Последняя из рода. Скованные судьбой

— Идем, — Мамору подошел к Талиле, которая поила свою кобылу и чем-то угощала. Она ласково гладила ее по морде, бормоча что-то вполголоса. Услышав его шаги, она осеклась и замолчала. — Ты будешь спать в моей палатке.

Талила прищурилась, ее глаза блеснули опасным огоньком. Она выпрямилась, осторожно отбросив прядь волос за ухо, и вскинула подбородок.

— Почему?

— Потому что я так сказал, — отрезал он.

Талила медленно обвела взглядом лагерь за его спиной. Ее губы чуть тронула усмешка.

— Неужели боишься, что я сбегу?

Мамору не ответил сразу, но его глаза сузились, словно он оценивал ее дерзкий выпад.

— Я не боюсь, — произнес он тихо. — Я просто не привык рисковать. А ты — риск.

— Тогда тебе лучше следить за мной внимательно, — произнесла Талила.

Мамору на мгновение сжал зубы, потом сделал шаг ближе, его лицо оказалось почти на одном уровне с ее.

— Это я и делаю, — сказал он, а затем, не дожидаясь ее ответа, повернулся и направился к своей палатке, жестом приказав следовать за ним.

Такахиро зашел в палатку следом за Мамору, и все время, пока он врачевал раны своего господина, Талила старательно отворачивалась и не сводила взгляда с полога. Она не желала смотреть на мужа, потому что боялась, что не сможет удержаться от сострадания. А там, где есть сострадание, открыта дорога и для других чувств.

И ей это было не нужно.

Потому она сцепила зубы и смотрела прямо перед собой, но порой невольно вздрагивала, когда до нее доносилось едва слышное шипение, тяжелые выдохи и проклятия.

Она могла бы выйти наружу и избежать этого, но Мамору приказал ей остаться внутри. Он не хотел терять ее из виду, и Талила прекрасно понимала, почему.

Она делала, как он говорил. Больше всего на свете она хотела вновь подержать в руках свой меч и ради этого была готова на многое.

Талила почти жалела о том, как много всего произошло за считанные часы. До вчерашнего вечера она толком не знала, чем себя занять, и могла размышлять днями на пролет. А ведь ей требовалось время, чтобы хорошенько обдумать то, что рассказал ей Клятвопреступник.

Про заговор и свое в нем участие. Про его связь с ее отцом.

Выходило, они были заодно?.. А потом кто-то предал их — или ее отца, Император обо всем узнал и приказал убить главного из заговорщиков?..

Могла ли она в это поверить?..

Самым страшным было то, что Талила не знала.

Она запуталась. И чувствовала себя новорожденным, слепым детенышем, которого выбросили в мир и приказали: иди. Сражайся. Убивай.

Этому она научилась.

Но как научиться всему остальному?

Кому она могла верить?..

— Господин, я буду снаружи, если вам что-то понадобится, — голос Такахиро прервал ее невеселые размышления.

— Хорошо. И помни, что я тебе сказал. Сменишь дозорных в четыре утра, — строго и слишком резко приказал ему Мамору.

Но он только кивнул. Поклонившись несколько раз, самурай покинул палатку, и они остались с мужем наедине. Она все же не удержалась, бросила на него один-единственный взгляд.

И поджала губы.

— Зачем ты взял меня с собой? — глухо спросила она, поспешно отвернувшись.

— Ты бы предпочла остаться во дворце? — насмешливо отозвался мужчина.

— Никого не волнует, что предпочла бы я. Но почему выбрал ты?

Клятвопреступник повернулся и посмотрел ей прямо в глаза. Сколько бы Талила ни силилась, а не смогла разглядеть ответ в его взгляде. Тяжелом, непроницаемом, пригвождающем к месту.

Она повела плечами и приподняла подбородок.

— Потому что не хочу, чтобы тебя убили.

Оказывается, мало хотеть услышать правду. Мало добиться правды. Нужно уметь эту правду выслушивать, не теряя лица. Уметь принимать последствия, которые влечет эта правда.

Талила резко повела головой. Ничего больше не сказав и не спросив, она опустилась на походный футон и укрылась своим же плащом. Донесшийся до нее смешок Клятвопреступника заставил ее заскрежетать зубами, и она крепко зажмурилась.

Той ночью ей приснился странный сон. В нем она проснулась в палатке, но вокруг сгущались черные тени. Они не были похожи на обычные сумерки, и даже в самый темный час перед рассветом было светлее, чем в ту минуту, когда она открыла глаза.

Сперва Талила ничего не понимала и не видела, но спустя время смогла рассмотреть очертания той самой палатки, в которой она заснула. Смутно она даже разглядела силуэт Клятвопреступника справа от себя. По земле стелился туман, только он был черного цвета, плотный и вязкий, как густая жидкость, поглощая всё на своём пути. И таким непроницаемым, что она не видела собственного футона.

Темнота казалась живой, она шевелилась, пытаясь проникнуть в ее разум. Талила слышала шорохи, невидимые руки тянулись к ней, но не касались. Шелест голосов, переплетающихся друг с другом, был невыносимо громким. Он становился всё сильнее, пока не сливался в один единственный, мощный, почти физический звук, который эхом отзывался в ее голове.

— Он спит, — прошептали тени, их слова рвались из тумана, и она не могла понять, откуда они исходят. — Возьми кинжал.

Талила почувствовала холод в пальцах, словно кинжал уже был у неё в руках. Сердце билось в груди, но она ощущала лишь собственное бессилие. И слабость.

— Ты знаешь, что нужно сделать, — снова прошептали тени. — Возьми его и освободись.

Талила встала, пошатываясь, и сделала шаг. Она не боялась разбудить Клятвопреступника. Она знала, что он не проснется.

Ее руки потянулись к ножнам, которые лежали рядом с другой стороны его футона, и для этого ей пришлось перегнуться через мужа. Она задела его грудь своей длинной косой, но он даже не пошевелился. Не сбился с дыхания, не дернулся.

Рукоять идеально легла ей в ладонь. Но тяжесть кинжала ощущалась как нечто знакомое и чуждое одновременно.

Сжав кинжал, Талила сидела на коленях, не в силах отвести взгляда от Клятвопреступника. Он спал. Лицо его было расслаблено, глаза закрыты — так, как не бывает у тех, кто всегда готов к битве, всегда настороже. В его сне не было тревоги.

Он лежал на спине, и Талила наблюдала, как его широкая грудь с твердыми, хорошо очерченными мышцами медленно и размеренно вздымается с каждым вдохом. Ее взгляд, неспешно скользя по его телу, задержался на плечах и руках с заметными следами многих сражений.