Последний Герой. Том 1

— Только чтоб без фанатизма, ребята…

Типичное «моя хата с краю», только в погонах майора. Человек не злобный, не глупый — просто вечно ускользающий от всего, что требует решительности. Такой вот угорь сухопутный.

— А, ну ясно… — сказал он, подёргал ус и кивнул. — Иди, Шульгин. Раз икота прошла — хватит тут рака изображать.

Шульгин что-то просипел в ответ, распрямился медленно, словно палку из задницы вытаскивал. Направился к двери. У самого выхода остановился, обернулся. Лицо красное, злое, перекошенное. Провёл большим пальцем по горлу — дескать, жди, падла.

Ага, жду.

Только не дорос ты ещё, Коленька, чтобы Лютому «кирдык» устраивать. Вставай в очередь. Не первый, не последний.

— Максим, — проговорил тем временем Власенко, усаживаясь за свободный «женский» стол напротив.

Разложил канцелярский арсенал: очки, ежедневник с гербом, авторучку, — всё чинно. Щёлкнул ручкой, поправил папку, будто сейчас будет вручать мне спецзадание.

Я напрягся, ждал, что начнёт задачи нарезать: то подготовь, это перепроверь, туда отправь. Как же мне не близка нынешняя должность! Но грести-то как-то надо, и я приготовился слушать.

А он вдруг выдал:

— Сдавай двести рублей на «Динамо» и триста — на подписку «Щит и Меч».

— Спасибо, я газеты не читаю, — хмыкнул я.

— Я тоже, — кивнул он, ничуть не смутившись. — Но это приказ Семёна Алексеевича. А ему из Главка разнарядку спустили — надо подписку оформить. Норма на отдел — почти сотня экземпляров. Так что все сдаём… в добровольно-принудительном порядке. А не сдашь — всё, премии на День милиции не видать. Я вот список составляю, потом не обижайтесь.

Вот она, современная служба… Не криминальные страсти, не погони. А сбор денег на газеты.

— На «Щит и Меч» не жалко, — сказал я, доставая лопатник. — Хорошая газета, между прочим. Столько сала и огурчиков под водочку на ней в жизни нарезал — не сосчитать. Сколько ботинок с ней высушил. Смял газету, в туфлю засунул — утром обувка сухая, как будто с печки. Народное средство.

— Чего? — не врубился Власенко.

Ещё бы. Я сделал вид, что ничего такого не говорил, и выдал другое:

— Я говорю, сдача с куска, то есть с тыщи, будет, Василий Степанович?

— А-а, ну, это самое… найдём, — закивал он, будто мы на рынке за «абибас» торговались.

Я отдал мзду. Власенко деньги аккуратно убрал, но уходить не спешил. Потоптался, повздыхал… и вдруг:

— Слушай, Максим, ты петь умеешь?

— Нет, но «Коня» могу, — хмыкнул я, не почуяв подвоха.

— Отлично! — оживился майор. — Тогда я тебя записываю.

Склонился над своим ежедневником, начал что-то строчить.

— Куда это записываете? — уже напрягся я.

— На смотр художественной самодеятельности МВД, — сообщил он. — Нашему главку нынче пятьдесят лет, сверху приказ пришел — от каждого РОВД по три номера. Два я уже нашёл, остался… Конь.

— Э-э, не-е, Василий Степанович… Я «Коня» только под пятьдесят фронтовых, да и то с хорошей закуской. И то после трех стопок. И не факт, что людям понравится.

— Да ты не переживай, Максим, там людей не будет… только сотрудники.

— Не буду петь, — замотал я головой.

— Это приказ, — насупился Власенко.

— Чувствую… — я прищурился. — Перед самым выступлением горло может заболеть. Есть нехорошее предчувствие такое. Кхе-кхе.

— КВН показывать умеешь? — не смутившись, спросил Власенко. — Или фокус какой?

— У нас что, РОВД или цирк? — прищурился я.

— Самодеятельность — дело важное… — майор поднял палец к потолку, как будто благословение сверху получил. — Сказали: кто откажется — без новогодней премии останется.

— Я согласен работать без премии. Но по профилю, так сказать, а не на сцене.

— Подумай, Максим, — кивнул он, собирая свои бумаги. — Время ещё есть.

Уже на выходе остановился, обернулся, опустил очки на нос и глянул поверх стёкол с таким видом, будто собирался сообщить судьбоносное:

— А может, танец какой знаешь?

— С танцем — это к Шульгину, товарищ майор, — подсказал я. — Ему теперь вообще ничего не мешает танцевать.

— Шульгину? — Власенко раскрыл книжицу и что-то пометил. — Пойду спрошу… а он точно могёт?

— Хореографией занимался, — заверил я.

— В хоре пел? Тоже сойдет, — крякнул удовлетворенно начальник штаба и вышел.

Кого-то увидел в коридоре и, не сбавляя шага, крикнул:

— Мотыльков! А ну-ка стой! На подписку сдаем!

Занятой человек, сразу видно. Весь в работе.

* * *

Я постучал в дверь с табличкой:

«Начальник отдела уголовного розыска майор полиции Коробова О. Г.»

— Можно? — постучал и вошел.

— Можно Машку за ляжку! — отозвалась Кобра.

Выговорила, даже не отрываясь от работы. Но когда подняла взгляд и узнала, кто пришёл — тон сменился:

— А, это ты… Заходи.

Я прошел и сел на стул у приставного стола, не дожидаясь разрешения, присмотрелся: у неё кофе, кипа бумаг и выражение лица, как у следователя на шестом часу допроса.

— Ты зачем Шульгина покалечил? — спросила она будто между делом.

— Уже нажаловался? Карась, — приподнял бровь.

— В травмпункт отпросился. Говорит — хозяйство проверить.

— Ну, не повезло ему с хозяйством…

— А ему завтра на дежурство, Ты мне дежурных оперов из строя выводишь. Кто работать будет?

— Так тут ответ прост — бери меня к себе в отдел. Буду вместо Шульгина дежурить.

— Тебя мне только не хватало, — усмехнулась Кобра, качнув ногой под столом. — Не уголовный розыск, а «сиди, я сам открою». Ты видел мой личный состав? Щеглы пёстрожопые, один другого краше. И мажор на сдачу, Шульгин, мать его так…

— Разгони, новых набери, — пожал я плечами. — Как два пальца. Ты ж начальник.

— Ага, очередь за забором стоит, я смотрю, жаждущих в УГРО попасть, — хмыкнула она. — Разгони… А работать кто будет? Шульгина не выгонишь. У него, между прочим, папаня — сам знаешь кто.

Я не знал, кто папаня Шульгина, и спрашивать пока не стал, чтобы не палиться.

— А чего ж тогда папаша сыночка в местечко потеплее не пристроил? — удивился я. — С каких это пор старший опер стал у нас блатной должностью? В прокуратуру бы хоть пихнул.