Поле Куликово
Шрифт:
XIII
Нестерпимо давило в бок тупым и жёстким, чёрная бездна то сжималась, то разверзалась перед лицом, грозя проглотить Ваську Тупика. Он срывался в неё, но неведомая сила выбрасывала его назад, туда, где тяжесть и боль, где дышать невозможно в сырой духоте земли, крови, человеческой и конской плоти. "Со святыми упоко-о-й..." - тянул вдали голос с гнусавинкой, Васька знал, что отпевают его по ошибке, хотел бы крикнуть, что грех отпевать живого человека, но где взять воздуха для крика? Что-то важное - важнее боли и страха, важнее жизни Васьки Тупика, по которой вдали справляют тризну, - не переставало мучить. Оно, это важнейшее, было рядом, но Васька не мог припомнить...
– Ах, леший! Не даётся и не уходит... А хорош, зверина!
– Видать, хозяин где-то тут, - сказал другой.
– Ну-ка, я попробую...
Конь заржал, и Васька содрогнулся: Орлик! Он вспомнил сразу всё. И тогда усилием воли заставил себя удержаться на краю вновь открывшейся бездны, такой желанной и жуткой. "Государь!" - вот что мучило его. "Государь - подо мной, надо спасать!" Он лежал грудью на спине великого князя, сталь оплечья врезалась ему в щёку, лицо стягивало липким, усыхающим, в бок упирался чей-то локоть, сверху давили мёртвые тела. Васька со стоном начал освобождать придавленную руку и скоро упёрся одной ладонью в землю, пытаясь приподняться, вывернуться из-под трупов. Чёрный мрак кинулся на него и он вскрикнул.
– Эй, Петро!
– позвали вдалеке.
– Тут кто-то стонет, может, наш?
– Ну-ка, отвалим лошадь, - отозвался знакомый голос.
– Вон татарин шевелится, возьмём - тож душа живая.
Снова заржал Орлик, пробудив Ваську, он застонал, и тяжесть отвалилась, свет ударил в лицо, ослепив.
– Мать моя! Да тут ранетый боярин, и другой под ним.
Руки подняли Тупика, понесли куда-то.
– Жив, боярин? С победой тебя, брате!
Васька увидел бородатые лица ополченцев, проглотил солёную горечь, освобождая горло.
– Ребята!
– и поразился слабости собственного голоса, но мужики услышали и наклонились.
– Государь... там, подо мной был...
Ратники оставили его, кинувшись к разобранному завалу, подняли тело Дмитрия. Со всех сторон сбегались люди. Подобрав полы и размахивая кадилом, семенил незнакомый Ваське попик. Тупик сел на окровавленной, прибитой траве, Дмитрия положили рядом.
– Дышит, живой - наш государь!
С князя сняли броню, он застонал, шевельнул рукой, открыл мутные глаза. Сзади раздался топот, - оставив оборванный повод в руках ловца, к Тупику мчался Орлик, стеля по ветру гриву. Стал рядом. Васька лишь тронул его наклонённую морду, следя за хлопотами попа над государем - ему смачивали лицо и грудь водой, пытались поить. Дмитрий отвёл руку попа и сел, оглядываясь.
– Что?!
– и, сморщась от боли, схватился руками за голову.
– Победа, государь! Победа, Дмитрий Иванович.
– Поп заплакал, целуя колени князя. И тогда Дмитрий оторвал руки от головы, огляделся, схватил попа в объятья и начал целовать. Встал, обнял ратников, увидел Тупика, подошёл, наклонился:
– Живой, Васька... Спасибо тебе, что живой.
Помог Тупику встать, обнимая за плечи, осмотрел поле, не вытирая слёз.
– Запомните это, братья. Запомните и расскажите детям... Кто забудет, в том нет, и никогда не было русского сердца.
К государю сходились ратники, посланные собирать раненых, от Смолки приближался конный отряд Никиты Чекана, которому Вельяминов поручил разыскать государя.
– Ты - ещё слаб, Василий, - сказал князь.
– Вижу, те крепче мово досталось. Отправляйся в лечебницу, а Орлика отдай пока мне. Скоро верну, только поправляйся. Где - мой доспех?
