Поле Куликово

Орда разошлась в разные стороны и путь ему освободился полностью.

Обрадовался тому особо Иван-4, получив очередную весть. Понял, что могол больше не грозит Руси. Хотел себе славу ту причесть, но поленился слова писать, да всяко дело переиначивать.

– Другую славу я дойму, - так сказал он себе и так оно и слепилось.

Продвигался Ермак дальше прямо, если от града астраханского брать. Много люду на пути своем он не повстречал и только одинокие группы и попадались. Удивлялся он этому, но дело дальше чинил.

Так двигался аж до самого моря-океана глубокого.

Много войска порастерял на своем пути. Кто зимовать оставался в месте каком, кто просто жить, чтоб назад не идти, а кто ленился и решил возвращения его подождать. Вобщем, к брегу дошёл Ермак едва насчитывая две с небольшим тысячи. И уже там те последние идти обратно отказались.

Рыбь под руки к брегу сама шла от моря того. В реках горой стояла, в лесу зверя полно, на брегу живности другой.

И охали, и ахали русские, и приседали, и стоймя вперед высматривали, что там еще. Изобилие их поразило.

Тут еще вода фонтаном вверх взмывалась и теплом в зиму обдавала. Вобщем, остались и остальные в землях оных, а сам Ермак вместе с десятью людьми близкими /сродственно они ему приходились/ повернул обратно.

Решил царю доложить о деле проделанном.

Говорили ему тогда:

Не едь туды. Зачем то докладывать. Прознает царь про места оные – велит дань везти всякую, а то и сам сюды переберется.

Я того не скажу, - ответил Ермак, - только докладать буду, что вас тут всех оставил, чтоб грань Руси охраняли. По землям разным расселили и

места обозначили, как града какие.

Ох, не поверит тебе царь. Велит голову снести за неправду. Думаешь, нужон ты ему? Да, на ляд ты ему сдался. Увалень простой. Не обмилует он

тебя и душу к богу возведет.

Не послушался Ермак и двинул обратно.

Не скоро путь тот свершался, но все ж время до Москвы подвело.

Ровно шесть лет отсутствовал Ермак, и царь уж думал, что он пропал в землях оных, так как вестей больше не получал. Уже руки от радости потирал Иван, когда вдруг Ермак вновь объявился.

– Заточу я его в острог, - думал тогда Иван, - скажу, что с делом не справился и войско по дороге растерял. Но вначале узнаю, где он дел его на самом деле и что в землях тех состоит.

Так вот умилостивил царь верного слугу. Ермак не признавался о благоугодии земли той сибирской. Говорил только, что насильно оставил люд там грань охранять.

Но царь тому не верил. Знал, что просто так жить, где ничего нет, не будешь. Потому, допрос учинил по-своему и для Руси по-новому.

Велел дыбу он смастерить для человека оного. А дыбой раньше тяжести поднимали мастеровые, иногда лошадей или скот куда погружали забойный.

Удивились тогда этому приказу, но все ж исполнили. На допросе командовал сам Иван. Долго мучили Ермака ,но тайну он не выдавал. Тогда, Иван в злости великой велел жену его разродившуюся привести и дитя малое с нею. Велел их на дыбу поднять. Но и тогда Ермак тайну сохранил.

Обозлился еще больше царь. Велел шкуру или кожь людскую с того Ермака стягивать, чтоб кровью сошел и смертью своею якобы погиб от зверя какого в лесу.

Тогда-то жена его и сообщила царю о том секрете. Думала, что он жизнь ему и ей сохранит.

Но царь, прознав про то, велел дело завершить и тела всех разом с дитем в лес волкам бросить.

Побоялся тогда люд крепостной /в крепости небольшой то все творилось/ не сделать указанного, да так дело то и завершил. Опосля казнил царь и всю родню Ермакову вместе с их семьями.

Только несколько дитят и осталось, убежав в лес подале, а затем в земли другие уходя. Про то, конечно, царю не сказали, а доложили, что дело чинно исполнили .

Прознав про чудеса земель тех далеких, царь спокою не имел. Велел вскоре собирать войско настоящее и подготавливать к делу тому ратному и походному.

Тут еще указ издал, что служить годится по многу и запретил стрельцу какому семьей обзаводиться.

Все полки войском одним обозначил и над ним полководца поставил. Дал ему чин государев и возвел до князей указом своим чернильным.

При нем краски нашли и создали первое чернило.

А был то человек простой из стрельцов отобранный. Дело то исправно чинил и царь за это возлюбил его по-своему.

Не было имени у того стрельца. Потому, царь обозначил его самостоятельно.

– Темная у тебя душа, отрок земной, -говорил царь ему, - словно потемки какие для меня в свету очей дневном. Потому, обзову я тебя князь Потемкин, а имя сам себе возьмешь. Отчество же по мне будет, значит Иванович. Я тебя таким возвеличил. Знать и в отцы гожусь, яко сыну.

Так вот состоялся первый из князей Потемкиных, и надале все по роду ихнему службу царскую чинили.

Так еще Иван-4 повелел и даже указ об том был. Опосля того много царь на свет таких вот князей пустил. Много фамилий попридумывал сам и даже сословие обозначил, как графья.

Граф - то от слова графин происходит. Любил царь Иван-4 тем прибором пользоваться. Так вот и обозначил одного "великого князя" из таких же простых кровей.

– Будешь ты у меня в графьях ходить,- гласил Иван тому человеку,- будешь токмо мне лично графин сей подавать и наливать в него. Токмо лично тебе доверяю и больше никому. Графом привселюдно звать буду. Как названье то

услышишь - то знай, я тебя к себе зову. Знать нести графин должен с тем настоем духмяным.

Так вот "граф" и состоялся на Руси при дворе царя того "великого".

Позже титул такой ввели в подобие лордам, таким же графьям и другим чинам придворным.

При самом Иване-4 только один граф был. Фамилией обозначен известною - Суворов.

Только вначале слыла она просто Суворовский. Так сам Иван же и назначил, говоря:

– Будя ты у меня князь Суворовский. Я суров и грозен по себе и ты под стать мне самому. Правда, ростом мал, но все ж по лицу подходишь. Будь, яко и я, всегда склонен к тому же и во всем меня подчеркивать.