Повесть о днях моей жизни

Кутаясь в теплый платок, худая, как скелет, сестра села на порог, безучастно смотря на вечерние блескавицы, широким размахом полосовавшие небо.

– - Вот видишь: и жизнь почти прожита,-- проговорила она печально.-- Давно ли была совсем маленькой, таскалась к князю на поденщину, читала с тобой... Помнишь, хотели стать преподобными?.. Будто вчера все это... В другой раз -- будто давно-давно... И жила не я, а кто-то другой... чужой мне...

Она облокотилась на колени, пряча лицо.

– - Гляжу вот, думаю... жизни еще много, а она -- темная, как ночь... Скучно это, тошно!.. Нутро болит от дум!.. Куда пойти -- знаю и не знаю... Помоги мне, Ваня, выпутаться,-- моляще прошептала она.

– - Я сам, Мотя, ищу дорогу... Плохой я поводырь...

– - Вот Ильюша... может быть, не умер бы... Сидели бы вот так же у хаты, и он рядом... играет, смеется... Часто и теперь чудится, что живой он, зовет меня... Ночью просыпаюсь, ищу на постели -- не скатился, спит ли...

Сестра зарылась еще глубже, и плечи ее затряслись Серо-пурпуровые тени сменились бледными пятнами потухшей зари. Ярче выступили звезды. С востока небо почернело и надвинулось.

– - Не надо отчаиваться, сестра: жизнь тяжела только временем. Нет такого горя, чтобы оно могло замотать человека!..

Я обнял ее, целуя волосы.

– - Обожди, Ваня...
– - Сестра подняла голову.-- Брось слова, послушай меня сердцем.

Словно взвешивая свои мысли или выбирая нужные из них, она медленно покачивалась, то сжимая мою руку, то едва притрагиваясь к ней.

– - Видишь ли... Ты вот все сторонишься меня... и других подбиваешь... а я была бы вам нужна. Возьмите меня к себе. Я не пожалею себя, Ваня!.. Возьми меня с собою!..

Часть вторая

I

В первых числах октября мещанский сынишка Санька Шмаков привез нам из города записку от Прохора.

"Я в темничном заключении сижу, а знаю, что делается на белом свете, -- писал маньчжурец,-- знаете ли вы?"

"Знаем,-- ответили ему,-- крепись, друг!"

Галкина схватили за иконы. Недели через две после нашей свадьбы в Осташково приехал становой, допросил старуху -- Прохорову мать, Настю, меня, еще кое-кого из мужиков, после вытребовал солдата.

– - Как тебе не стыдно, молодец,-- с упреком сказал становой, глядя на маньчжурца,-- еще называешься военный!.. Скоро тебя следователь позовет...

– - Хоть черт!
– - воскликнул Прохор.-- Для меня все едино с кем баталиться!..

– - Заткни хайло!
– - стукнул по столу становой.

Галкин насмешливо повел плечом.

– - Слушаю-с, да только не исполняю вашей команды.

Маньчжурцу почему-то захотелось показать перед нами всю свою прыть.

– - А это видал?
– - налился кровью пристав, суча кулаками.

– - Кулак-то?-- спросил маньчжурец.-- Видал!

– - Ну, так помалкивай!

– - Позвольте узнать почему?

– - Так уж... Лучше будет!.. Посади его, Петров, под арест,-- обратился полицейский к старшине.

Галкин храбрился: пел в каморке песни, ругался, обзывая всех несчастными лизоблюдами, стучал скамейкой в переборку, жалел, что не захватил с собой с Дальнего Востока ружья и патронов.

– - Вы бы у меня тут, черти, на карачках ползали!..

Потом ему стало скучно.

– - Я,-- говорит,-- есть хочу... Нет такого закона, чтобы не жравши, я не цыганская лошадь!.. Скажите маме, чтобы принесла обедать.

Старуха пришла в слезах: с горя растеряла по дороге вареные картошки.

– - Говорила тебе, Прохор, будь посмирнее, будь посмирнее!.. Ты меня ни во что не ставишь, а вот вышло по-моему...

– - Вышло -- хомут да дышло... Не ныла бы!..

Солдат -- хмурый, злой, лицо воротит в сторону.

– - Петька-шахтер дома?

– - А то где же? Он, поди-ка, не попался, жеребец!..

– - Вели ему меня проведать...

Шахтер вихрем влетел в волость, выругал всех, кто только находился в присутствии, отнял у сторожа ключ и выпустил маньчжурца из чижовки.

– - Вы, сволочи, проливали кровь на Дальнем Востоке?
– - спрашивал он, подходя с кулаками то к одному, то к другому.-- Егория имеете за храбрость? Нет? А он имеет! Покажи им, Прош, Егория!..

– - Он у меня дома лежит...

– - Все равно -- хоть дома, да есть!.. А как же вы держите мужика под стражей? Цыц!..

Писарь встал на носки, хотел внушительно сказать что-то, но Петя заорал снова:

– - Не я сказал -- цыц?!

Писарь пугливо замолчал.

Старшина убежал, сторож и десятский жмутся в угол, ласково глядят в шахтеровы глаза, с готовностью поддакивают, а Петруха, стоя губернатором, куражится:

– - Я, если захочу, всех вас могу в полон взять: я ничего не боюсь.

– - Главное дело, Петр Григорьевич,-- становой!
– - ласковой собачкой крутится около него судья Малохлебов.-- Они, начальство, придирчиво: вякнул, -- значит, делай по-ейному...

– - А я все-таки и станового не боюсь,-- бахвалится и задирает голову шахтер.-- Пойдем, Прохор, восвояси, ну их к черту на репицу!..

И все же, как ни крутился маньчжурец, а в капкан попал. Вскоре после первого допроса нас потребовали в город. Пока то да се, как твоя фамилия, да род занятий, я сижу у ворот, дожидаюсь. Смотрю, выходит Прохор -- взволнованный, бледный, за плечами городовой при оружии.

– - Ванюш, несчастье,-- лопочет солдат,-- следователь в острог сажает, гадина!

– - Ты бы не ругался, -- советует городовой,-- много хуже будет.

– - Да-а, тебя бы, толсторылого, забякать!
– - огрызается на него Прохор.-- "Хуже будет!.." Чай, там не жамками с конпасеем кормят!..

– - Я тоже при власти... Не имеешь права и меня ругать,-- отвечает полицейский...

– - Аа-а, иди ты к черту!.. Власть!.. Ванюш, скажи матери, что, мол, на время... Вроде как бы для пробы... Мол, недельки через полторы прикатит... Потом, пожалуйста, привези мне костыли полегче...