Поле Куликово

– Ступай туда со своими, посмотришь. Там вы найдёте угощение и утеху - твои воины заслужили это. Заодно пригляди, чтобы не разграбили курень. Там много драгоценностей, а стража туда пока не послана.

– Как же ты-то, князь?
– задача боярину пришлась по сердцу, но, видно, неловко было ему перед Хасаном.

– Подожду воеводу здесь. Мне хватит десятка воинов.

Боброк появился на холме после заката с малой стражей. Осмотрел убранство шатра, кивнул на золотой трон и усмехнулся:

– На это купим новые мечи, взамен поломанных на Куликовом поле. Ещё много мечей нам потребуется: Мамай-то ушёл.

Хасан кивнул.

– Повозки, я вижу, тут есть. Найдёте тягловых лошадей, и к рассвету всё добро погрузить. Караул держать бессонный, на холм никого не пускать. Выступаем утром. Где - мой сотский Олекса?

– спросил, спохватясь.

Хасан объяснил. Боброк глянул и покачал головой.

– А ты - добряк, оказывается, князь. Не ждал от тебя. Ну-ка, оставь за себя десятского да проводи меня в те евины сады. Вот я утешу Олексу палкой.

– Виноват - я, государь.

– Ты за свою вину ответишь, а мой сотник - за свою, коли непотребство какое допустит. Ты-то не пошёл, небось, утешаться в ордынские гаремы.

– Я нашёл мою невесту, государь. Хочу показать её тебе.

– Вот за это я - рад. Кто - она?

– Княжна Наиля.

Боброк глянул на молодого князя, задумался о чём-то, погладил усы.

– Княжна Наиля... Всё - правильно, князь Хасан. Женись поскорее, тебе нужна хозяйка в уделе. А я в посажёные отцы попрошусь к тебе на свадьбу.

Хасан поклонился.

– Однако невесту после покажешь, веди...

Дорогу им указывали костры, полыхавшие в курене жён мурз. Ещё были светлые сумерки, и стражники, выставленные Олексой, узнали Боброка и Хасана и пропустили в кольцо юрт.

– Хоть одно дело сделал, - проворчал воевода, прислушиваясь к возне, смеху, женским взвизгам и гудению мужских голосов во многих шатрах. В середине свободного круга пылал огонь, дымились котлы с варёным мясом, и несколько воинов в одних рубашках (мечи, копья, брони и шлемы лежали рядом грудой), с разгорячёнными лицами, обнимая женщин, тянули походную песню. Перед ними лежали похудевшие бурдюки с крымским вином и татарской аракой, на серебряных блюдах - груды мяса, сладостей и орехов, искры от костра сыпались на ковры, разостланные шелка и бархат. Два смуглых человечка с бабьими лицами суетились около пирующих, наливая вино в круглые чаши, хотя головы воинов и без того клонились на плечи подружек. Девушки были русские и подпевали воинам по-русски, Боброк остановился.

– Эй, братья, к нам!
– крикнул, завидя новеньких, рослый кудрявый десятский.
– Хотите, выберите себе ладушек вон в тех шатрах, кроме синего - то особый цветник, для воеводы, Олекса велел не трогать... А мы наших нашли. Вчера - рабыни, ныне - княгини. Этих не обижать!

Боброк подошёл ближе и спросил:

– Где - сотский Олекса?

Воины подняли тяжёлые головы. Свет костра блеснул на тусклом от пыли золоте княжеских доспехов, десятский снял руку с плеча девушки, встал во весь рост, поклонился, качнувшись, но устоял. Другие тоже вскочили.

– Олекса Дмитрич - вон в том большом шатре, - десятский указал пёструю юрту, перед которой горел костёр.
– Выпей с нами, государь. За победу нашу, Дмитрий Михалыч! Марьюшка, милка моя, налей золотой кубок нашему великому воеводе да погляди, пока он перед тобой, ведь это же - Боброк-Волынский!

К удивлению Хасана, Боброк принял кубок, чеканенный золотом, из рук миловидной, улыбающейся девушки, отпил глоток и вернул:

– Благодарствую, душа моя. Со свободой вас, красавицы. Вы, дружинники, сядьте и отдыхайте, коли ваш черёд отдыхать. А выпили вы изрядно - будет! И оружие снимать я ещё вам не велел.

