотакая жизнь. Село как будто брошенои выпущен весь воздух из него.Ни подвига, ни даже преступленья.Нет никаких сенсаций и событий.И ветра нет, и в небе нет ни тучки.И только на секунду оживленьена улице возникнет. Посмотрите:бегут четыре кобеля за сучкой.
Хоронят, бедняка в углу особом.В законах естества,что только пес трусит за гробом,и равнодушны небо и листва.Причина
смерти? Дистрофия. Скажемяснее: он на хлеб и сырглядел заочно, дажене как факир.Отвергнутый, как бесполезный довод,он брошен в ящик, грязный и сырой,из старых бочечных досок. Вот поводпролить слезу и закусить икрой.
139
В мире (да покоится) (лат.).
Летний вечер
Богач — это разбойник.
Иоанн Златоуст
В тени застывшей, уютной,вдали от дневных забот,целительный отдых минутныйна сельской площади ждет.Свой взор, тяжелый и мутный,уставив в Требник, идетсела монарх абсолютный,не глядя на глупый народ.Он в рясе, как в пышной попоне;на бедность родного края,на горе ему наплевать.А я стою на балконеи чищу ружье, не зная,в кого же я буду стрелять.
Тропический полдень
Воскресный день, полдневный жар. Кипеньелучей до слез слепит.От лени в утомленьеколодой полицейский в будке спит.Совсем без вдохновеньяпес камни старой паперти кропит.У жирных мух — желудка несваренье,а хор цикад хрипит.Пустыня, одиночество, кладбище…Но в деревушке нищейкончается нежданновоскресного бездействия пора;истошно крикнул пьяный:— В честь либеральной партии — ура!
«У этих мест…»
У этих меств начале утра злогорасстрелян он, как вор банальный.А социальныйпротест?Никто ни словаи не сказал.А я — что мне за дело? —все не берусь за дело,все слышу залпрасстрела.
Погребение
Слушайте, что говорят, когда проезжает гроб.
Кампоамор
Когда уйду из жизни жалкой,немало дам вздохнет в тоске.(С Инес встречался я за свалкой,с Хуаною — на чердаке.)Бормочет поп, уныл, как галка,фарс на латинском языке;в цилиндре кучер катафалкамертвецки пьян на облучке…Два-три венка, плохие речи,а я беспомощен!.. «Что, печень?» —персоны важные шепнут.А Исабелла, Роса, Зоявоскликнут: «Сердце золотое!» —и про себя: «Какой был плут!»
Как? Трубка вкупе с бородой — и их союзадовольно, чтоб я слыл поэтом? Да, но я жотнюдь не потому свой байронский вояжпо департаменту (служебную обузу)рифмую… Не нужны мне лавры толстопуза,которому в башку втесалась эта блажь:потеть, скрипя пером… И вот он входит в раж,и з'a косы дерет похищенную музу.Вот взяты в оборот Бодлер, а с ним — Верлен;злодей Артур Рембо, и чувственный Рубен;отец Виктор Гюго — и тот в работу пущен…Пусть сохнут пашни, исстрадавшись по зерну,ржавеют поршни и в стране бюджет запущен…Возвышенней зевать, уставясь на луну!
140
Леон де Грейфф(р. 1895) — оригинальный лирик, в творчестве которого сочетаются художественные принципы самых разнообразных литературных штудий. Его поэзию отличает подчеркнутая музыкальность, виртуозное словотворчество и язвительная ирония. Автор сборников «Книга знаков» (1930), «Вариации вокруг ничего» (1936), «Поэтическая антология» (1942) и др.