Поле Куликово

Солнце уже коснулось вершины леса над Непрядвой, на поле прибывало людей и повозок - спешили подобрать раненых до темноты. Вороний грай в небе нарастал, тучи птиц кружили над полем, крича на живых людей, мешающих им начать пиршество. Повсюду зажигались костры, готовились факела - раненых будут искать и ночью. Полем на приземистом коне приближался всадник с перевязанной головой, одна его рука была прибинтована к груди. Сзади на поводу тянулись две заводные ордынские лошади. Всадник то и дело останавливался, всматриваясь в одежду и лица убитых, и снова трогал коня, двигаясь зигзагом.

– Алёшка, - сказал Тупик, узнав всадника.
– Слышь, Алёшка, езжай к нему. Скажи - я здесь...

Тупик устало сел на землю, улыбнулся своей радости посреди тысяч смертей.

– Это - кто?
– спросил Алёшка, садясь на лошадь.

– Один рыжий, как и ты. Самый лучший рыжий на свете.

...Розовая заря сулила новый солнечный день, темнело медленно, и не затухал вороний грай, к которому присоединились голоса зверей, раздразнённых запахом крови. Злобясь на людей, всюду бродивших по полю, волки уходили по следам погони, где на протяжении многих вёрст степь усеяли тела ордынских всадников. Здесь живых людей не было, лишь полудикие собаки лизали кровь вчерашних хозяев. За собаками волки не гонялись, пищи хватало всем...

На заре по Куликову полю в сторону Красного Холма ехали трое воинов. И не было у них слов на этом пути, по которому днём отступал передовой полк. На взгорке, светлея непокрытой головой, сидел ратник, ссутулив широкие плечи. Рядом топтался стреноженный ордынский конь, принюхиваясь к окровавленной траве и всхрапывая. Ратник ничего не замечал и не слышал. Васька дважды окликнул его, тогда лишь он поднял голову, глянул и вновь потупился. Подъехали ближе. Перед парнем на примятой траве лежали трое. В середине, скрестив на груди руки, с ясным строгим лицом, седоватый поп в праздничной ризе, обрызганной кровью. Где-то Тупик видел его, но не хватало ясности в голове, чтобы припомнить. По бокам от него лежали двое рослых воинов в чёрных панцирях, до изумления похожие друг на друга и чуточку - на попа. У одного была пробита грудь, на другом ран не виделось.

– Кто - это?
– спросил Тупик.

Не поднимая головы, парень ответил:

– Отец и братья.

Будто молния высветила в памяти сходящиеся рати пеших и крик: "Отец Герасим!" - и двое воинов в чёрных панцирях и пернатых шлемах, бросая щиты и копья, бегут от фрягов к русскому священнику, идущему впереди войска.

Многое хотелось расспросить Тупику, но он видел, что молодому ратнику сейчас не до разговоров. Спросил лишь:

– Ты-то - не ранен?

Тот помотал головой. Тупик тронул коня, опустив тяжкую от боли голову. Кто расскажет обо всём, что случилось в этот день на Куликовом поле, кто передаст всю нашу боль и горькую гордость, кто запомнит поимённо всех убитых? Не родился ещё такой сказитель и певец, а родился, так сердце его разорвётся, если вместит всё. Копыто, как часто бывало, угадал мысли начальника или подумал о том же.

– Народ запомнит всех, назовёт каждого, обо всех расскажет своим детям.

– Да, Ваня, Русь запомнит. Если даже и мешать ей в этом станут, запомнит навсегда. Такого Родина не забывает.

Воины сдержали коней. Над полем скорби и славы взмыл клич русских полков, стоящих на Красном Холме. Распугивая вороньё, он вырастал до окрашенных закатом облаков, катился за Дон и Непрядву, в отчие земли, катился в Дикое Поле, вслед отрядам, преследующим разбитую Орду. В последних лучах клочками огня метались стяги полков, льдисто рябила сталь мечей и копий, поднятых над пешими рядами воинов, и летел перед ними в буре клича высокий всадник в иссечённой броне, облитой золотом и кровью. Лишь на миг ревниво дрогнуло сердце Васьки Тупика, оттого что не он сопровождает государя перед войском в час торжества, а в следующий и его ревность, и телесная боль заглохли в счастливом потрясении как бы впервые осознанного: ПОБЕДА! Русь, Родина наша, спасена! Это мы спасли её от страшнейшего врага!.. Только об одном жалел Васька Тупик: нельзя умереть, чтобы раздать свою оставшуюся жизнь хоть по минуте убитым русским ратникам, лишь бы увидели нашу победу и там, за гробом, знали, что пролитая за Родину кровь не бывает напрасной.

