Приходите за счастьем вчера

– Это Эдвард, девушка. – Сжалилась менеджер зала.

– Эдвард? Просто я забы… Нет! Я же сразу сказала так… – сообразив, как нагло её развели, Катерина набросилась на мужа. – Сейчас убью!

– Мышечной массы не хватит… – увернувшись от кулачка, Элайджа перехватил руку. – Я за билетами на Сумерки. Ближайший сеанс через двадцать минут.

– Ты не собираешься настаивать на Хоббите?!

– Ни капельки. Одинаково равнодушен и к нему, и к прочей нечисти. Или ты попросишь прощения и скажешь, что я был прав, когда брал билеты?

– Я?! – Она тоже была равнодушна, но просить прощения? – Нет.

– Тогда, слушаю и повинуюсь… – отпустив её запястье, Майклсон сделал шаг в сторону.

– У меня есть, что предложить ценного, – зашептала ему на ухо девушка. – Я сяду к тебе на колени и не буду комментировать.

– Совсем ничего?

– Ничего.

– Идёт.

Скинув модельные туфли, Кетрин сидела на диванчике, положив голову на плечо мужу, но мысли были далеко от путешествия компании гномов, хоббита и волшебника. А Элайджа наоборот предпочитал ни о чем не думать, уставившись в экран и чувствуя, как время от времени нежные пальчики проводят по губам, подкармливая в темноте очередной порцией солёного попкорна.

– Я тоже. Больше всего на свете.

– Что тоже? – он недоумённо моргнул.

– Люблю тебя. Ты мне только что признался в любви. – Погладив пальцем его брови, Катерина вздохнула, зря она отреагировала – у Эла вырвалось случайно, а очарование минут для него исчезло, краски померкли, фильм перестал быть захватывающим. – На улице не очень холодно – пойдём отсюда?

– Пойдём.

Но и прогулка им не помогала – косые, лишь изредка пересекающиеся взгляды, молчание и нежелание идти на компромисс. По-другому быть не могло: только самостоятельность Кетрин помогала ей выжить, а гордыня Элайджи не утратить себя в мире огромных денег, но для их личного мирка они были и оставались бесконечной отравой. Впрочем, это не меняло того факта, что когда замерзали ладони, Катерина всё так же молча грела их в кармане пальто Элайджи, пока тот следил, чтобы брюнетка не споткнулась. И скоро не говорить с мужем у Кет тоже сил не было – как очнувшись, она с удивлением отмечала усталость его взгляда, морщинки напряжения у губ, совсем несвойственную спортивной фигуре лёгкую раскоординированность. Потянула за рукав к витрине какого-то кафетерия, и когда сели за столик, упрямо глядя в глаза, спросила:

– Как там в корпорации? «InterStructure» ведь выкачивает все ресурсы сейчас, а остальное?

Едва не усмехнулась на недоверчивый взгляд – нормальный содержательный диалог без агрессивного сексуального подтекста, пожалуй, за последнее время у них и впрямь был редкостью.

– Есть немного. У нас проблемы, сходные с теми, что были у твоего отца.

– Слишком быстрое расширение за счёт кредитов, и поэтому зависимость от инвестиций?

– Нет, не в этом смысле, кошечка. – Не самый резкий ответ. Работа – разве такая интересная тема? Для них, да, одна из интересных, но сейчас это было натянуто. Но лучше так слушать голоса друг друга, чем никак. – Скорее это можно назвать слишком многоуровневая кредитная политика. На основном предприятии ничего не висит, но на дочерних структурах – да, и много. И сейчас любой выведенный из строя винтик может обернуться большими проблемами. Рейнолдс спит и видит, где найти такую слабую точку, поэтому каждая требует внимания.

– Но ты ведь знал, что так будет. – Она мотнула головой – прошло полгода с тех пор, как Кет интересовалась корпорацией в последний раз, и неудивительно, что всё изменилось. – Почему решил сделать так?..

Потрясающая ночь завершилась мягким сонным утром, они сменяли одно другое, и спустя месяц, оставляя крепко спящую Катерину в постели, он уже не ожидал по возвращению из офиса не найти её вечером в доме. Первую неделю Элайджа был дико зол, но не слишком тревожился, уверенный, что Кет побесится и скоро найдётся, вернётся, и он живо вытряхнет из неё всю дурь, которую она придумала – это подтверждалось и тем, что помимо корзинки для Мартина и самого кота она не взяла никаких вещей, если не считать крошечной сумочки, с которой, по словам Розы, вышла из дома, но никто ничего не знал – ни Елена, ни Зальцманы, Кетрин уволилась с работы… Девушка растворилась бесследно, обналичив не много, но и не мелочь, и единственный след, что Элайджа сумел отыскать – несколько дорогих украшений, заложенных в Лондоне. В этом не было новости – Кет сама предупредила менеджера, кто может захотеть выкупить их. Проходили месяцы, но ни одно детективное агентство даже примерно не давало знать, где теперь может жить миссис Майклсон. А Элайджа не понимал, как ни пытался, почему она сбежала теперь. Неужели так хотелось свободы и независимости от него, самой принимать все решения? Наверное, хотелось… Выходит, что больше, чем жизни с ним. Свобода ей дороже и милее. Сидевший в кресле мужчина секунду подумал, разглядывая клочок бумаги. Что написано, знал итак:

«Нам нужен тайм-аут успокоиться, и всё будет хорошо. Дай мне время. Катерина Майклсон. PS. Не придумай себе ерунды – других мужчин у меня нет».

– Эл, о’кей? – Дик нахмурился, заметив отсутствующий взгляд друга, осекшегося на середине фразы. – Так что твои шины?.. Нормальные?

