Последний Герой. Том 2

— Ну что ты наговариваешь-то, Настя! — начал оправдываться отец, но мать резко его перебила:

— Помолчи! Позже обсудим! — а потом переключилась снова на разговор со мной: — Вот спасибо тебе, сынок. Только… а где ты столько денег-то взял? И путёвки эти же заранее надо брать, туда так просто и не попадёшь. Ты как это сделал без нас, там же паспорта нужны?

— Мам, — усмехнулся я, — ты забыла, где я работаю? Думаешь, для меня ваши паспортные данные — проблема?

— Ну да, ну да, — согласилась мать. Даже через трубку можно было почти что увидеть, как она кивает головой, осознавая, насколько просто я теперь могу решать такие вопросы. — Ты ж теперь в полиции работаешь…

Последние слова прозвучали уже без прежнего недовольства, даже с каким-то уважением. И это было непривычно слышать от женщины, которая была категорически против работы Максимки в МВД.

— Только выезжать нужно уже завтра, — сказал я, не давая ей развивать тему дальше. — Путёвки вам мой знакомый привезёт. Он уже в дороге, должен скоро подъехать.

Я мысленно отметил себе, что очень надеюсь на Веню Пианиста, которого отправил в посёлок с заданием и небольшой суммой денег. Лишь бы тот ничего не напутал и доставил всё по адресу.

— Ой, не знаю даже… — мать снова занервничала, будто что-то внутри не давало принять ситуацию без осложнений. — Это так неожиданно всё… У нас же тут у бабы Клавы юбилей намечается, а у соседей ещё собака ощенилась, да и цветы кому-то поливать нужно оставить.

Я закатил глаза, услышав про эти «проблемы», и с улыбкой вздохнул про себя. Мне бы сейчас их заботы…

— Мам, ну это же всё решаемо. Просто соберитесь и отдыхайте. Всё будет нормально. Ладно, до связи. Отцу привет передавай. И никому не говорите, что именно в Белокуриху едете.

— А почему это? — мать насторожилась.

— Да потому что путёвки по дешёвке урвал. Там была профсоюзная линия для работников завода, и вовремя не отдали, — начал я с ходу сочинять историю. — Через знакомого взял, просили сильно не афишировать и не светиться. Сама понимаешь.

Не знаю, насколько убедительно это прозвучало, но мать, похоже, поверила.

— Да-да, понятно, конечно, — быстро согласилась она. — Скажем всем, что к Любке в гости уехали. А то я знаю наших соседей. На желчь изойдут все, когда узнают, какие путёвки дорогущие нам сын подарил. Опять сплетни пойдут, пересудов не оберёшься потом.

Явно для неё эта тема была, что называется, жизненной — где-то, видно, хорошо задело её этими самыми сплетнями.

— Вот и хорошо, — я улыбнулся. — Всё, до связи.

— До свидания, сынок, — сказала мать, и в её голосе вдруг прорезалась грусть, будто она прощалась со мной надолго, если не навсегда.

Я нажал «отбой» и ещё несколько секунд сидел, задумавшись о её последней интонации, так странно прозвучавшей в трубке.

* * *

Я зашел домой, а Машка уже стояла возле раскрытого шкафа и что-то напевала себе под нос, складывая вещи в дорожный чемодан на колесиках цвета розового фламинго. Голосок её был тонкий, радостный, она мурлыкала какую-то гадскую модную песенку: «За деньги — да, за деньги — да». Машка, похоже, уже чувствовала себя суперзвездой.

— Ты это куда намылилась? — спросил я, притворяясь удивлённым.

Она резко обернулась, вся вспыхнула счастливой улыбкой и развела руками:

— Макс, у меня же съёмки! У меня фотосессия, меня ждут люди, у меня скоро будет кастинг на обложку, интервью и вообще куча дел!

Она говорила быстро, взахлёб, словно боялась, что если скажет медленнее, всё её счастье тут же исчезнет.

— Ясно, — протянул я, ухмыляясь. — Понятно всё с тобой. Этот Веласкес Попандуро запудрил тебе мозги, значит.

— Не Попандуро, — Машка сердито зыркнула на меня, перестав улыбаться. — Гламуро! Макс, ты почему такой дремучий? Его вся страна знает, а ты никак выговорить не можешь.

— Мне хоть Гламуро, хоть Попандуро — всё одно. Вот обманет он тебя, прибежишь потом ко мне слёзы лить. Ты там смотри, не ведись сильно, а то мужикам одно надо, сама знаешь.

Машка кокетливо покачала бёдрами, наклоняясь к нижнему ящику шкафа, и, не особо стесняясь, стала складывать кружевное бельё в чемодан. В последнее время она не то что не стеснялась меня, а наоборот, старалась всячески подчёркивать свои женские достоинства, будто хотела вытянуть из меня ответную какую-то реакцию.

— Ой, Макс, ты вечно всё сгущаешь, — вздохнула она. — «Мужикам одно надо», — передразнила она меня с сарказмом. — Вот тебе, например, почему не надо?

Я удивлённо поднял на неё глаза и осторожно спросил:

— Это сейчас в каком смысле?

Она лишь покачала головой, хитро улыбнулась, но тему развивать не стала, снова вернувшись к чемодану.

Я не стал её отговаривать. Да и к чему? Внезапно свалившаяся на неё поездка в Сочи, съёмки на какой-то престижной вилле, отбор новых фотомоделей — всё это сейчас было даже к лучшему. Время нынче неспокойное, и мне гораздо легче, если мои близкие пока что разъедутся кто куда. Пусть даже останусь одним в поле воином, но так хотя бы я за них буду спокоен.

Тем временем Машка застегнула молнию чемодана и решительно взяла его за ручку, гордо задрав подбородок:

— Ну всё, Макс, прощай. Ухожу в новую жизнь.

— Какая ещё новая жизнь? — я усмехнулся. — Ты лейтенант юстиции, следователь, сотрудник МВД. Забыла?

— Ой, это дело поправимое, — легко отмахнулась Машка. — Я уже рапорт на увольнение написала. В отпуск с последующим… Как только отпуск закончится, сразу буду свободным человеком.

Я аж замер на секунду и резко зыркнул на неё:

— На увольнение? Ты что, с ума сошла?

— Ну, Макс, опять ты начинаешь, — раздражённо закатила глаза Машка. — Ты как моя мама прямо. Я же чувствовала всегда, что рождена для большего, чем шить эти ваши уголовные дела. Господи, как же это прекрасно — получать от жизни то, что хочешь! «Живу свою лучшую жизнь!» — как говорится.

Она процитировала очередной модный мем, и я молча покачал головой. Ну что ж, каждый учится на своих ошибках, особенно дураки. Посмотрим, к чему это её приведёт.

Машка уже взялась за дверную ручку и вдруг, повернувшись, кокетливо спросила:

— Ну, а ты даже не поцелуешь меня на прощание?

Я чуть улыбнулся, подошёл и наклонился, собираясь просто чмокнуть её в щёку. Но Машка хитро и стремительно повернула голову, и мои губы встретились с её губами. Она поцеловала меня так крепко, словно прощалась навсегда. Потом тихо выдохнула:

— Я буду скучать, Максим. Но ты же понимаешь, я птица высокого полёта. Возможно, я уже и не вернусь.

Она улыбнулась немного печально и заглянула мне в глаза. В её взгляде блеснули слезинки. В этот момент она явно играла роль какой-то королевы, которая снизошла до простолюдина, хотя прекрасно понимала, что сама создана исключительно для принцев и королей. Эх, Машка, Машка… Щас я покажу, кто здесь прынц.