Прибытие поезда

– А, ну, это, - смутился человечек, - имеем необходимость признать, что это услуга платная.

– Бедная Румыния, - сказал Кэтэлин.
– Хорошо, заплатим.

Смотритель наблюдал, как они входят в сени: гайдук, пригибающийся под низком потолком, отец Василий, придерживающий атласную повязку на боку, и толпа детей, пятнистых от синяков и грязи. Кэтэлин вытряхнул на стол монеты, добытые ранее у купца.

– Вина. И пожрать всем. Людей тут, я погляжу, немного живёт?

– Одни мы остались, - сказал человечек, имея в виду, кажется, себя.

– Не на станции. Село, говорю, маленькое.

– А, ну, четыре дома и огород, - он разлил вино по кружкам.
– Сперва дед наш тут жил, со своей женою и сыновьями. Потом меньшой сын - дядька наш - женился и построил дом рядом, а дед уже на почте не служил, ноги у него отнялись. Потом старшой женился, наш отец, и построил дом рядом, и служил на почте, а теперь никого нет, одни мы на почте служим, а в Трей Плопь остались бабы и племянники наши малолетние.

– Как ты село назвал?!

– Трей Плопь.

– Врёшь! Вчера утром проезжали Трей Плопь за Албештами!

– За Албештами...
– смотритель растёр по рукаву каплю вина.
– Нет, Албешты не знаем, извиняемся. Знаем Трей Плопь у Ослиного Колодца, это отсюда часиков пять...

– Это, значит, другие Трей Плопь?

– Не имеем представления, сколько ещё есть на земле Трей Плопь.

– А граница с мускалями далеко?

– Вон она, - взмах в окно, где белеет степь.
– Отсюда часто видно русские поезда.

Они выпили, крепко обнялись, подавшись друг к другу через стол, выдохнули кислый запах чёрного молдавского винограда. Большеглазая коснулась щекой пыльного плеча гайдука.

За окном смотритель выпрягал коня из повозки, о чём-то неслышно беседуя с ним. Может быть, рассказывал историю села, выросшего окрест почтовой станции. А может быть, жаловался на судьбу, сделавшую его одиноким. Злата, пьющая вино впервые в жизни, уснула и тихо посвистывала носом, положив щёку на стол. Составленные у стены ружья светились розовым, отражая рассвет.

– Это разве степь, - презрительно сказал Кэтэлин.
– Вы не видели настоящую степь. Вот где я родился, там Буджак, а Буджак это у-у! Люди там без слуху и духу пропадали.

Настоятель перекрестился.

Муха спускалась по его отражению в зеркале на стене. Навозом и сохнущим сеном тянуло со двора.

– Полчаса до мускалей, - гайдук погладил большеглазую по спутанным пшеничным волосам и отстранился от неё. Встал, покачиваясь на пятках. - Ты, - (не глядя, вытащил из-за стола девочку в оранжевой косынке).
– Как тебя зовут?

– Евдокия.

– Хорошо, - Кэтэлин сунул ей в руки полную кружку.
– Пей.

– Не увлекайся, разбойник.

(Капнул воск с не погашенной утром свечи в углу.)

– Пусть хоть пригубит.

Евдокия пригубила. Кэтэлин подул в усы, выпуская хмель, и выпил остаток.

Затем он медленно отступил, одной рукой держа девочку за шею, а второй направив в отца Василия револьвер. Взвёл курок и указательным пальцем довернул заедающий барабан. Два щелчка.

– У тебя шесть пуль, - отец Василий сидел, положив обе руки на стол. Дети замерли вокруг него.
– Значит, в живых останутся четверо. Пока зарядишь...

Кэтэлин зажал Евдокию так, что девочка едва дышала под его рукой.

– Я тебя не убью, батюшка. Я только её убью.

Священник шевелил пальцами; под каждым остался мокрый отпечаток на столешнице. Злата сопела и причмокивала во сне.

Кэтэлин сделал ещё один шаг назад и прижал ствол к уху Евдокии.

– Зачем?
– тихо спросил отец Василий.

28.

– Денег у меня больше нет, разбойник.

– Я знаю, - кивнул Кэтэлин.
– Но ты мне их можешь принести.

