Прибытие поезда

– Скучно жить стало, Василикэ?

– Поздно мне скучать, - сказал священник, перекладывая нож в левую руку.
– Жизнь моя долгая, нелёгкая. Такие, как мы с тобой, - он разжал пальцы и тут же вновь схватил падающий нож за самый конец клинка, - скучать уже не научатся. После нас да, это верно...

– Зубы-то мне заговаривать не...

– В кого ты выстрелишь? В меня? Они за твоими деньгами не пойдут, помрут со страху тут, в дверях. В неё? Ты даже не заметишь, как я тебя убью.

Настоятель поднял руку, и гайдук, отвернув револьвер от Евдокии, прицелился отцу Василию в живот. Потом голова Кэтэлина взорвалась и рассыпалась.

29.

Спустя две с половиной недели был форсирован Дунай.

Ободранный до голого дерева иконостас сгорел вместе с монастырём незадолго до прихода объединённых русских и румынских войск. Второй - женский - монастырь освободили в начале осени болгарские ополченцы.

...Евдокия вырвалась и забилась в тёмный угол, за сервант. Крупный осколок зеркала долетел до неё и оцарапал ногу. Кэтэлин переводил взгляд с опустевшей рамы на собственную руку.

– Чёрт, - сказал он.

Отец Василий выронил нож. Дети попадали: кто лёг ничком, кто присел на корточки. Пригнувшись, Кэтэлин перебежал к окну, но во дворе увидел только неподвижно лежащего смотрителя и красное пятно на стене конюшни. За воротами ходил конь, волоча по траве вожжи.

Грохнуло у самого уха, так что гайдук отлетел от проёма и затряс головой.

Тут в окно стали палить разом с двух сторон. На спины детям посыпалась штукатурка, и от поднявшегося визга Кэтэлин вконец оглох. Лёжа на полу, он вытянул руку и выстрелил в окно наугад. Комнату затягивало дымом, осколки зеркала и кружек рассыпались по всему полу, пули застряли в стенах и потолке. Над разбитой, ввергнутой в ужас и хаос почтовой станцией разливалось утреннее сияние.

– Сволочь!
– крикнул Кэтэлин в светящийся проём.

Выстрел; раскалывается и падает дубовая вешалка. Зелёный сюртук смотрителя распластывается по полу, как сваленное ветром пугало. Становится тихо, даже дети заткнулись и слышно в тишине, как звенит, разматываясь, пружина в сломанных часах.

– Сволочь!
– гайдук лежал, обеими руками держа револьвер над головой.
– Это ты, Сволочь?

– Я, - ответили из-за стены по-болгарски.

– Неправда!
– Кэтэлин сел.
– Слышь?

– Слышу.

– Я тебе не верю.

– Нас тут десять человек, - голос перемещался к двери.
– Давайте спокойнее там.

– Дверь запри, - шепнул гайдук настоятелю.
– Знаешь этот голос?

– Впервые слышу, - отец Василий проверил щеколды.

– Чего тебе надо?
– Кэтэлин шёл к противоположному окну, перешагивая через детей.

– Выходите, - ответил голос.
– По-хорошему. Мы вас можем всех перебить.

– А если выйдем?

– Тогда подумаем.

– Сука ты, батюшка, - прошипел гайдук.
– Кого ты на хвосте притащил... Слышь, - крикнул он.
– Сволочь! Я не выйду.

– Выйдешь.

Окно, возле которого встал Кэтэлин, брызнуло в комнату. Гайдук повалился на пол и перелез под стол.

– Предупреждал же, - досадливо произнёс голос.
– Кто там живой?

– Я вообще-то живой, - гайдук выглянул из-под стола.
– Целиться надо, Сволочь, когда стреляешь.

Кто-то ходил и переговаривался под дверью.

– Дайте ещё минуту, - громко сказал отец Василий. Кэтэлин вытаращился на него.

– О, дед, - обрадовался голос.
– Зачем тебе минута?

Священник дёрнул Кэтэлина за ногу и показал странный жест: будто что-то поджигал. Кэтэлин кивнул.

– Помолиться.

Гайдук откатился в угол, к ружьям и мешкам. Из патронной сумки вынул жёлтый навощённый свёрток с витым фитилём.

– Минуту, - согласился голос.
– Молись.

– А о чём теперь молиться?
– процедил Кэтэлин, зажимая в зубах спичку.

– О лёгкой смерти?
– предположила Сволочь.

– Лёгкой, - Кэтэлин зажёг фитиль и выпрямился.
– Этого я тебе обещать не могу.

И бросил шашку в окно. Отец Василий скривился и заткнул уши в ожидании.

Ни звука.

– Сволочь, - гайдук постучал по стене.
– Ты там?

– Конечно, - сказал голос.

– Куда это я так хорошо попал?

Помолчали.

– В лужу, - донеслось через полминуты уже с другой стороны.
– Выходи.

– Чёрт, - Кэтэлин сел и размял лицо ладонями.
– Василикэ, ты к этому как-то ближе... Чего они хотят?

Священник жутко, мёртво усмехнулся. Кэтэлин поднял брови: "всех?" Настоятель прикрыл глаза.

"Детей?"

– Да, - вслух сказал отец Василий. Кэтэлин поверил.

Они смотрели друг на друга из углов. Потом Кэтэлин зевнул, растянул засаленный ворот рубахи и показал на дверь. Отец Василий встал, с трудом разгибая ноги.

– Собираемся!
– прокричал он.
– Не стреляйте!

Голоса, щёлканье затворов, шаги. За дверью кто-то кашлянул.

Кэтэлин прикусил губу.

– По одному, - сказала Сволочь. Она стояла где-то между дверью и окном.

– Думаешь, их правда десять, разбойник?

– Меньше. Слышишь, ходят? Семь-восемь.

Настоятель закатывал излохмаченные рукава.

– А сколько там до мускалей?
– устало спросил он.

– Полчаса, - гайдук пнул ближайшего к нему ребёнка и жестами показал: вставайте.

– Я не о том, - отец Василий прошёлся по черепкам, на ходу разминая пальцы.
– Сколько нам нужно продержаться?

Кэтэлин снова зевнул.

– Минут пять.

Их вывернутые лица отражались в осколках кружек.

– Трудно будет, разбойник, - священник оглядел разбитый сервант, вздохнул и повернулся к детям.
– Слушайте... Не думайте ни о чём. Я брошу в два окна бутылки. Потом, - священник принял из рук гайдука заряженное ружьё, закинул за спину, - мы выйдем в эту дверь. Приготовьтесь бежать. Когда услышите первый выстрел, бегите. Не смотрите на нас. Бегите, как никогда не бежали. Если кто-то упадёт, бегите. Если устанете, бегите. Если покажется, что вы уже далеко, бегите ещё быстрее. Бегите час, два часа. Понимаете?

– Да, - за всех ответила большеглазая.

– Вот так.

Он встретился глазами с Кэтэлином. Гайдук протянул второе ружьё.

Встали у стен. За каждым плечом по ружью, в руке по револьверу.

– Ну, - сказал голос.

– Разбойник, - отец Василий вытряхивал камешек из башмака.

– Щи врай, мэй?

– Так, - натянул сапог, поднял оружие. Сунул револьвер под атласную повязку, подошёл к серванту и достал пару бутылок. Не выпуская их из рук, почесал бороду сгибом запястья.
– Я бы хотел, чтобы ты попал домой, разбойник.