Последняя жертва Розы Ветров

– Что вы похожи на сонного экзотического зверька, что вы любите чтение, что вы пахнете корицей…

– Довольно!

Я не знала, куда деться от охватившего меня смятения. Все это Стив не раз говорил и мне, но из уст Ричарда это звучало настолько… настолько по-другому, что я почувствовала, как краска заливает мои щеки.

– …однако про то, где вы учились, он мне не сообщал.

Я благодарно посмотрела на своего собеседника.

– Я окончила юридическую школу Университета штата Мэн, а потом по рекомендации одного из клиентов папы пришла работать в деловой женский журнал.

Не придумав ничего лучшего, я закрыла своего короля пешкой.

– Шах королю, – тут же отреагировал Ричард, как будто только этого и ждал. – Почему же вы не захотели работать вместе с отцом?

Я взяла черную пешку слоном.

Ричард повторил мой ход.

– Я не задумывалась об этом. Так сложилось, и меня все устраивает. Моя работа, круг общения, моя жизнь. По крайней мере, устраивало до недавнего времени.

– А теперь?

Я не поняла, к какому ответу подталкивал меня Ричард. Хотел ли он утешить меня или растормошить, как это пытался делать Стив? И я решила ответить ему то, что думала. Правду, на которую, скорее всего, он и рассчитывал:

– А теперь я ни в чем не уверена. Не знаю… Возможно, лучше было бы все забыть. По крайней мере, это проще.

– Проще – возможно, но не лучше, поверьте мне, Селена, – тихо проговорил Ричард. Отблески свечей превращали его болотные глаза в драгоценные камни, и я завороженно смотрела на золотистые искорки под его ресницами и слушала его голос. – И делать этого не нужно. Человек устроен таким непостижимым образом, что никогда не забывает плохое, а хорошие события стираются из памяти, растворяясь в потоке новых впечатлений, новых воспоминаний, таких же хороших или, наоборот, плохих.

Словно в тумане, я передвинула ферзя, предлагая Ричарду размен, но он, даже не опуская глаз, сходил слоном, которого я по инерции сняла с доски королем.

Я перестала делать вид, что слежу за игрой. Меня все больше охватывало необъяснимое чувство странной раздвоенности происходящего: словно партия шла сама по себе, а разговор – отдельно от нее. Как будто играли одни, а беседовали совершенно другие люди. И если Ричард-собеседник был приятным, внимательным и искренним, то Ричард-противник обескураживал меня своей беспощадностью и скрытностью. Впрочем, целиком сосредоточившись на первом, второго я уже не воспринимала.

Проследив за маневром черной пешки, которой Ричард поставил мне очередной шах, я, уже не думая, увела короля единственным возможным ходом.

Что он говорил мне до этого? Утешал меня, но мне казалось, что он имел в виду себя. И находился он сейчас будто бы не здесь – таким отстраненным стало его лицо.

– Радость от минуты счастья хранится в сердце во всей своей полноте совсем недолго: она неизбежно блекнет, а потом забывается совсем. Но память обладает жестоким для человека свойством, подчас разрушающим душу изнутри: горестные, тяжелые воспоминания не исчезают из нее с течением времени, не меркнут, оставляя за собой шлейф печали и разочарования, что было бы в какой-то степени спасением. Нет, они пульсируют с той же четкостью и ранящей ясностью, как будто все происходит здесь и сейчас. И вновь от страдания перехватывает дыхание, и прошлое давит на виски своими беспощадными ледяными пальцами, и душу разъедает одно желание: забыть. Забыть то, что не дает покоя, что заставляет вздрагивать каждый раз, когда из глубин души, темных и неизведанных, поднимаются воспоминания о прошлых ошибках и потерях. Их не стереть из памяти, их не вернуть к жизни, чтобы исправить. Они всегда с тобой, твои потери, твои спутники в час одиночества. Они оставляют на сердце незаживающие раны, в глазах – темные блики тоски, а на лице – горестные морщины.

