Поле Куликово

Воевода большого полка Тимофей Вельяминов, оставшийся один, без князей, отёр слёзы и высоким голосом покрыл клики дружины:

– Стяги - вперёд!

Полыхнули, наклоняясь, кумачовые полотнища, указывая русской рати на холм, где стоял повелитель Золотой Орды. Ветер теперь дул с севера, и стяги рвались с древков.

Андрей Ольгердович сразу приметил их движение, но у него уже не было голоса отдать приказ, он лишь протянул руку с мечом в сторону Дикого Поля, и поределый полк правой руки ответил ему ликующим кличем.

– Вперёд, славяне!
– вознёсся над конной дружиной чей-то голос, и сотни русских и литовских всадников в помятых шлемах, в окровавленных, порванных, разрубленных кольчугах и латах погнали впереди себя по полю смерти оробелые отряды врагов.

И вместе с всадниками, вместе с большим полком двинулись пять уцелевших рядов пехоты, качая длинные копья, затупившиеся о железо и кости врагов. Русская рать перешла в наступление...

Мамай не сразу поверил случившемуся. Только что один за другим падали русские стяги на левом крыле, только что там разливалось ордынское море, победно сверкая сталью, и мурзы поздравляли повелителя, сравнивая его с орлом, который залетел выше самых могучих соперников и собратьев. Только что его замыслы становились явью, и уже полмира чувствовал он в своей руке, но всё оказалось призраком, сном приговорённого к смерти, которого разбудила рука палача.

Возможно ли, чтобы великая река побежала вспять?! Он видел такое однажды, застигнутый с небольшим отрядом на берегу ледоходом весной. В несколько минут белая гора выросла поперёк реки, вздымая в небо рваные края зелёных льдин, осыпаясь белой трухой, сверкая цветными иглами. И чёрная вода отпрянула от шевелящегося ледяного сфинкса, вздуваясь на глазах, кинулась на берег, крутя в водоворотах белое крошево, пену и деревья. Шипение реки то и дело заглушалось грохотом, скрежетом и треском. Сверкающая гора продолжала расти, и всё живое бежало с берега, даже вороны и чайки отлетели подальше от затора, а его отряду пришлось спасаться бегством, побросав юрты и имущество...

Войско Орды бежало, гонимое русским сфинксом, который уже не стоял на месте, но двинулся на Орду. Мамай видел весь русский засадный полк, оба его крыла - и то, что гнало ордынцев в Непрядву, и то, что гнало их на Красный Холм.

Русских было значительно меньше.

Мамай кинулся к зелёному стягу своего тумена, оттолкнул сигнальщика, стал раскачивать древко, и последний, сильнейший тумен Орды хлынул навстречу бегущим соплеменникам.

Вдали качнулись багряные стяги большого московского полка, и русская рать двинулась вперёд. Мамай видел, как его тумен врезался в бегущие толпы, частью оттеснил их на фланги, но при этом не менее половины всадников оказались вовлечёнными в бегство, другие сошлись с конницей русов, захлёстнутые ей, раскололись, рассыпались, передние воины погибли, задние поворотили коней, побежали, усиливая смятение на поле. Ещё надеясь на какое-то чудо, Мамай уставился на золотой жезл с кровавым камнем, зажатый в его руке, завизжал, кинулся к лошади. Руки преданных нукеров подхватили повелителя и опустили в седло. Окровавив шпорами бока жеребца, он рванулся наперерез бегущему войску, но рука сотника стражи схватила повод и заворотила белого аргамака в степь на полдень.

– Ты ещё нужен нам, повелитель! Этой золотой игрушкой ничего не поправишь, лучше мы на неё приобретём отряд воинов. Твоя сменная гвардия тебе не изменит, а Золотую Орду мы заставим служить тебе ещё вернее, чем прежде.

"Жить!
– закричал в душе истерический голос, вырастая над топотом бегущего войска, гонимого мечами врагов.
– Жить!"

И Мамай подчинился.

Впервые со времён Батыя объединённое войско Золотой Орды было разбито, убегало в степь, чтобы спастись от истребления.

XII

Во все времена верные кони спасали ордынцев от полного разгрома и истребления, но на сей раз русский засадный полк на свежих лошадях не дал им возможности пересесть на запасных, и табуны их оказались в руках противника. Войско Орды бежало в степь на утомлённых в битве конях. И если на Куликовом поле уцелело не менее семидесяти тысяч степняков, то через час погони их осталось тысяч пятьдесят, не больше, да и то рассеянных на пространствах Задонщины. Собрать их теперь в кулак было почти невозможно.

Русские не прекращали преследования, они буквально сидели на плечах бегущих, не щадя коней. Воеводы держали сотни и тысячи собранными, оставляя без внимания мелкие группы врагов, отколовшиеся от основной массы бегущих. Готовились встретить возможную засаду.

