Превосходство Борна (др. перевод)

Мари вернулась в палату. Что же она искала? Что бы это ни было, поиски ее не увенчались успехом.

«Исследуй все вокруг. И ты непременно найдешь то, что может тебе пригодиться», — говорил ей Джейсон, а отнюдь не Дэвид.

И тут она нашла то, что ей требовалось.

Некоторые больничные койки, — как раз такие, какая была у Мари, — имели внизу у ножки рычаг, с помощью которого можно было при необходимости поднимать и опускать постель. Этим рычагом пользовались, как правило, в тех случаях, когда нужно было сделать внутривенное вливание через капельницу или когда врач предписывал больному лежать в определенной позе, например, при вытягивании конечностей, в случае перелома костей. Сиделка, следуя полученным ею предписаниям, снимала рычаг с упора и, нажимая на него, вращала его влево или, наоборот, отпускала его, позволяя ему вращаться в другую сторону. Подобная процедура проделывалась нередко и в часы посещений, когда родственник или знакомый уступал просьбам больного изменить положение койки, хотя бы это и противоречило требованиям лечащего врача.

Мари было известно устройство таких коек и предназначение подобных рычагов. Когда Дэвид лечился после ранений, полученных им в офисе учреждения под звучным названием «Тредстоун-71», жизнь его поддерживали внутривенные инъекции, и Мари неоднократно наблюдала за тем, как это делалось. Будущий супруг ее вынужден был терпеть невыносимую боль, и сиделки понимали, что если они хотят хоть немного облегчить страдания больного, то им следует пренебречь строгими врачебными предписаниями. Когда однажды Мари сама попробовала покрутить рычаг, то обнаружила, что это значительно легче, чем гладить утюгом.

Она решительно сдвинула с места рычаг и, нырнув в постель, предоставила механизм самому себе. В ожидании дальнейшего хода событий Мари думала о том, сколь различны были двое мужчин, которых она любила. Джейсон, ее возлюбленный, проявлял удивительное хладнокровие и терпение, чтобы в нужный момент обрушиться неожиданно на противника и сохранить тем самым себе жизнь. Зато Дэвид, ее супруг, такой податливый, такой послушный, когда он пребывал в роли ученого-востоковеда, отрицал любое насилие, включая давление на человеческую психику, поскольку сам в полной мере испытал все это и считал, помимо всего прочего, что необходимость отказываться от проявления нормальных человеческих чувств превращает людей в животных. И вот теперь его заставляют принять обличье человека, которого он глубоко презирал.

Дэвид, мой Дэвид! Мне бы толику твоего здравого смысла! Как я люблю тебя!

В коридоре послышался шум. Мари взглянула на часы на столике. С тех пор, как она подняла трубку телефона, прошло шестнадцать минут.

Когда вошла сиделка, руки больной лежали поверх одеяла, а веки были опущены, как если бы она задремала.

— Все хорошо, моя дорогая, — проговорила женщина, идя к кровати. — Вы тронули меня, не стану отрицать. Но я вынуждена подчиняться приказам, а инструкции по поводу вас очень строгие. Поэтому мне пришлось дожидаться, когда уйдут отсюда этот майор и ваш врач. Так что же вы хотели мне сказать?

— Не… сейчас, — прошептала Мари. Ее голова откинулась вниз, а выражение лица свидетельствовало о том, что она скорее спит, чем бодрствует. — Я так устала… Я приняла… таблетку.

— Охранник больше не наведывался?

— Он больной человек… Он никогда не прикасался ко мне, да я бы этого и не допустила. Но он такое мне показывал… Я так устала…

— Что подразумеваете вы под «больным человеком»?

— Ему… так нравится смотреть на женщин… Он не беспокоит меня, когда я… сплю… — Веки Мари упали, и глаза закрылись.

— Цзан! [57] — возмущенно выдохнула сиделка. — Грязная скотина! — Повернувшись на одних пятках, она вышла из палаты и, затворив за собой дверь, набросилась на охранника: — Женщина спит!.. Ты меня понимаешь: спит!

