Повесть о днях моей жизни

– - Мир велел мне быть старостой.

– - Вот черти!
– - воскликнул Трынка.
– - Напропалую народ осмелел!

– - Черти не черти, -- сказал ему Калиныч, -- а дело сделано, и на другой манер не желаем...

– - Ну, как? Вы уже готовы?
– - подскочил к нему шахтер.

– - Все исполнено, -- ответил за Калиныча его провожатый -- новый мирской сотский Павел Кузьмич Хлебопеков.

– - Вот и здорово!.. Стараетесь лучше наших губошлепов!.. Вечером приду к вам!

Сотский искоса поглядел на Петю, недовольно проворчав:

– - Дорога не заказана.

– - Это -- наш, -- сказал Калиныч про шахтера.

Сотский расплылся в улыбку.

– - Коли охота, с нашим удовольствием... Всем гостям будем рады... Тебя еще ни на какую должность не выбрали?

– - Нет, я сам, брат, не желаю... Меня уже упрашивали... Должность -- это глупое дело.

– - Отчего же, я вот, к примеру, сотский числюсь...

Последнею вошла Мотя. Ни с кем не поздоровавшись, не поднимая глаз, она прошла меж гудевших мужиков к лежанке, крепко поцеловала Настю, издали кивнула головой матери.

Товарищ Дмитрий, уже приготовивший газету с манифестом, ждал, наблюдая за публикой.

Когда все собрались, он прочитал манифест, но члены братства, так же, как и я, как отец, Настя, не разделяли его восторга. Думая, что манифеста никто не понял, Дмитрий стал говорить о высоком значении свободы слова, собраний, союзов, о том новом, что внесет он в жизнь русского народа, но все, будто заранее сговорившись, упорно молчали.

Тогда горожанин начал сызнова, приноравливаясь к крестьянскому разговору.

– - Кабы стриженая барышня приехала, а этот чего-то лотошит, а без толку, -- прошептал мне на ухо Васин.

– - Прислали на кой-то ляд облупленного!..

– - Мы, товарищ, поняли вас...
– - перебил я горожанина,-- между нами нет ни одного, не согласного с вами.

Дмитрий еще хуже сконфузился.

– - Мне лестно бы знать ваше мнение, ведь вы -- главная сила.

Выскочил шахтер.

– - Надо что-нибудь устроить, чтобы дым коромыслом пошел!..

– - Зачем же дым?
– - поднял глаза товарищ Дмитрий.-- Надо вообще работать: манифест открывает широкое поле деятельности...

– - Поле!.. А про поле-то как раз ни слова!
– - закричали все разом.

– - Чертова музыка -- разговоры ваши!
– - выскочил шахтеров прихвостень -- Дениска.
– - Лупи, кому сколько влезет!..

– - Эх, Денис, Денис!
– - сокрушенно покачал головой Богач.
– - Лучше бы слушал, что другие говорят, дурак великий!

– - Почему дурак?
– - опешил Дениска.

– - Да еще полоротый, -- сказал Александр Николаевич.

Парень обиделся.

– - Ты не порочь меня при чужом человеке, -- ощетинился он, -- что ты мне -- отец?

– - Я тебе не отец, -- ответил Богач, -- а товарищ, а, между прочим, по летам гожусь и в отцы.

– - Заскрипели!
– - оборвал их шахтер.

Дмитрий наблюдал.

– - А вы, братцы, как думаете насчет манифеста?
– - обратился он к компании мужиков, молчаливо сидевшей в углу.

– - Ведь вот был разговор, что про землишку изъян, -- ответил Колоухий.

Протискался Калиныч к столу.

– - Как меня мир избрал старостой, а которого прежнего сместил, то я должен высказать вам...
– - Лукьян вытянул руки по швам.
– - Первым делом -- мы народ бедный, вторым делом -- у нас ничего нет, четвертым...

– - Третьим, а не четвертым...

– - Третьим -- у богатых много всего, четвертым -- без земли не обойдешься...

Сказал и отошел к окну, вытирая шапкою пот с лица.

– - Молодец, Лукьянушка, как псалтырь отчехвостил!
– - шепнул ему приятель,-- И все -- истинная правда, как перед богом.

Калиныч просиял.

– - Это я еще без привычки, -- сказал он, -- вот наблошнюсь немного, лучше выскажу.

В избу вошел дядя Саша, Астатуй Лебастарный.

– - Эге народу-то: не прошибешь пушкой!
– - воскликнул он, щурясь.

Все примолкли.

– - Как ты поживаешь, дядюня?
– - спросил я.
– - Ты зачем к нам?

– - Мы-то?
– - засмеялся старичонка.
– - День да ночь -- и сутки прочь!.. Жизнь наша известная. Солдаты в экономию пришли.

– - Солдаты?
– - повскакали с мест товарищи.

– - Да, с ружьями... Идут по дороге-то и песни распевают, такие потешные!..

IV

Никто не созывал народ, никто не говорил о том, что к нам приехал горожанин. Повинуясь необъяснимой внутренней силе, какому-то душевному велению быть вместе, люди сами шли на улицу, на мир. Огромная площадь перед волостным правлением запрудилась осташковцами и жителями окрестных деревень.

– - Прислали за оратором!.. Веди, Иван, своего гостя к волости, -- вбежал в избу Остафий Воробьев.
– - Народ мечется, манифест, бат, об земле вышел.

Нас встретили без шапок. На крыльце, на том месте, где должен был стоять товарищ Дмитрий, разостлали ковер, начальству приказали скрыться.

Прошли у горожанина робость, недоумение, сами собой вылетели из головы, забылись перед этим морем людей "великие, единожды переживаемые акты", взволнованный жадными глазами, серо-землистыми лицами, он говорил просто, понятно, сердцем. Вытянув сухие шеи, как цыплята к квочке, жались к нему мужики, смотря неотрывно в рот и глаза.

Солнце зашло, брызнув последними искрами в лица. Мягким саваном легла на землю предвечерняя мгла.

При свете лампы был составлен приговор о присоединении к всероссийскому Крестьянскому союзу. Один по одному проходили мужики подписываться. Беря заскорузлыми руками перо, глубоко макали его в чернильницу, рассматривали на свет.

– - Где писать-то, -- спрашивали они, любовно глядя на бумагу, -- тут али тут? Не обмишулиться бы!

– - Кабы палицей или цепом писать, это -- наше дело. Лист за листом покрывались каракулями, крестами, закорючками.

Несколько богатеев пошли домой: не захотели подписываться. Шахтер и слободские парни нагнали их и насильно подтащили к столу.

– - Против мира?
– - злобно кричал шахтер.

Севостьян Притыкин -- чернобородый, высокого роста, плечистый мужик лет сорока восьми -- досадливо отмахнулся от Петюхи.

– - Н-не желаю! Нет таких законов, чтобы насильно!

Сзади его стоял Утенок, снохач, еще сзади -- заверниховский Фарносый. Все трое упрямо глядели в землю.

– - Подпишешься?
– - глухо спросил Петя у Притыкина.