Поглощенное время
Шрифт:
Молодой писец открыл гостям, и они, кажется, спугнули епископа. Оторвавшись от стопы документов, он резко развернулся, а выглядел при этом так, как будто бы его резко разбудили в первую же спокойную ночь после десятка бессонных. Лицо Акакия слегка пожелтело и отекло под глазами, а выбритые следы бровей были пока светлее лица. "На кого же он похож?
– думал Шванк, - Из-за этих бровей он напоминает пса... Но нет. Глаза быстрые и круглые, черные. Пальцы дрожат, и он хочет вцепиться в край стола, но не делает этого, не смеет при посетителях. И подбородок маловат... Ага, да это же
Итак, "поросенок" и "крыс" поглядели друг на друга, и Акакий пришел в себя:
– Филипп, что за дело?
– С нами мастер Пиктор, Ваше преосвященство. Дело, собственно, у него.
– Вы вернулись, мастер Пиктор?
– Да, госпо... Да, Ваше преосвященство. Королева Броселиана посылает Храму цену моей свободы. Свидетели со мной.
Пиктор подал епископу мешочек. Тот аккуратно вынул два золотых с профилями Гавейна и уложил на стол, монету рядом с монетою.
– Хорошо. Мастер Пиктор, когда Вы приступите к исполнению обязанностей?
Пикси сделал изящный светский поклон и сказал дерзость:
– Вы не поняли, Ваше преосвященство. Я не собираюсь больше ни руководить вашим хором, ни оставаться в Храме.
Акакий снова развернулся к нему, чуть более плавно, поднял глаза и увидел мастера, наконец:
– Это меняет дело. Я не согласен.
Пикси напрягся, задрожал.
– Двух золотых достаточно за обычного мастера. Но для Вас эта цена слишком мала.
– Так Вы хотите держать меня в плену?
– Если Вам угодно так считать... Да!
– Я не останусь ни в коем случае, даже если придется забить меня в колодки. И Вы ничего, ничего не получите от меня как от музыканта.
– Этого не будет.
– А что будет?! Повесите?
Акакий опустил взор, расслабился, задумался.
– Хорошо... Если так, я отпущу Вас. Вы подали мне мысль, прямо сейчас.
– Да?
– не выдержал Пиктор.
– Да. Я получу Вас именно как музыканта.
Пиктор сгорбился и чуть подогнул пальцы. Акакий слегка улыбнулся.
– Нет нужды нападать на меня с когтями или с кулаками! Я беру два золотых Броселианы, видите? А от Вас лично мне нужно вот что - я требую передать мне весь Ваш архив: и разысканное в Храме, и написанное лично Вами.
Пиктор приподнял плечи, склонил голову набок, ухмыльнулся и ответил по-детски лукаво:
– Все это придется осваивать десяток лет, если не больше. Готов ли к такому Агафон?
Епископ улыбнулся, и губы его образовали совершенно прямую линию:
– Если Вы согласны, то сие уже не Ваша забота. Я не запрещаю Вам исполнять эти произведения самому, верно?
Пиктор громко выдохнул и улыбнулся в ответ:
– Ладно, берите!
Акакий махнул рукой:
– Давайте договор о Вашей продаже...
– О дарении...
– Неважно.
Мастер Пиктор полез за пазуху и извлек совершенно вытертый и несколько раз подклеенный свиточек. Епископ развернул его, прочел, стремительно написал пару строк, заверил датой, печатью и подписью, взглядом потребовал подписей Шванка и Филиппа и в итоге присыпал песком. Пока песок впитывал чернила, Пикси, не отрываясь, смотрел на
документ. Ничего неожиданного не произошло, свиток не исчез - Акакий просто стряхнул посиневший песок в баночку для мусора, свернул обновленный документ и вернул музыканту. Тот припрятал его понадежнее.– А где Ваши труды, мастер Пиктор?
– как ни в чем не бывало, спросил епископ.
– Мы сами принесем, Ваше преосвященство!
Пикси выскочил в дверь, а спутники последовали за ним.
– Идем в казарму рабов!
– велел он.
Филипп оказался чуть сзади, Шванк - в середине, а Пикси несся вперед, прихрамывая. Начало подмораживать еще до рассвета, и сейчас стук двух сапожек и двух деревянных башмаков напоминал торопливую поступь осла.
– Пикси, ты простил нас?
– серьезно спросил Филипп.
– За что?
– Пикси чуть помедлил с ответом, но так и не обернулся.
– За то, что мы от тебя... отступились.
Вот тут Пикси развернулся и нахмурился:
– Я не обижался. Смысла нет, занят был.
Филипп засопел, а Шванку вдруг пришло в голову: а как же знаменитые уши Пикси, уши нетопыря? Сейчас они в глаза не бросаются, верно? Он посмотрел - уши точно такие же, как прежде, большие и с прихотливо вырезанными краями, а сейчас на морозце еще и ярко-розовые. Но не дрожат. Да и волосы Пиктора начали, пусть медленно, отрастать и превращаться в мелкие кудри; и сейчас эти зачатки кудрей нелепо торчали на темени и надо лбом, как четыре коротеньких странных рога. "Вот и уши Пикси... уши..." - потерял мысль Гебхардт Шванк.
– Пикси, - спросил он, - тебе Скопас передал, что я хотел перехватить ее?
– Ну да. Только поздно было - Эомер успел, перехватил. Да и ты...
– Кастрат, да?
– Угу.
– А ты слышал, как я у лечебницы пел "Кошачий концерт"?
– Еще бы!
– захихикал Пикси, - Хорошо ты поешь, не надоел подмастерьям...
– Вообще-то, надоел...
– Но продержался ты долго, так? И не надоел. Ты верно и красиво поешь даже мертвецки пьяным.
– Почему мертвецки?
– Я слышал запах пива в твоем голосе.
Что ж, со слухом Пиктора не поспоришь...
Помолчали.
– Как ты удерживал богиню?
– отрывисто спросил Филипп.
– Понимаешь, у нее облика нет, только тьма, когда она приступает. Не бездна... Я старался ее услышать. Она звучит как напряженная тишина. Но... Что-то со слухом...
– Ты из-за этого уходишь?
– Да. Не могу слышать человеческого пения - сплошной треск, слизь, мясо. Мерзость!
– А инструменты?
– Это не то, - пробормотал Пикси.
– Я бы хоть что-то зажилил, - произнес Шванк почти рядом с казармой. Пиктор неожиданно оскалился и как-то слишком больно хлопнул его по плечу:
– Я отдам все и больше не буду сочинять для людей. Мне не надо... А вот ты долго на одном месте не живешь, тебе не понять...
– Ты о чем?
– встрял Филипп.
– О ненависти, Ваше будущее преосвященство!
– Да к кому?
– Неважно. К кому угодно. Шванку она не нужна - ему где-то не нравится, и он уходит. А вот ты должен уметь ненавидеть, как и я прежде. Уйти не могу, вот и живу рядом. Не гневаюсь и не впадаю в ярость и не мщу, но ненавижу.