– Откуда я их возьму.

– От мускалей возьмёшь, батюшка. От мускалей.

– Дурак, - отец Василий с хрустом отлепил руки от стола и отпустил обратно.

– Кто мне даст денег ради одной девочки. Я бы отдал, если бы у меня были, но там, - он кивнул на окно, - там война. Думаешь, они станут платить за жизнь монашки? Ты на это рассчитывал всё это время?

– Я-то... Я ни на кого не рассчитывал. Ты хитрая сука, батюшка, вот что я тебе скажу. А это я знал с тех пор, как понял, что ты мускальский шпион.

– Я...

– Нкиде гура, блегуле. Ты выбрал длинную дорогу через глушь, где легче потеряться. Хорошо. За тобой - не говори, что не за тобой!
– пришли башибузуки. Не ходят в Румынию башибузуки. Что ж ты за крыса, думаю, что за тобой послали башибузуков. И эта Сволочь...
– гайдука передёрнуло.
– Ты шпион, Василикэ. Твоё дело, - он покраснел сильней обычного, и револьвер в его руке подрагивал, царапая ухо Евдокии.
– Будет большая война и много жизней заберёт, это твоё с мускалями дело. Наверное, оно того стоит. Наверное, всё никогда не будет как раньше. Понимаю, политика, вера, спасение. Ты везёшь им...
– (падает в обморок младшая Мария; мальчики подхватывают её под руку и держат, не зная, куда положить), - ...что-то эдакое. Ради этого тебе голову сложить не трудно, вот какое у тебя важное дело!
– Кэтэлин брызгал слюной и раздувал ноздри, как конь. (Злата просыпается, и брат Артемий заслоняет ей лицо вышитым рушником, шепчет что-то на ухо).
– Ты для веры и правды своей жизни не пожалел - бун, ам ынцэлес. Моей, прожжённой, поломанной, не пожалел - хорошо! Понимаю! Но что ж ты, - плевался Кэтэлин, - что ж ты, сучий потрох, детьми прикрылся? Дети! Мать твою шлюху, они же ещё ничего не видели!

– Что ты хочешь?!
– заорал в ответ отец Василий, поднимаясь и шаря вслепую по столу. И Кэтэлин сдулся; стоял, всхрапывая на каждом вдохе, и дрожащей ладонью зажимал монахине рот.

– Денег, - сказал он.
– Золота. Если бы я мог, - он мотнул головой, роняя капли с усов, - я бы сказал тебе - принеси столько золота, сколько весят все твои дети. Но это невозможно. Поэтому слушай сюда, батюшка. Сколько весит девчонка?
– гайдук приподнял Евдокию за шею и вновь поставил.
– Я думаю, фунтов восемьдесят. Но это тебе решать, потому что если она перевесит золото, я её убью.

– Ты дурак, разбойник, - хрипло сказал настоятель.
– Никого ты не убьёшь.

– Иди к своим мускалям. Вернёшься как миленький. Потому что остальные дети... Ты их не сможешь всех заткнуть, Василикэ. Убить не сможешь, только напугаешь, может, на год или на десять лет. Но потом кто-то из них не выдержит и проговорится. Как ты оставил девчонку здесь. Вот и проверим, батюшка, стоило оно того, или нет.

– А ты хорошо придумал, - настоятель возвышался над головами детей, больше не горбясь, он оказался почти одного роста с Кэтэлином.
– Восемьдесят фунтов золота... Такого я, признаться, не ждал. Что ты нас ночью зарежешь, был готов, а вот чтобы такое...

Кэтэлин улыбнулся.

– Так бывает, батюшка.

– Если я сейчас скажу "нет", ты должен будешь выстрелить. Убьёшь Евдокию, и чем станешь меня пугать? Никто к тебе в руки не дастся. Чтобы получить золото, она тебе нужна живая. А пока она жива, зачем мне что-то тебе нести?

– Твою-то мать, - сказал гайдук.
– Я-то никуда не спешу. Так и буду здесь сидеть, час за часом, день за днём. Это тебе нужно к мускалям.

– Я совсем не о том говорю.

Из надрезанного калача отец Василий вынимает нож.