Воины, трезвея на глазах, потянулись к мечам и броням. Боброк направился к большой юрте, не задерживаясь у костра, где кашеварили женщины под присмотром вооружённого отрока, откинул полог, и Хасан вслед за ним вступил в юрту. Множество свечей озаряло её своды, обшитые изнутри шелками и атласом. Пол устилали ковры. Посередине, на горке пуховых подушек возлежал Олекса. Он был в тонкой льняной сорочке, вышитой красными петухами, в алых суконных шароварах, заправленных в потёртые сафьяновые, огромного размера сапоги с серебряными шпорами. В лице - лёгкая бледнота усталости, глаза - затуманены. На коленях Олексы устроились две молоденькие полуобнажённые женщины, третью он тискал за пышную грудь левой рукой, в правой держал серебряный кубок. Женщина, посмеиваясь, перебирала его чёрную курчавую бородку, брала с блюда сладости и пыталась кормить из рук, но Олекса мотал головой и поминутно прикладывался к кубку с вином.

Боброк, щурясь от света, остановился в ногах новоявленного Селадона, тот поднял глаза, рука с кубком дрогнула, вино плеснулось на подушку, его другая рука прикрыла голые груди полонянки. Миг и другой Олекса смотрел в лицо князя, тряхнул курчавой головой и вдруг опёрся локтями, встал, держа кубок. Женщины отпрянули в углы.

– Княже!..

– Чего изволите, ваше султанское величество?
– шрам на щеке воеводы побагровел, синева глаз стала стальной, плеть в руке подрагивала.

Олекса моргнул, тряхнул кудрями и единым духом осушил кубок, трахнул им о ковёр и отвердел взглядом.

– Ух!.. Теперь казни, княже, коли заслужил!

Рука Боброка расслабилась, он крякнул и рассмеялся.

– Твоё счастье - отчаянный ты, Олекса. И другое счастье - я, а не князь Владимир застал тебя в сём виде.

– Победа же, государь!

– Я што тебе велел?

– Всё взять и ничего не трогать.

– А ты?

– Дак это...
– Олекса потупился.
– От них не убыло. Им же для удовольствия. Што они знали-то со старым мурзой?.. Вон там, в синем шатре, - девицы цветики. Ихний казначей, старый мерин, самых молоденьких да красивых покупал. А на што? Говорят, приедет, заставит раздеться догола - танцуйте ему! Сам же присядет на корточки посередь юрты, высматривает да языком цокает. Вот ведь какой вражина, а?

Боброк с Хасаном расхохотались.

– Я их трогать не велел, девицы же! Там и наши две были - тех отпустил, а полонянок тебе дарю, государь.

– Ты, однако, добиваешься плети, Олекса, - Боброк нахмурился.
– Баб - в отдельные юрты, вино - вылить до капли. Стражу - усилить. Сейчас же пришлю дьяка - переписать всё добро и полонянок. Сей курень объявляю общей добычей войска, как и Мамая. К утру чтобы всё было на колёсах и во вьюках.

– Слушаю, государь.

– Проверю. Найду хоть одного из твоих в непотребном виде, сотским тебе не бывать.

Кинув взгляд на забившихся в углы женщин, князь повернулся и вышел. В юртах затихли голоса, караульные были на месте, у костра суетились одни евнухи, прибирая ковры, скатерти и посуду.

– Победа разлагает войско, князь, - заговорил Боброк по дороге к лошадям.
– И рад бы дать им волю - пусть забудутся от кровавого дела, да как бы полк не погубить.

– Я знаю Орду, государь. Я считал тумены - Мамай все их бросил в битву. Орда бежит и теперь дикие кочевники - тоже.

– Ты - молод, князь, - покачал головой Боброк.
– А я уже - сед, и немало той седины от вражьего коварства нажито. И мы с тобой не знаем, где теперь - союзнички Мамая, что замыслили. Пока не соединились с большой ратью, пиров не будет. И мы ведь - не Орда. Наш человек, пока трезв, - золото, а подопьют, глядишь, начнут припоминать ордынские обиды - быть беде. До утра глаз не сомкну, службу проверять буду... Теперь показывай невесту...