Приходите за счастьем вчера
Шрифт:
Деревянные половицы чердака тихо поскрипывали под ногами, словно говоря, что дом старый и требует бережного отношения. Хотя куда уж бережней…
– Ты снова не спишь? – голос женщины был укоризненным. – Есть нужно.
– Я не хочу. – Она легла на диван и вздохнула. – Уже двадцать шестая… Ещё неделя и всё.
Кетрин знала, что Амалия ею недовольна, и дело совсем не в еде, но по поводу мужа девушка старалась отмалчиваться. Но разве старушку заставишь замолчать? Эти бесконечные монологи “бу-бу-бу”, “бу-бу-бу”…
– Ты меня не слушаешь. Твой муж совсем не похож на человека, который позволяет такие вещи.
– Эл никакой не тиран и не шовинист. Это шутка. Он очень… – Кетрин устало ткнулась
– Мой супруг бы…
– А это мой супруг. Тётушка, хватит уже. Я, наверное, знаю лучше человека, которого люблю.
– А я не уверена, что знаешь. Вы современная молодёжь ничего не понимаете в людях. Всё с тычка да с рывка. – Начинался очередной раунд причитаний. – При чём здесь ханжество? Разве можно сбегать из дому? Да ещё беременной?
– Он о беременности не знает.
– Пока не знает! Скоро узнает. Какой мужчина вытерпит такое? Только тряпка и подкаблучник и, если твой Эл не такой, а ты говоришь, да и я помню, что не такой. Что ты творишь?
– Если я не смогу выносить ребенка, наоборот ему будет легче. Я ничего не скажу, – сказала Кетрин, лениво водя пальцем по завитку сучка. – И всё. Если смогу – Элайджа достаточно рационален, чтобы оценить мои резоны. Закроем тему, это личное.
– Милая, а ты насчет рациональности не перепутала счета за дом с отпрысками? Человек за рулём Ламборджини не станет обгонять чайников, показывая мощь авто, он и так знает, что выиграет в отличие от BMW.
– Ты смотришь Top Gear в своём возрасте?
– Я много что смотрю, в отличие от некоторых, которые только и умеют, что нюни распускать. Порой, именно мягкость – крайняя степень гордыни, которая настолько сильна, что не разменивается на мелочи.
– Ну, хватит же, – схватив хлопковый палантин, девушка вышла из комнаты.
Скрип половиц чердака, такой уютный, вызывал мороз по коже, но неуверенности в сердце не было. Что Амалия знала, кроме того, что Кетрин ушла из дома? Ничего. Красиво и умно говорить, что супруги должны делить всё поровну. Красиво, но не правда. Заторможенная, Кет неловко опустилась в кресло. Иногда нужно просто пожалеть своего мужчину. Ах, да – ещё одна пошлость из бабских романов, что унизительно жалеть. Ерунда. Что Эл не потянет ещё одного круга их бедствий, даже веди она себя как ангел, Кет уже знала с того момента, как он попросил покоя. А разве же она ангел? Ему и впрямь нужен был покой и, да, эта дурацкая корпорация, в которой он получал уверенность и цели, а не возня с истерящей женой. Две недели достаточно, чтобы понять, насколько выпиты из него соки, и потеряно душевное равновесие. Тоже ложь самой себе. Всё было понятно ещё тогда в Сан-Франциско. Элайджа, берущий силой женщину? Нет, просто смешно…
Она уже знала, кто виноват в потере Маргарит – она сама, а точнее её разгульный образ жизни. Чувство вины усиливало и то, что Кетрин так и не сумела полюбить ребёнка, причину своего нынешнего и будущего несчастья, но страх его потерять изъедал не меньше, чем будь он желанным.