Мамай со своими нукерами, имевшими по две заводные лошади во всякое время, далеко опередил разбитое войско. Солнце склонилось к закату, когда впереди, на пологом холме над Красивой Мечей, жёлтым блестящим сугробом засветился золочёный шатёр. Оттуда навстречу понеслось несколько всадников. Скакавший впереди сотник нукеров крикнул воинам, чтобы поднимали лагерь и гнали в степь всё, что - возможно. Мамай на минуту спешился под холмом, чтобы поменять коня и хлебнуть кумыса из кожаной фляги, поданной телохранителем.

Все пятьсот оставленных в лагере "алых халатов" уже были в сёдлах, кто-то кинулся разбирать шатёр Мамая, но Мамай завизжал, и воины, оставив работу, вскочили в сёдла.

– Добра наживём впятеро, если сохраним головы! Ничего не брать лишнего!

Обернулся на север: в степи поднимались облака пыли, золотистые в косых лучах солнца, - Орда бежала, гонимая русскими мечами.

Мелькнула мысль: бросить сменную гвардию в бой, удержать русов хоть на десяток-другой минут, и Орда может собраться, восстановить боевой порядок. Мелькнула и потухла, заглушённая другой: "Жить! Выжить любым путём, любым способом и отомстить! А как выжить без сменной гвардии?"

– Трусливые тарбаганы!
– Мамай оскалил жёлтые зубы.
– Пусть все подыхают! Слышите, нукеры, Орду я отдаю вам. Вы создадите мне новый народ, а те пусть будут прокляты всеми поколениями живущих в войлочных кибитках!..

На берегу Красивой Мечи - крики, вой, плач, жалобы поднялись до небес, тысячи кибиток пришли в движение - иные понеслись в степь, иные сталкивались и опрокидывались, теряя деревянные колёса и увеча людей и животных.

Облака пыли приближались к берегам Красивой Мечи, а над её берегом, блистая бело-золотым оперением, разворачивался косяк лебедей, направляясь в сторону Дона. От чистейшей золотой белизны птиц, таких далёких, мир показался Мамаю особенно чужим и страшным, потому что не было в этом мире уголка или норы, где он мог бы посчитать себя в безопасности. Ведь он уже не мог стать ни охотником, ни табунщиком, ни простым воином, даже обыкновенным мурзой, - он мог жить и выжить только повелителем Золотой Орды, обладая всем тем, что дано повелителю. Во всяком другом положении ему не будет пощады от бессчётных врагов, которых нажил, пробиваясь к власти. Он так и не бросил в бой сменную гвардию, чтобы остановить бегущих на рубеже Красивой Мечи. Уже за рекой, направляя отряд в сторону заката, туда, где не было следов Орды, вспомнил, похолодев: "Дочь!" Его дочь, не способная даже встать на ноги, осталась в лагере. Но вскричало другое: "Жить!.. Выжить и отомстить!.."

Мамай не повернул назад своего отряда, встречи с которым больше всего опасался и желал князь Хасан, присоединившийся к погоне, когда большой полк выровнял крыло и русские пешцы оградили место, где упал Дмитрий со своим последним стражем Васькой Тупиком. По пути Хасан, знавший Орду, сумел заскочить со своим отрядом в двадцать мечей в заводной табун, и воины поменяли коней. Кони плохо слушались русских всадников, потому что не знали русского языка, но несли бешено и неутомимо знакомым им путём, и скоро Хасан оказался среди головных русских сотен, скакавших с обнажёнными клинками. Рубили отставших врагов без пощады, хотя редкий сопротивлялся, - некуда было девать полонённых. Белая ферязь Боброка-Волынского летела среди стальных панцирей двадцатилетних рубак передовой сотни, к ней пристал Хасан со своими конниками, но впереди, за оседающей пылью, в пёстрой массе бегущей Орды нигде не мелькали алые халаты сменной гвардии...

Сначала за пылью появились стада Орды. Напуганные бегством тысяч всадников, с рёвом метались быки и верблюды, носились по степи обезумевшие табунки лошадей, к которым приставали осёдланные кони, потерявшие всадников, овцы сбивались в крикливые отары, давя ягнят, сторожевые псы с лаем бросались на проносящиеся отряды, многие, визжа, гибли под копытами. И почти от каждого стада бежали навстречу русским обросшие худые люди, одетые в рвань. Иные плача, иные смеясь, они несли на руках колодки, прикованные к ногам цепями. Каждый русский ратник готов был прижать к сердцу невольника, но ещё не было закончено дело, и сотни проносились мимо. Тогда невольники стали искать потерянное воинами оружие, помогая друг другу, рубили и расклёпывали цепи. Какой-то воевода с небольшим отрядом всадников задержался около кучки освобождённых, крикнул: