Поле Куликово

Было тихо в осенней степи. Смолкли крики гусей, летящих к лиману, прервался в небе клёкот орлов, поспоривших из-за добычи, и показалось хану - он услышал шорох скользнувшей по кургану тени от пролётной скопы. Генуэзский посол перевёл дух, обмахнул рукавом пот со лба - заметил, как разгорались глаза хана.

Заныла зелёная муха, села на обритую голову, поползла по мёртвому лицу с закрытыми глазами и сомкнутым ртом. Тохтамышу почудилось - голова на красном куске ткани стискивает зубы, сдерживая гневный крик. Прокричала казарка, хан вздрогнул, сбросил оцепенение, поднял глаза, проводил взглядом серую стаю и снова, уже мельком, глянул на мёртвую голову. Нет, никогда больше из этого рта не вырвется слово. И только теперь великий хан Тохтамыш поверил: он - властелин Золотой Орды.

– Ставьте мой шатёр, - приказал нукерам.
– Несите, что есть в бурдюках и хурджинах: я принимаю посла. Это, - он кивнул на отрубленную голову, - выставить на длинной пике посреди войска.

На вершине кургана постелили кошмы, в середине - белый войлок для хана. Тохтамыш сошёл с лошади, уселся на горке цветных подушек, указал послу место напротив. Тот, скрючив ноги под мантией, опустился на войлок.

– Великий хан, дозволь принести остальное?

По знаку посла двое слуг развернули атласный свёрток и положили к ногам хана кривой меч в золотых ножнах, осыпанных изумрудами, с алмазом в торце серебряной рукояти.

– Прими, великий хан, подарок от города Кафы. Мы знаем: не пройдёт и месяца, как взбесившийся московский медведь склонит под этот меч свою шею.

Тохтамыш взял меч, слегка обнажил. Витая серая сталь клинка говорила за себя. Подарок - царский, однако со значением - оно высказано в речи посла.

– Подарки надо отдаривать, - сказал Тохтамыш.
– Но я - самый бедный на Земле властелин, мои нукеры - богаче меня. Я долго воевал за Орду, и я отвоевал её, опустошённую усобицами и воровством. У меня осталась только одна драгоценность, вот эта, - он коснулся горностаевой шапки с золотой диадемой, - но и она принадлежит не мне, а моему сану. Разве ещё вот это?..

Хан откинул полу халата, отстегнул серебряную шпору.

– Возьми, посол. Я - воин и обойдусь железными шпорами. Однако большое войско в большой поход поднимает лишь большое серебро, которого у меня нет.

Фряг дрогнувшими руками принял ханский дар с выбитым личным клеймом Тохтамыша, поцеловал шпору.

– Твой подарок станет хранительным талисманом города Кафы. Но ты - не так беден, как думаешь. Дозволят ли твои нукеры моим воинам подняться сюда?

Хан подал знак, насторожился: не уж то и денег прислали?

Фряги по двое вносили на курган небольшие вьючные мешки из смолёной кожи, посол проверял свинцовые печати, срывал их, мешки развязывались и опустошались на войлок у ног хана. Тохтамышу удалось сохранить каменное лицо, но по его спине словно побежали полчищами мурашки, и округлевшие глаза, туманясь, стали плохо видеть, а уши околдовал звон металла. На войлок сыпались жёлтые, белые, красные, чернёные монеты всех времён и стран, драгоценные перстни, кольца, серьги, браслеты, мониста, жемчужные ожерелья и рясы, рубли и гривны в слитках, златокованые кубки и чаши, оклады икон и золотые божки язычников, пуговицы из драгоценного стекла и камней, украшения для сбруи и оружия, спрессованные под молотком комки золотой скани и снова - монеты...

О том, что купцы крымских городов - богаты, Тохтамыш знал. Ещё лучше он знал, что богатство рождает жадность. Так насколько же богаты эти тарантулы, если, ещё не выслушав требований хана, выбрасывают к его ногам целую государственную казну!

Опустел последний мешок, хан сморгнул влажный туман, украдкой повёл глазом. Взоры ближних мурз залило жёлтым и белым металлом. Даже телохранители ничего не замечали, кроме драгоценной груды. Хан нахмурился, овладел собой, посмотрел на посла. Тот поклонился.

– Твой благосклонный взор, великий хан, нам дороже всех богатств.

"Врёшь, мизгирь. Моя благосклонность вам и нужна, чтобы наживаться".

– Без твоей милости нам нечего делать на земле Таврии.

"Вот это - правда".

– Наши города стоят на стыке земных и водных дорог. Нет в мире товаров, которые не проходили бы через Кафу, Сурож, Корчев и венецианскую Тану. Но богатства привлекают не одних купцов. Много раз наши города грабили кочевники, не понимая, что без торговых портов они обнищают и одичают, будут носить сыромятные шкуры зверей и стрелять каменными стрелами.

Тохтамыш нахмурился.

– Может, я сказал лишнее, но ты ведь знаешь: морские пути для торговли - самые быстрые и выгодные.

Хан кивнул.

– В последнее время нас так же теснят венецианцы. Их Тана в устье Дона перехватывает караваны с востока. Их купцы снимают сливки, продают свои товары дороже, чем продаём мы. Это - невыгодно и тебе, и твоим купцам.

Тохтамыш кивнул, хотя слышал впервые.

– Дай нам покровительство - ты ни в чём не будешь нуждаться. Только пусть твои воины пригоняют побольше молодых рабов и рабынь - спрос на них теперь велик. Не дай Москве, Новгороду и Литве хозяйничать на путях по Итилю, Дону и Днепру. Они задавят нас, потом замкнут и торговлю Орды с закатными странами. Нашу преданность ты видишь - мы и одной денги не укрыли из того, что нашли у Мамая.

Тохтамыш едва не вскочил с подушек: так вот чья - это казна! Хитрый кафский паук так долго молчал! Утаить такую казну всё равно было невозможно. Орда спросила бы за неё. Глаза Тохтамыша разгорались алчностью - он теперь осматривал груды денег и драгоценностей.

– Я не вижу здесь жезла воинской власти, знаков Полной Луны и Жёлтого Солнца. Я так же слышал, что Мамай показывал почётным гостям больших серебряных зверей с золотыми гривами и глазами из жёлтых круглых алмазов - их нашли в старинных курганах. Я знаю, Мамай из Крыма вывез для хана Берди-бека голую богиню древних румийцев величиной с десятилетнюю девочку. Она была из слоновой кости, с золотыми волосами, и её голову обвивали розы, выточенные из яхонтов. В руке она держала серебряный рог, наполненный изумрудным виноградом. Берди-бек, правоверный мусульманин, не принял подарка и сказал: он любит девушек только живых и горячих, из-за них муллы не проклинают правоверных. Мамай оставил языческую богиню у себя. Где - всё это?

Фряг опустил глаза.

– Мамай, говорят, самые дорогие предметы редко возил с собой, он умел их прятать. А знаки воинской власти тебе нужны новые. Подумай - какие. Мы закажем их лучшим мастерам Генуи.

– Да, я подумаю.

Тохтамыш вызвал главного юртджи и казначея, приказал описать казну, опечатать ханской тамгой, выставить при ней караул.

В этом походе от Яика словно чья-то всемогущая рука стелила Тохтамышу дорожку удачи. Может, то награда судьбы за долгие унижения, лишения и горести? Он был терпелив и стоек в несчастьях. Рождённый ханом, скитался, питаясь подачками и ещё при этом дрожа за собственную жизнь. Получал войско из рук безродного правителя Самарканда, всякий раз переживая унижения и страх, потом бросался в битвы за своё законное наследство и, разгромленный, бежал, чуя затылком дыхание настигающего волка. И вот - покорность мурз Синей Орды, взятая без боя столица Золотой Орды, переход на его сторону войска Мамая, наконец, нынешний день. Да, ещё утром он имел только шаткую власть нищего правителя, за которого, как тонущий за соломину, цепляется Орда, поражённая оглушительным ударом русской палицы. Даже нукеры шли за ним только потому, что он слишком задолжал им. И вот под эту шаткую власть подведена золотая колонна.

Они - хитры, генуэзские пауки. Они, конечно, выбирали между двумя владыками. И поставили на хана Тохтамыша. Отвергли своего выкормыша, навеки помеченного куликовским поражением. Только зря они думают, будто, подарив золото Мамая, толкнут хана путём Мамая. Тохтамышу теперь надо беречь жизнь даже крепче, чем берёг её Мамай. У того, говорят, была сторожевая змея. Хан Тохтамыш выбирает лучшего телохранителя: молчание и скрытность.

За ветром, у подножия холма, поставили шатёр хана, скатерти в нём были уже накрыты. Тохтамыш встал, пригласил к себе посла почётным гостем, велел вызвать царевича Акхозю и темника Кутлабугу, а также всех тысячников.