Элайджа скоро узнает о ребенке, его реакция на неё... Катерина знала, что плохо выглядит вопреки прекрасному климату и питанию из-за того, что мало спит, токсикоза и нежелания следить за собой. Глаза от постоянных слёз стали тусклыми и вечно припухшими, волосы вчера она отрезала до плеч – без ламината они посеклись и посохли, бёдра немного отяжелели из-за запретов врачей на занятия спортом, а кожа не огрубела благодаря молоку и выглядела сияющей, но одевалась Кет тоже совершенно иначе, предпочитая джинсовый комбинезон и футболку прежнему стилю. Иными словами, привлекательной теперь её было назвать трудно, приятная простушка и не
более, какие уж тут страсти. Да ей и не хотелось страстей. Если бы человек мог стать куколкой, заснуть и, когда родится это существо, проснуться… Или не родится. Ребёнок пнулся, детка вообще последние недели была особенно резвой, это било по нервам, и Кетрин почувствовала, что снова плачет.– Господи, сделай же так, чтобы она успокоилась…
От очередного приступа плаксивости избавила трель дверного звонка, но Кетрин не встала с места. Чего ради ей принимать гостей? Она уже было приготовилась задремать, когда за спиной раздались шаги. Сухонькая ладонь коснулась плеча.
– Кетрин, вставай.
– Я посплю здесь.
Опять она. Амалия не давала покоя из-за одного глупого поступка – как-то вечером выйдя на балкон и задумавшись, Кетрин засмотрелась вниз и, как всегда бывает, земля внизу затянула её взгляд. Потом молодая женщина долго доказывала, что у неё просто закружилась голова, но с тех пор старушка никогда не оставляла её на втором этаже надолго одну.
– К тебе посетитель.
– Какие посетители? Отправь их… – “в бухгалтерию...” вертелась в мыслях коронная фраза недовольства и ледяной тон, которым обычно она говорилась, – куда-нибудь по делам...
– Боюсь я уже там, куда ты меня послала, – раздался над её головой спокойный голос. Катерина удивлённо распахнула глаза, автоматически положила ладонь на живот, и с её губ сорвалось нервное:
– Элайджа? Привет.
На большИе приветствия Элайджа не рассыпался и, всю дорогу, пока они спускались в гостиную, не удостоил жену и взглядом. Кетрин тоже ничего не сказала, во все глаза глядя на мужа, и слушая бодрое бормотание Амалии о погоде и видах на урожай. Бормотание раздражало всех.
– Наверное, вы хотите пообщаться, а я пока пойду поставлю чаю. Попьем, – выпалив это старушка ретировалась. Стало только хуже. В гостиной воцарилось гнетущее молчание, и Кетрин поняла, что нужно начинать первой.
– Ну, вот, ты и сам всё видишь. – Она вздохнула, имея ввиду живот, и растерянно оглядывала мужа.
– Не думай, что хочу скандала, но обстоятельства, – дежавекю, но только тогда тон Элайджи не был таким буднично-скучающим. И потому не оскорблял, но ранил этим куда сильнее: – Отец я?
– Ты. Я же говорила, что ни с кем кроме тебя не спала уже как полтора года.
– Ты вообще по своей американской привычке говорлива, когда не нужно.
– Неправда. – Спросонья сразу подвергнутая унижению она вместо того, чтобы смягчить гнев Элайджи слезами или хотя бы показать осознание вины, бросилась отвечать на нападение: – Я давно тебе не врала и сказала, что хочу уехать.
– В вечной любви признавалась. Ладно, оставим, – открыв сумку, он достал бумаги и ручку. – Подпиши.
– Что это?
– Бумаги на развод. От тебя требуется всего лишь закорючка.
– А если нет?
– Если нет, придётся Фениту вспомнить о старых, прошлогодних с отказами и прочим добром. Ты же знаешь, что у высококлассных юристов ничего не канет в Лету.
Развод без вариантов.
– Но… подожди, – выдохнула Кетрин, растерявшись от такого оборота и понимая, что все идет не так, – ты не хочешь выяснить, поговорить… что я… Я не собиралась разводиться.
– Я тебе говорил о последствиях.
– Но ты не знал о ней, – женщина погладила живот. – Это же объясняет, почему я ушла. Да и как же твои уверения?
– Я рад этому ребёнку, уверения тоже правдивы, но при чём тут наша семейная жизнь? – Он криво улыбнулся, подавая свою ручку: – Ты слишком страстная женщина, я тебя не потяну.
– Неужели? – Она улыбнулась пошлой улыбкой, беря писчий предмет: – У тебя плохая память, ты меня очень неплохо натягивал, когда я уже от усталости лежала бревном.
– Я не о сексе, не передёргивай.