Последний Герой. Том 2

— Кто это был? — спросил я тихо, почти шёпотом.

Она повернула ко мне побелевшее, напряжённое лицо, и хрипло выдавила:

— Вальков… Это был Вальков! Я теперь помню его мерзкую рожу. Это он убил моего отца! Понимаешь, Макс?! Всю жизнь я ненавидела отца, винила его в том, что он связался с бандитами. Оказывается, ненавидеть надо было его убийцу… Будто только сейчас прозрела!

— Такое бывает, — спокойно кивнул я. — Память защищает нас от самых тяжёлых воспоминаний. Так проще выжить. Но теперь ты знаешь правду.

Она не ответила. Сидела на лавке молча, закусив губу, и смотрела куда-то внутрь себя. Плечи дрогнули. Вся её несокрушимая уверенность растаяла в одно мгновение, будто её сорвало стремительной волной, оставив незащищённой и беспомощной.

— Папа, как же… — прошептала Оксана, и голос её оборвался. — Прости…

Плечи её снова содрогнулись, она отвернулась, быстро и нервно смахнув слёзы ладонью. Мне стало не по себе — я привык видеть Кобру сильной, боевой, уверенной. А тут она была совсем близко — растерянная и сломленная, и казалась мне той самой маленькой девочкой, напуганной и потерянной.

Я придвинулся к ней, аккуратно прижал к себе, чувствуя, как мелко и напряжённо дрожат её плечи.

— Поплачь, — сказал я тихо. — Не держи в себе…

И она и правда заплакала, уткнувшись мне в плечо и цепляясь за рукав так отчаянно, будто боялась снова провалиться в ту давнюю, детскую ночь.

* * *

Я направился в городской суд. Кобра по-быстрому накидала от своего имени запрос на копию приговора по Егорову. Надо узнать, кто был тот ушлый адвокат, что торговался за кассету с судьёй Матюхиной.

Возможно, адвокат нас теперь и выведет на эту кассету. Или на заказчика. Я почти уверен: заказчик, тот, кто послал Егорова снимать моё убийство, и тот, кто меня подставил и слил, это один и тот же человек.

Настоящий, истинный враг. И совсем не Валет.

Кто-то другой, тихий, таинственный, может, даже незаметный. Возможно, он до сих пор живёт, здравствует, жирует где-то здесь, в этом времени. Мысли роем вились в голове, но пока ни к чему не приводили. Ладно, Дирижёр уже в земле, скоро туда же отправится Валет, а там и до остальных доберусь. Если они, конечно, есть.

Я вошёл в здание суда. Там на входе стоял судебный пристав-силовик— равнодушный и унылый, словно пенсия уже вчера наступила.

Показал ему корки. Он мельком глянул на удостоверение, кивнул на рамку:

— Оружие есть?

— Нет, — буркнул я. — Чистый, как ангел.

Пистолет я и правда оставил в «Ниве». Удобно всё-таки, когда есть колёса. Стал мобильнее, оперативнее. Это не пешком скакать по городу. Спасибо тебе, Антошенька!

Прошёл металлорамку и оказался в прохладном холле суда. Всё строго, официально и уныло: фикусы в пластиковых горшках, стенды с образцами заявлений, жалоб и каких-то инструкций, никем и никогда не читаемых. На скамейках томились люди с потерянными лицами, глядя в пол или в потолок. Зал заседаний слева, дверь в канцелярию — прямо напротив входа.

Я зашел в секретариат. Тесная комнатушка, душно, жарко. У окна молодая секретарша с длинными ресницами и глазами, усталыми от бумажек. Чуть в стороне, за столом побольше — постарше дама, в очках, стучит пальцами по клавишам, медленно и упорно, будто печатает приговор кому-то лично.

— Здравствуйте, — я выложил на стол перед молодой запрос Кобры, — уголовный розыск. Мне нужна копия приговора или дело по осужденному Егорову.

Девчонка мельком взглянула на бумагу, потом перевела на меня уставшие глаза, и, чуть морщась, произнесла без интереса:

— А какой год?

— Девяносто седьмой, — сказал я.

Она вскинула бровь, хмыкнула:

— Девяносто седьмой? Да вы что? Двадцать пять лет у нас хранятся дела по преступлениям тяжким и средней тяжести. А мелкие — и того меньше, лет десять. Если срок прошел — всё уничтожаем. Архивы не резиновые. Чем могу ещё помочь?

Я помолчал, прикидывая, за что зацепиться. И вспомнил, как Мотя говорила про этого адвоката — «Гуинплен». Прозвище такое дали за заячью губу, неудачно зашитую хирургами. Как я ни пытал Нину Герасимовну, так она и не вспомнила имени и фамилии этого ушлого защитника. Гуинплен и Гуинплен, и всё.

— Может, вы подскажете? — обратился я к пожилой женщине, которая не отрывалась от своей клавиатуры ни на каких посетителей. — Вы же здесь работали тогда, помните, наверное. Адвокат такой, по прозвищу Гуинплен, с заячьей губой.

Она впервые отвлеклась от клавиш, возмущённо глянула поверх очков:

— Мил человек, вы за кого меня принимаете? Мне всего сорок лет! Я что, динозавр, по-вашему, чтоб в те времена тут работать?

Молодая секретарша хихикнула, закрыв рот ладошкой, и тихо шепнула, склонившись ко мне через стол:

— Не любит она про возраст. Вообще-то ей гораздо больше сорока, но молодится.

Я кивнул, спрятав улыбку, и уже собирался уходить, как за перегородкой в канцелярии зашелестело, кто-то там шаркал ногами, стучал кружкой. Видно, чаи гоняют. Значит, есть ещё одна канцелярская душа за ширмой.

— Ладно, девочки, — сказал я, махнув рукой. — Спасибо.

— Да мы ж ничем не помогли, — пожала плечами молодая.

— И на этом спасибо, — я развернулся и пошёл к выходу.

* * *

Дверь канцелярии закрылась. Из-за перегородки вышел мужчина в летнем костюме, чуть полноватый, но вполне себе презентабельный, аккуратный, выглаженный, со своей этой вечной полуулыбкой «я-ж-добрый».

Это был Паук — следователь СК, Евгений Эдуардович Зыкин. С кружкой в руке, расслабленный, словно тут ему родное место.

— Спасибо, девочки, за чай, — протянул он медовым голосом, потягиваясь и зевая, будто ему немного скучно. — Кто это приходил? Только что, с запросом на Егорова?

— Да это из уголовного розыска из Заводского ОМВД, — ответила молодая.

— Ага, ясно, — кивнул он, задумчиво почёсывая переносицу. — Только голос у него незнакомый. Я всех ваших оперов в лицо знаю, а этот кто такой?

— Удостоверение показывал, — молодая канцелярша пожала плечами и чуть поджала губы. — Фамилию я не запомнила. Ярый какой-то, или Яростный…

Паук насторожился, сузил глаза:

— Яровой?

— Точно, Яровой, — закивала секретарша, спеша закончить диалог.