Последняя из рода. Скованные судьбой
Шрифт:
— Тихо! — взревел Император. — Конечно, твоя девка была не в себе! Иначе ни ты, ни я сейчас бы здесь не сидели. Ты мог убить нас!
Он взмахнул рукой, сжав кулак, и Клятвопреступника скрутила новая волна боли. Его плечи сгорбились, спина — изогнулась, дрожь в руках усилилась, и спустя несколько секунд он вновь рухнул лицом на татами. Печать под его лопаткой стала практически алой, цвета крови.
Талила сцепила зубы. Зачем он за нее заступился? Пусть бы она показала Императору оковы — разве это что-то изменило бы?..
Император устало опустил
— Знал бы, что твой муж окажется такой размазней, взял бы тебя себе третьей женой, — бросил он брезгливо Талиле.
«Не взял бы, — подумала она ожесточенно. — Не взял бы, ведь ты боишься меня даже в оковах».
— Забирай его! — Император махнул ладонью.
— Что?.. — невольно сорвалось с губ Талилы.
— Забирай его и уводи прочь с моих глаз! Я запрещаю кому-либо его лечить и прикасаться! Или ты, или никто!
Молча она смотрела Императору в лицо, пытаясь увидеть хоть что-то человеческое за его безумным взглядом и искаженными чертами. Но с тем же успехом она могла заглядывать в черную, бездонную бездну.
Талила не двигалась с места. Император хочет, чтобы она помогала убийце своего отца? Лечила человека, который уничтожил ее род?..
«Но по своей ли воле?..» — мелькнула мысль, от которой она быстро отмахнулась.
— Мамору, твоя жена не умеет подчиняться приказам. Прямо как ты, — Император покачал головой. — Заставь ее.
Но в этот момент он поднял голову. Их взгляды встретились. В его глазах не было мольбы — ни просьбы, ни надежды. Только боль, усталость и, возможно, отчаяние. Он не произнес ни слова.
В этот миг, в этом тяжелом молчании, что-то внутри нее содрогнулось.
Он не знал, поняла Талила.
Император не знал, что Клятвопреступник не может заставить ее, ведь их брак все еще не был скреплен по-настоящему. Лишь на свитках с печатями. У него не было власти над ней. Он сам от этого отказался... Тогда, в их первую ночь. Он ведь не тронул ее.
Талила смотрела на мужа, и все в ней разрывалось на части. Она ненавидела его. За все. За ту боль, которую он принес ей. Но в то же время, глядя на него, в ней что-то ломалось. Ее губы сжались, а внутри поднялась горечь.
— Я жду, Мамору, — сказал Император, его терпение явно было на исходе.
Он ждет того, что никогда не случится. Ее муж никак не может ее наказать.
Талила крепко сжала руки, чтобы скрыть дрожь. Ее глаза вновь устремились на мужа. Он все еще смотрел на нее, почти не мигая, и она ощутила, как по ее внутренней стене равнодушия пробежала первая трещина.
Сама не до конца осознавая, что она намеревалась сделать, Талила звонко, пронзительно закричала и рухнула на татами, словно подкошенная, и впилась раскрытыми ладонями в жесткие циновки.
Следом раздался довольный смех Императора.
— Так-то лучше, Мамору. Так-то лучше.
Талила замерла, прижимаясь щекой к татами. Ее сердце билось так быстро, как никогда прежде. Она притворилась!
Она притворилась ради Клятвопреступника!.. Отец, верно, проклял ее уже тысячу раз, и это будет мало для такой отступницы, как она.На дрожащих ногах она поднялась с циновки. Ее и впрямь трясло: от стыда за собственную ложь во имя убийцы ее рода. Она сделала шаг вперед. И ещё один. Император наблюдал, его глаза довольно сверкали в полумраке.
Талила хотела кричать, бросить ему в лицо, что она уничтожит его. Вместо этого она опустилась на колени рядом с мужем.
В этот момент она поняла, что пути назад больше нет.
Мамору ничего не сказал. Наверное, не мог, запоздало догадалась она. Сорвал горло, пока кричал от разрывающей его боли. Талила, собрав всю свою волю, помогла Клятвопреступнику подняться.
Предки рода уже прокляли ее. Больше ей было нечего терять.
«Я делаю это не для него, — сказала Талила себе. — Но чтобы это мучение наконец закончилось».
На краткое мгновение Мамору позволил себе прикоснуться к ее локтю, опереться на нее. Но, едва оказавшись на ногах, первым отстранился от Талилы. Она вдруг узнала его жест, его перекошенные плечи, когда одно было выше, чем другое. Она ведь видела его множество раз за предыдущие дни.
Тогда она удивлялась. Теперь же пришло понимание.
По пустынным коридорам дворца они добрались до спальни. Император потерял к ним всякий интерес, едва Талила смирила себя и опустилась на колени, чтобы помочь мужу. Но чутье подсказывало ей, что затишье было временным. Наказание Клятвопреступника было несоизмеримо с теми последствия, к которым могли привести его действия. В глазах Императора его поступок был сродни измене. И одним лишь наказанием, каким бы унизительным и болезненным оно ни было, он не отделается.
Они не отделаются.
Едва они пересекли порог спальни, Клятвопреступник резко отстранился от нее, будто ее прикосновения обжигали. Его лицо исказилось от боли, но он тут же выпрямился, словно на этом держалась его последняя гордость.
Наверное, так оно и было.
Он даже не взглянул на нее, и только дыхание выдавало, как ему тяжело.
Скрестив руки на груди, Талила застыла возле дверей, ледяным взглядом наблюдая, как Клятвопреступник опускается на колени рядом со стеной, сдвигает в сторону перегородку и вытаскивает из ниши узелки с лекарственными корнями и свертки с мазями.
Поимо воли ее взгляд возвращался к печати на его спине, которую не могли скрыть обрывки куртки. Та по-прежнему казалась налившейся кровью, словно пиявка. Смотреть на нее было мерзко, но не смотреть она почему-то не могла.
Талила наблюдала за мужем с тягучим, мучительным чувством. Она видела, как каждый жест давался ему с трудом. Клятвопреступник боролся не только с ранами и болью, но и с ее присутствием. Он не хотел показывать слабость. Особенно ей.
— Ты думаешь, я уйду? — нарушила она тишину и сделала шаг вперед.