Преданные богам(и)
Шрифт:
– Косы у тебя, княжна, для глаз услада, – проронил он.
Кто о чем, а горец о косах! Черва покосилась на его сложно увязанные пряди цвета спекшейся крови и фыркнула, пряча смущение. От незамысловатой похвалы на сердце невольно потеплело.
Косы – длинные, толстые, шелковистые как барханские ткани – были ее гордостью. Но все в стае князя Серыся нарочно их обходили вниманием и доброго слова ни разу о них не говорили. Ведь они были черные, что сажа. А рысям таких иметь не положено.
Но с чего это он нежданно решил удостоить ее беседой? Слова эти были первыми, что Бронец сказал
Но тут он просчитался (а умеют ли варвары вообще считать?). Во-первых, Черва не в зверином цирке Укротителя, чтоб ее дрессировать. Во-вторых, молчание – не та острастка, чтоб ее запугивать. Бронец, может, допрежь и водился единственно с болтушками, а Черва словоблудия и пустобрехства не уважала. И, наконец, она искренне недоумевала, в чем она не права.
Она отдалась во власть Бронца, освободившись тем самым от власти батюшки. Отныне команды князя Ревеня Серыся (да и вообще кого бы то ни было, опричь Бронца) ею не воспринимались вовсе. Но стоило ей отослать княжеских берсерков обратно к батюшке несолоно хлебавши, как Бронец решительно заявил, что готов немедля снять с нее науз-ошейник. Поелику привередливая кисейная барышня, воротящая морду от княжичей, на поводке ему даром не сдалась. Только силы отнимает, надобные для укрощения ее строптивого нрава.
Она тогда вежливо (насколько это было возможно после сравнения ее лица с мордой) поблагодарила его за спасение. И просветила, что отныне он втянул себя в княжеские склоки, а выпутаться из них запросто не удастся. Князь Серысь не простит варвару присвоения столь удобной разменной монеты. Сиречь Червы.
Черва крайней в ответе за это оказаться не желала (ее дело сторона, обряд Бронец сам завершил!), посему предложение снять ошейник решительно отклонила. Со словами, что лучше уж пострадает ее гордость, чем сызнова лицо. Ведь покуда она на поводке у Бронца, она под его защитой. В том числе от него самого.
Он тогда как-то страшно потемнел лицом. Вестимо, решил, что она им воспользовалась. Невдомек ей было, как оскорбила она его, допустив, что он на девку способен руку поднять. С тех пор с ней не разговаривал. До сего дня.
Удачу стоило ловить за хвост. Пустой болтовни Черва и впрямь не выносила, но в основном ежели она отвлекала от дела: плетения наузов, тканья гобеленов или составления противотрав. Но однообразный лес вокруг, сменившийся прозрачным березняком, стоило им пересечь границу Сумеречного и Зареволесского княжеств, да сдержанная рысь Норова ей надоели – мочи нет! Тут и до беседы с варваром поневоле снизойдешь.
– Сила у вас, Бронец, с княжеской потягаться может, – словно между прочим заметила Черва, касаясь пальцами узора на шее.
Тот, вопреки ожиданиям, не мешался. Разве что Бронец из-за него воспринимался отчетливее. Черва отныне загодя чуяла его приближение, почитай, за версту. И иногда угадывала его настроение, подчас нечитаемое на грубом, рубленном лице. И, само собой, любое его слово теперь для нее было командой.
Чудно, что при таком раскладе он не заставлял ее силой
принести извинения.В любом случае, Черва на диво легко сносила ошейник. Привыкла, должно быть, к покорности, покуда жила на коротком поводке у батюшки с матушкой.
Повисло молчание, нарушаемое лишь чавканьем копыт жеребцов по раскисшему Тракту. Бронец пожевал кольцо в губе, поиграл желваками и хмыкнул.
– Ты, княжна, ежели чего узнать хочешь, так спрашивай напрямую, душевно прошу, – он упрямо выдвинул нижнюю челюсть и напомнил. – Мы же, огнегорцы, до того дремучие, что намеков не разумеем.
Он ее… дразнит?! Черве хотелось бы просветить его еще и касательно его дурных манер, но язык прилип к небу. Ошейник вынуждал говорить лишь то, что требовал… хозяин.
– Отчего же вы во время Свар за место вожака не боретесь? – поинтересовалась она в лоб, как просили. – С вашей силой князем стать – плевое дело.
Бронец досадливо отмахнулся.
– Какой прок княжеству от государя, обделенного Луноликой наследниками?
Благоразумно. И весьма самоотверженно.
– Ну а ты, княжна? – он не остался в долгу. – Отчего опричником заделалась?
– По батюшкиному велению, по матушкиному хотению, – горько вздохнула Черва, не в силах слукавить из-за ошейника.
Бронец хмыкнул себе под нос. Многозначительно и неодобрительно.
– Полагаете, что барышням негоже уметь защищать себя? – тут же вскинулась Черва, нечаянно огладив нагайку на поясе.
Это их огнегорские женщины носа из дома не кажут! Дрессированные!
– Полагаю, что обряжать мужланом пригожую девку – злодеяние, – укоризненно отрубил Бронец. – Я б на месте твоего отца коршуном следил, чтоб эдакие ладошки ни в жизнь ничего тяжелее иглы не тягали. Ваших девок, продаваемых в чужие стаи для укрепления своих, и так судьба не балует. Так кто же их холить-лелеять будет, окромя отцов? А твой… – Бронец презрительно сплюнул.
– А мой позаботился, чтоб я постоять за себя могла, а не выросла кисейной барышней! – огрызнулась Черва, не желая показывать, какой отклик на самом деле нашли слова варвара в ее душе.
И вообще, бранить княжескую чету Серысей имеет право только она!
Бронец глянул на нее жалостливо, как на блаженную. Но отчего-то его сочувствие не ранило ее гордость. Может, потому что было неподдельным? Под этим взглядом Черва стушевалась, вздохнула горестно и нежданно призналась:
– Я шить люблю. И вышивать, и вязать, и ткать. Хотела наузницей стать, в Барханное княжество грезила отправиться на выучку… когда мы там окажемся? – поспешила она сменить тему, на корню зарубая нездоровое желание распахнуть душу нараспашку.
«Было бы перед кем!» – высокомерно вздернула она нос.
– Вот как только доберемся до Стрежни, да разберемся с тамошними волкодавскими заказами, так сразу на козьи тропы и ступим, – Бронец похлопал забеспокоившегося Лиходея по каурой шее, укрытой молочной гривой. – Глазом моргнуть не успеешь, а уже в городе-на-костях.
– Вас, сударь, послали выяснить, не готовятся ли Полозы свершить переворот, а вы размениваетесь на заказы по изгнанию меш и чмухов, выданные чернью? – Черва пренебрежительно поджала губы.