Опомнившись, Майклсон перевёл взгляд на сидящих мужчин:

– Да, Йокогама отличные. Точно не хуже Мишленовских. – Пальцы потянулись к бумажке. – В прошлый прокол протянула до бокса целых… целых…

В итоге смял и метким броском отправил в нижний ящик стола. Всё и с этим кончено. Жена никогда не делала ничего просто так, хотя и не чужда была романтизма – оставленная у него в кабинете записка вместе с букетиком незабудок, снятые с карточки деньги: явное обещание вернуться в этот дом в прежнем статусе. Цветы он сразу же выкинул в раздражении от слов Бекки, что незабудки – майский цветок, на развод в одностороннем порядке подал, получил – остались формальности, а записка осталась, пришпиленная к столу текстом вниз. Зимой за бокалом алкоголя в атмосфере вечернего покоя она порой попадалась на глаза, как и сегодня. Для него Катерина утратила себя, в мыслях бывшая жена стала только обезличенным местоимением «она», но это имя в конце, само сочетание букв, проговариваемых про себя… Нет, всё же про себя, но он не заметил, как обернулись на отстранённый шёпот увлечённые разговором друг и брат, услышав имя. Но никто не подал вида.

Зачем ему нужна жена, которая на деле просто эгоистичная сучка: раз за разом вынимает душу, а потом сбегает? И пусть даже обожаемая эгоистичная сучка – это приходилось признать, после того как пару недель назад едва не сбил какую-то женщину, напомнившую ему со спины свою. Он хотел перегореть и никак не получалось – бывшая женушка была ловким манипулятором, умевшим оставлять белые пятна, не дававшие окончательно забыть о ней: когда успокаивалось сердце, они третировали разум, а стоило включить рациональность – эмоции. Если хотела сбежать, какого чёрта было спать с ним напоследок? Утешительный приз? В чём выгода, когда можно жить и кататься как сыр в масле? А если так любит, ну, или просто так хотелось потрахаться с ним, то почему сбежала? Если бы другой мужик – она бы не оставила постскриптум, изворачиваться и привирать было её второй натурой, но специально сочинять ерунду пока не прижали к стенке – нет.

Не отпустил бы? Конечно, не отпустил. Что значит «время»? Вопрос не в сколько – Элайджу не занимали сроки, – а только зачем ей это время отдельно от него? День или десять лет, какая, к дьяволу, разница?! Ни к чему, и последнее предложение казалось и вовсе издёвкой. Пусть гуляет одна и дальше. Ему даже стало спокойнее – «благодаря» Катерине устав от женского пола вообще, Элайджа с головой отдался работе и, постепенно погружаясь в проблемы корпорации, вдруг вспомнил, что она у него интересная и любимая, дела, в которых из-за постоянного недосыпа, попыток оставаться рядом с женой и напряжения постепенно начинала появляться неразбериха, резко пошли в гору. И всё же смятый комок бумаги отправился не в мусорное ведро, а только в стол. Он выкинул из своего дома любое напоминание о прошлом, продал её картины, украшения и автомобили, Керолайн по его просьбе от и до перекроила комнаты, но бумажонка вызывала чувство неуловимой болезненной тяги раздражать воспоминания, так, наверное, когда-то в мире без глобализации, ещё не прошитом нитками скоростных путей и связей, всем существом вздрагивал изгнанник, услышав родную речь в дальних странах.

Нейтленд подумал, что никогда не женится – попадётся же такая сука… Да кому оно надо?! Хотя и он нашёл себе постоянную даму для секса, на удивление нежную красавицу – мисс Стенфилд оказалась той ещё гордячкой и своего унижения Катериной шефу не простила, быстро подыскав замену Майклсону – да тот и не возражал рокировке, раньше качественные девочки нередко кочевали по их постелям из одной в другую и обратно, – но там ничего не связывало, кроме кроватных развлечений. А чтобы так убиваться по бабе… Да Дик был даже не уверен, что хоть кто-то постоянно греет постель его друга, подозревал, что никто, но, разумеется, не задавал этих вопросов.

А Кол подумал, что нужно быть мужиком и тоже прекратить этот мазохизм, дать, наконец, яхте имя. Одна Елена шила подвенечное платье, готовясь к свадьбе со Стефаном Сальваторе, другая блестела на солнце, стоя на якоре у берегов Адриатики.

Трель телефонного звонка резко вклинилась в мирную тишину вечера. В глаза бросилось имя «Елена», и горло неприятно сжалось.

– Сейчас буду. – Выйдя за дверь, он изобразил радушный тон. – Здравствуй, Елена. Что-то новое?

– Здравствуй, Элайджа. – Она помедлила, но сообразив, что зять может решить, будто Кетрин нашлась, быстро заговорила: – Нет, ничего нового, никаких новостей, я не знаю, где Кет, просто… Просто я кое-что не сказала раньше.

– Что именно?

– Она была беременна. – Голос брюнетки начал дрожать от нерешительности. – То есть, она сказала так. Случайно.

– Мне просила не говорить, – констатировал Элайджа. – Когда было дело?

– В сентябре. Она не хотела говорить, потому что считала, что ребёнок вряд ли выживет и… вот… – красная от стыда, Елена нервно прошлась по комнате. Сначала она хотела поговорить с Колом, но быстро сообразила, что так поступать нельзя – этот Боливар не выдерживает и троих, где она была точно лишней – увидела по глазам младшей близняшки сожаление о болтливости. Стефан тоже не знал, а с каждым днём ответственность давила всё сильнее. – Поэтому не сказала.