Ратники бросились помогать государю, облачаться в помятый панцирь, потом посадили на Васькиного коня. Он тронулся навстречу дружинникам, чтобы в их сопровождении явиться перед полками, которые сейчас в боевом порядке стояли на Красном Холме, кроме засадного, ушедшего в погоню за Ордой. Тупику помогли сесть на телегу - их прислали из лагеря множество, чтобы вывозить раненых. Голова гудела, в спине росла боль, - видно, на него наступила лошадь. Через минуту тряска стала невыносимой, он велел вознице остановиться, слез, побрёл к лагерю, время от времени присаживаясь отдохнуть
на убитых лошадей. Он шёл той дорогой, где тумены Орды смяли крыло большого полка, полоса мёртвых тел расширялась и казалась нескончаемой. Раненых успели подобрать, если кто уцелел здесь под тысячами копыт, но отделить своих убитых от чужих ещё не успели, русские воины часто лежали в обнимку с ордынскими, и остывшая кровь врагов перемешалась в одних лужах и ручейках. Хотел омыть лицо в знакомом бочажке, где утром, после встречи с Таршилой, поил коня, и оторопел: вода была мутно-красной. "Вот он - какой, "медовый сбор", получился, ребята! Где вы все - теперь?" Увидел двух ратников невдалеке, знакомое почудилось в одном из них, и Васька повернул. Они стояли, опустив обнажённые головы, перед убитыми, сложенными рядком на возвышении, и не повернули голов. Один, молодой, плечистый и рыжеволосый, держал в поводу вороного татарского коня под узорчатым кованым седлом, другой, постарше, с проплешиной в шевелюре, с повязкой на лбу, опирался на большую рогатину. Наконец старший оборотился, и Тупик узнал мужика из звонцовского отряда, да и парня тоже припомнил.– Вот оно как вышло, боярин светлый, - мужик охнул от боли.
– Два десятка было нас, а стало двое. Какие люди были, Матерь Божья! Гридя... Таршила... Ивашка - слово-золото... Сенька - голова удалая... Васюк - соколий глаз... Филька-плотник...
Его голос сорвался, он умолк, утёрся рукавом, посмотрел в лицо Тупика.
– Што я, староста, скажу их матерям, жёнам, их сиротам? Што?.. И наш боярин тож... На кого нас покинул?..
– Они не задарма сложили головы, дядя Фрол, - сказал парень.
– Главная сила Орды на нас навалилась, - пояснил Тупику.
– И как мы-то с Фролом живы остались, ума не приложу. Смело нас туда вон, там телеги от лечебницы стояли. За ними отбились... Юрка там нашего, раненного, всего растоптали, и Николка гдей-то сгинул...
Тупик насторожился, Алёшка поймал его вопрошающий взгляд и сказал:
– Видел Дарью, жива - она, там, в лагере, теперь у них - самая работа.
Васька вздохнул, подошёл к боярину Илье, опустился на колени, поцеловал холодный лоб. Рядом лежал Таршила, Васька поцеловал и его, смежил открытые глаза старика. Встал.
– Как звать тебя, молодец?
– Алёшкой. А прозвище - Варяг.
– Подходящее прозвище. Видел я тебя в битве. Пойдёшь в мою сотню?
Алешка вздрогнул, борьба с собой отразилась на лице.
– Батю мово убило, - сказал он.
– Дома - трое меньших, матери не совладать с имя.
– Да и мне одному, што ль, в село вертаться?
– спросил Фрол.
– Пошто одному?
– прозвучал бас подошедшего, ратника. Это был монах-богатырь, а с ним - ещё трое уцелевших братьев.
– Живы, батюшка!
– Четверо из всей дюжины да двое тяжко уязвлённых. Ах ты горе горькое! Вот она, победа, - дорого ты нам стала.
Он постоял над убитыми, потом поднял глаза на Фрола.
– Так я говорю, пошто одному тебе вертаться, Фрол? Возьми нас в свои Звонцы - больно полюбились по вашим рассказам. Не время теперь нам в скитах да монастырях сидеть. А на монастырских харчах мы - не избалованы, ратайное дело нам - знакомо. Посадишь на землю, а там найдём себе осиротелых хозяюшек с детишками. Кто-то же должен их растить.
– Да как же, батюшка, вы же - монахи!
– Фрол боялся поверить своим ушам: четыре таких мужика в столь злую пору для села - великое счастье.
– Э, староста! Были монахи, отцы святые, а ныне - в крови по шею. Игумену весть подадим, снимет сан.
– Да ведь я-то - не хозяин, а наш боярин - вон он, сердешный. И наследников у него нет...
– Бери их, отец, - сказал Тупик.
– Вотчина теперь государю отходит, он это дело скоро уладит. Хочешь, сам ему скажу?
Фрол кинулся Ваське в ноги:
– Боярин светлый, век буду за тя Богу молиться.
– Встань, отец. Звонцы мне теперь - не чужие, это поле нас породнило навек. Может, скоро снова увидимся. Ты там сирот не давай в обиду, я тож о них позабочусь. Алёшку заберу у вас. Ты, парень, за своих не бойсь. Государь умеет жаловать добрых воев. Конём и справой, вижу, ты обзавёлся, деньги кормные станешь посылать матери - вот ей и помощь.
– Коли так, я - готов, боярин.
Васька не сказал всего, о чём думал, но Фрол, видно, догадался, поймал и поцеловал край рваного плаща, который накинули на Васькины плечи ратники, вытащившие его из завала смерти.