— Ну и слава Богу!

— Она сказала, что ты еще не дотрагивался до нее.

— Я об этом и думать не думал.

— И теперь не думай!

— Нечего мне читать лекции, старая карга: и без тебя знаю, что мне делать.

— Смотри у меня в случае чего! Все расскажу майору Лину утром! — Сиделка смерила взглядом охранника и двинулась по коридору, всем своим видом и походкой демонстрируя агрессивный характер своих намерений.

57

Грязный! (кит.)

— Эй, вы! — раздался тревожный шепот из-за слегка приоткрытой двери палаты Мари. Затем, подвинув дверь еще на один дюйм, Мари спросила: — Кто она, эта сиделка?

— Мне казалось, вы уже заснули, миссис, — смутился охранник.

— Она сказала мне, что собирается выяснить у вас кое-что.

— Что именно?

— Она только что снова заходила ко мне! Говорит, что здесь имеются какие-то двери, ведущие в другие помещения. Кто же она такая?

— Как это — кто такая?

— Тише! И не смотрите на меня, а то она увидит!

— Она свернула по коридору направо.

— Никогда ей ничего не говорите! Лучше Дьяволу откройтесь, чем этой женщине! Понимаете, что я имею в виду?

— Откуда мне понять, кто из вас что имеет в виду! — взмолился охранник, говоря подчеркнуто размеренно, но уставившись в противоположную стену. — Я понятия не имею, чего вы хотите от меня, госпожа, и чего она хочет!

— Войдите-ка сюда! Да поживее! По-моему, она — коммунистка! Из Пекина!

— Бэйдцзина?

— Да. Я не хочу никуда убегать с ней! — Мари распахнула дверь и притаилась за ней.

Когда охранник шагнул в палату, дверь с шумом закрылась за ним. В комнате было темновато: слабый свет сочился только из-за полураспахнутой двери ванной. И, хотя вошедшего было хорошо видно, сам он ничего не мог видеть.

— Где вы, миссис?.. Не беспокойтесь, она до вас не доберется, где бы вы ни…

Больше охраннику не удалось ничего сказать: Мари обрушила на его череп стальной рычаг от подъемного механизма койки с такой силой, с какой деваха с ранчо близ Онтарио когда-то стегала кнутом коров на пастбище.

Страж моментально отключился. Мари опустилась на колени рядом с ним и быстренько принялась за дело.

Китаец был мускулистым, но роста небольшого и к тому же стройного сложения. Мари, в свою очередь, к крупным женщинам не относилась, хотя и была довольно высокой. Если что-то где-то подколоть, а где-то сделать складку, одежда и обувь охранника вполне могли подойти ей на случай бегства. Однако оставались волосы, создававшие проблему. Мари внимательно осмотрела палату… «Исследуй все вокруг. И ты непременно найдешь то, что может тебе пригодиться»… И она впрямь нашла то, что ей было нужно. Из-за дверцы хромированного шкафчика на столике выглядывал конец полотенца для рук. Она вытащила его, замотала волосы узлом на голове и обвязала их полотенцем, тщательно подоткнув внутрь его край. Вне всякого сомнения, подобный головной убор выглядит по меньшей мере своеобразно и наверняка привлечет к себе внимание, но при случае может сойти за тюрбан.

Охранник, когда с него стаскивали обувь и носки, застонал и попытался было приподняться, но тут же снова впал в бессознательное состояние. Мари подскочила к шкафу, схватила в охапку свою одежду и, подойдя к двери, осторожно приоткрыла ее — не больше чем на дюйм. Две сиделки — одна азиатка, другая белая — тихо беседовали в холле. Китаянка была другая, а не та, что приходила к ней только что и выслушивала ее жалобы по поводу приставаний охранника. Потом подошла еще одна сиделка, кивнула этим двоим, и все трое двинулись в дальний конец холла, к двери в кладовку. На столике, в полусотне футов дальше по коридору, зазвонил телефон. Перед конторкой от коридора ответвлялись боковые переходы. С потолка свисал указатель «Выход» со стрелкой, показывавшей направо.