Все трое послали коней вперёд, спеша занять своё место в строю рати. Туда же, на Красный Холм, со всех сторон Куликова поля тянулись те, кто был повержен в бою, но отлежался на земле и сумел превозмочь свой недуг. Потому что и в час беды, и в час славы место живых там, куда зовут их знамёна.

Через восемь дней, когда убитые были похоронены и раненые немного окрепли, чтобы перенести тряские дороги, сорокатысячное русское войско покидало Куликово поле. Дмитрий и Боброк стояли на донском берегу, следя за переправой полков по новым мостам. Ни разу больше не обмолвился великий князь о походе в степь - слишком жестокой оказалась битва, в которой полегла почти половина русского войска и половина русских князей. Молча шли войска, обозы, повозки, занятые ранеными, отражаясь в зеркале плёса реки.

Три дня после битвы Непрядва и мелкие речушки выносили в Дон кровавую воду. Теперь вода вновь была прозрачной, но казалось, она пахнет кровью. В пасмурном небе навстречу потокам людей плыли станицы журавлей, роняя печальные крики, словно оплакивали тех, кто лежал теперь в братской могиле у села Рождествено Монастырщина, где земля горбилась свежим холмом.

Впереди ждали новые победные клики, торжественные службы, громкие колокола, а князю было больно и грустно. Он велел переписать всех павших и увечных, их семьи не останутся без княжеской милости и покровительства, но кто вернёт матерям сынов, детям - отцов, жёнам - мужей? А ему - ратников?.. Хотелось верить, что Орде - нанесён смертельный удар, да как поверить после ста сорока трёх лет ига?!

Купцы принесли из степи весть: Тохтамыш начал войну с Мамаем - это первый громкий отзвук Куликовской битвы в Золотой Орде. Кто из двух хищников одолеет? Кого ждать из степи с новым войском Орды? Кого и когда? Но может, это кровавое потрясение убедит Орду, что времена изменились, что военное давление на Русь грозит ей гибелью? Во всяком случае, лет пять Орде копить силы, а с малыми она напасть не посмеет - так он считал... Если бы на Куликово поле пришли полки других великих князей и Великого Новгорода, сколько русской крови сберегли бы! Вот тогда можно бы и добить степное чудовище...

Дмитрий смотрел на свежий холм у прибрежного села, и в топоте копыт, стуке колёс, размеренном шаге пеших ратей и поскрипывании телег чудились ему голоса тех, кого уже не было в войске.

"Помни нас, княже, где бы ты ни был, отныне мы – твоё войско навеки. Мёртвые– ненавязчивы, и радостный час живых мы не омрачим скорбью, ибо для вашего счастья мы умирали в битве. Будут празднества и пиры - не омрачите их печалью о нас. В богатстве и силе не скорбите о нас, оставшихся на поле вашей славы. Но придёт беда, закроют солнце чёрные тучи - вспомните нас! Заплачут русские женщины, и дым горящих селений выест вам глаза– позовите нас! Позовите нас, и мы станем рядом с вами. Никогда вас не будет меньше прежнего, пока сохраните память о нас. В час великой нужды помните нас!"

Дмитрий снял шелом и поклонился холму:

– Спасибо вам, братья.

Боброк окликнул государя. Сурово-скорбная процессия вступила на мост: под шитыми серебром плащаницами на повозках покоились дубовые гробы-саркофаги русских князей и знатных бояр. Губы великого князя шевелились, называя имена... Михаил Бренок... Иван и Мстислав Тарусские... Фёдор и Иван Белозёрские... Семён Оболенский... Андрей Серкиз... Микула Вильяминов... Тимофей Волуевич... Пересвет...

Не дожидаясь конца процессии, Дмитрий тронул коня и долго ехал за гробом Пересвета.

Сразу за Доном, по обе стороны дороги, стояли рязанцы - мужики, женщины, дети. Сняв шапки, кланялись ратникам, иные совали угощение, и воины не отказывались, хоть рать и была обеспечена с избытком. Русские люди благодарили победителей, своих защитников, как могли, и нельзя было отказываться от их благодарности, если даже отдавали последнее. Какие бы тяготы и беды ни ждали впереди, люди верили: будем жить, потому что на степного хищника нашлась наконец-то управа.