В камине громко треснуло полено, и Ричард моргнул, словно стряхивая с себя оцепенение.

– Простите, мне кажется, я заговорился.

– Нет, напротив, я вас внимательно слушаю.

– Не буду утомлять вас дальнейшими рассуждениями. Я всего лишь хотел сказать, что забыть прошлое – не выход. Потому что не помнить – это не жить вообще.

Не жить вообще… Что же, в таком случае, делала я на протяжении последнего месяца?

– Нужно жить, Селена, – голос Ричарда прошелестел, словно издалека.

Я думала о нем и о том, что он хотел сказать. Меня не покидало ощущение, что он убеждал не только меня, но и себя тоже.

– А вам… вам не одиноко здесь? – неожиданно спросила я, сама немало удивленная вопросом, слетевшим с моих губ. Наверное, на меня так подействовали его слова.

Шахматы были забыты.

Едва улыбнувшись, Ричард отрицательно покачал головой:

– Нет. Мне не одиноко. Развлечений здесь, конечно, немного. В хорошую погоду – прогулки, в дурную – домашний арест и занятия, которые меня увлекают и заполняют мое время. А вы что думаете об этом?

– Я не стремлюсь к развлечениям, – ответила я, абсолютно не лукавя.

– Но вы живете в большом городе, где для этого столько прекрасных возможностей. Вам это нравится?

– И да, и нет. С одной стороны, я уверена, что, будь у меня квартира где-нибудь в центре, с окнами на стену соседнего офисного здания, мне не хватало бы зелени и простора. Но живя, скажем, на ферме, я тосковала бы по городскому укладу жизни. Парадоксально, конечно. Однако если проанализировать, то мне по душе небольшие города. С иллюзией столичной жизни и патриархальным укладом провинции.

– …где царит тишина, и нет городского шума, рекламных огней, сирен и всего прочего, что воспринимается нормально, когда ты находишься внутри всего этого, и кажется таким далеким и неестественным, когда ты стоишь в лесу под деревьями и смотришь на воду.

Затаив дыхание, я ждала продолжения, но оно не последовало. Вместо этого Ричард вновь перевел разговор на меня:

– Насколько мне известно от Стивена, вы сами предпочитаете уединение, отклоняете его приглашения на вечеринки и в клубы. И потом, не далее как позавчера вы встали на защиту замкнутого образа жизни, когда брат по обыкновению подшучивал надо мной. Разве нет?

– Да, но… все-таки мы с отцом живем… жили в городе, у нас есть… были соседи, пусть и немногочисленные. Одиночество наше… мое… хорошо тем, что оно может кончиться в любой момент, что оно, по сути, иллюзорно, ведь я знаю, что меня окружают люди. Мы… я… ведь не одна, если подумать.

Я окончательно запуталась во временах и числах и умолкла. Нелегко перестроиться на восприятие действительности только от своего лица, если привыкла чувствовать мир вдвоем, вместе с близким человеком. А когда он уходит, еще долго ошибаешься подобным образом, подсознательно сопротивляясь неизбежным изменениям.

– Вам нравится ваша жизнь?

– Да. Другая мне не нужна. Правда, иногда кажется, что моя жизнь могла бы сложиться совсем иначе… – я зябко поежилась, несмотря на то что в комнате было тепло. – Достаточно, скажем, было открыть другую дверь или взять с полки другую книгу. А может, мне стоило заняться чем-то совсем иным: не работать в редакции, а писать музыку, например, или преподавать в школе математику. Кто знает? Такая неопределенность и неуверенность в однажды сделанном выборе угнетает, когда начинаешь об этом задумываться. Та ли я на самом деле, кем должна была стать? Может, пока еще есть время, стоит многое пересмотреть и начать все заново? Попробовать переехать жить в другое место, покончить с уединением, завести многочисленные знакомства, заняться благотворительностью. Я не знаю… Вдруг этим решительным шагом я нарушу равновесие? А если ничего не должно меняться, отчего тогда так порой тоскливо и неуютно, словно я живу чужой, не своей жизнью?