Повесть о днях моей жизни

– - Настюша-а! Стюнька!

– - Ты что?
– - спросил я.

– - А вот мы сейчас все узнаем, ну-ко, сядь вон за грубку.

Вошла Настя.

– - Ты зачем звал?

– - Дело есть,-- строго ответил Галкин.-- Слушай, твои года какие? То-то вот и оно... Молодые девки в эту пору плохо спят... Замуж за Ивана хочешь?

– - За какого Ивана?

– - За слепого; у нас их не сорок: за Ивана Петровича Володимерова?

Девушка долго не отвечала.

– - Та-ак,-- наконец, сказала она,-- сидел и надумал, славно!.. Прокламацию бы лучше сочинил, хромой сват!.. Больше ничего не скажешь?

У меня упало сердце.

– - Ты не смейся,-- рассердился Галкин,-- я тебя всурьез расспрашиваю.

– - Какой тут смех!.. Сейчас али после?.. Расстегай бы надо сменить, а то -- видишь: весь картошкой выпачкан. Поди, и вино будем брать на свадьбу, а? Братух?

– - Настасья, брось глупить, говори: пошла бы за Ванюшку?

– - Пошла.

– - Правда?

– - Правда, клади в мешок.

– - Эй, сокол, вылетай, го-го-го!
– - весело залился Прохор.-- Сичас же станови магарыч, а то костыли обломаю!..

Я вышел из засады.

– - Ай, ведь вы вправду!
– - испуганно метнулась Настя.-- Да зачем же? Да не надо!..

– - А то что же, шутить, что ли, с вами?
– - дергался на лавке солдат, оглушительно стуча по столу костылями.-- Попалась, плеха, а? Попалась? Теперь, девка, от своего слова отказываться нельзя!.. Как хошь, а запрещается на попятный двор!.. А ты, грач, что рот разинул: обалдел? Говори ей слова!.. Цыпа, цыпа, цыпа!.. Ишь дьяволы, цыплята-то опять к амбару побежали!.. Пойду отгоню пока!.. Повадились, холерные, будьте вы трижды прокляты!..

Мы остались вдвоем с девушкой.

– - Так как же, Настя, ты в самом деле пошла бы за меня?
– - спросил я.-- Отец хочет женить меня: в доме нужен лишний человек, а девушек, которых он мне сватает, я не знаю, или они мне не по сердцу... А тебя бы я крепко любил... Пойдешь, Настя?

Она стояла, потупившись, с ярким румянцем на щеках, и то схватывала в руки передник, перебирая кромку дрожащими руками, то щипала концы головного платка, не поднимая на меня глаз.

– - Я не знаю... Как мама и братец...

Казалось, что она вот-вот расплачется.

– - Прохор согласен, я с ним говорил. Если я тебе не нравлюсь, так и скажи... С матерью поговорить или не нужно?

– - Как хочешь.

– - А тебе, значит, все равно: за кого не идти, только бы не в девках?

– - Поговори.

И девушка поспешно вышла из избы.

Через минуту в окна ударился хохот, послышалась возня, прерываемая полусердитыми, полушутливыми криками Прохора:

– - Брось, ведьма, ты с ума спятила? Перестань, слышишь?

Галкин сидел посередь улицы на земле, костыли его были отброшены далеко в сторону, а Настя, наклонившись, теребила его за голову, потом, схватив в охапку, поволокла по земле.

– - Брось, окаянная, чтоб тебе лопнуть!
– - барахтался маньчжурец.-- Обрадовалась, телка, не знает, что делать... Еще погоди -- не завтра свадьба-то: возьмет да и откажется!..

– - Да что-о ты?!

Она дала брату шлепка под затылок, ткнула в руки костыли и убежала к амбару.

– - Вот чумовая девка -- вконец замучила!
– - ввалился запыхавшийся Галкин.-- Обрадовалась, кляча, здорово, аж вся горит!.. Ну как, дружок, поладили?

– - Как будто поладили, с матерью надо потолковать.

– - Ну, слава богу. Старуха согласится: она любит тебя... Давай, браток, поцелуемся!..

XVIII

После небольшого перерыва в работе поле вновь покрылось серыми фигурами людей, там и сям задымились костры, по дорогам потянулись вереницы телег с нагроможденными на них сохами, лукошками, скрипучими боронами. Дети с мешками хлеба за плечами, как жуки, ползли по межам.

Осташково вымерло: не слышно ни песен, ни смеха. Кое-где раздаются окрики на лошадей, доносятся хозяйственные разговоры, стучит топор.

На Задней Лощине, перепахивая арендаторскую, я встретился с Мотей. Она осунулась, губы потрескались, лицо -- в загаре и пыли.

– - Здравствуй, Ваня,-- вяло поздоровалась она,-- Много еще пашни?

– - Нет, скоро кончу. Ты, знать, все плачешь, сестра?

Мотя привязала лошадь к крючьям телеги, бросила ей под ноги кошель с сеном.

– - Плачу? Чего ж плакать?.. Плакать поздно... Как там мать поживает -- шерсть, поди, прядет?

– - Да, с шерстью копается... Мы новую лошадь собираемся купить.

– - Новую лошадь? Это хорошо... Да... Не помогут теперь слезы!.. Плачь не плачь -- толк один!..

Облокотившись о грядку, она смотрела на меня потухшими глазами.

– - Не воротишь, что прошло... Ты что-то не бываешь у меня?.. Приди, поговорим... Дело не в слезах: слезы -- вода!.. Придешь?

– - Приду.

В первое же воскресенье я пошел к сестре.

– - Что, кум, ломит небось спину-то от пашни?
– - встретил меня на пороге ухмыляющийся Сорочинский. Глядясь в осколок зеркальца, прилепленного к притолоке, он старательно расчесывал себе прямой ряд на жирно намасленной деревянным маслом голове.
– - То ли дело открыть бакалейку: сама деньга в карман прет, холера ее задави, а то гнись, как черт, весь век, а сядешь за стол -- жрать нечего!.. Собачья склыка -- эта затея, пропади она пропадом!.. Кабы где перехватить две красных...

Когда Мишка ушел из хаты, сестра начала расспрашивать, подвигается ли наше дело, есть ли новые книги, просила принести что-нибудь.

– - Я к тебе с нуждишкой: перешли кой-что ребятам в город...

Она положила на стол с десяток полотенец, несколько пар мужского белья, холстины, вареные яйца, пять-шесть сдобных лепешек.

– - Денег вот немного. Подала рублевую бумажку.

Драка на масленой состоялась: одному казаку пробили кирпичом голову, и он через несколько дней умер в больнице. Шестеро наших парней, в том числе Федька Почтик, сидели в остроге.

– - Мотя, много это,-- сказал я,-- себе поберегла бы: еще, может, дети будут...

Она сурово перебила:

– - Какие дети?.. У меня? Не будет, Ваня, детей, довольно!..

– - Да ведь кто знает...

– - Брось об этом!
– - раздраженно сказала она.

Мы вышли на улицу.

Июньские тихие зори зажглись на небе. Пышным заревом подернулись облака, еще кое-где пролизанные светом. Блекли, теряя резкость красок и очертаний, предметы. Бесшумно спускалась на землю летняя звездная ночь.