Приходите за счастьем вчера

– Будет скандал. Не вижу в этом смысла, да я и не собираюсь подводить Стефана. Он меня любит и заботится, помогает и понимает, и я с радостью буду заботиться о нём и наших детях.

– Стефан тебе нравится, но дело в другом, – вдруг поняла Кет. – Через полтора года после последней встречи всё равно грустишь об этой непритязательной личности?

– В отличие от тебя у меня нет возможности выбора чьего ребёнка растить, и я буду счастлива детям от Стефана. И думаю, это к лучшему, что нет искушения, – уверенно сказала Елена, и, мстя за упоминание «непритязательной личности», продолжила: – Никогда не захочу жить, как ты с Элайджей, пусть лучше любят меня, а я буду платить добром, чем буду любить я, и ночами мечтать о лишнем взгляде человека, которому на меня давно наплевать.

Но когда слова были произнесены, увидев застывшее маской лицо сестры, Елена им ужаснулась. И снова Кет пришлось приложить усилие, чтобы удержать улыбку на лице.

«Как же она сейчас похожа на Элайджу…» Глядя как младшая вскинула голову, а её губы сжались в нитку, Елена отвернулась, чувствуя тяжесть этого холодного взгляда тёмно-карих глаз.

«Как лисица, говорящая про зелёный виноград», – подумалось Кетрин. Видимо, они обе пошли по породе отца. Лучше бы влюблялись с частотой их непутёвой мамашки, а так… Жалкое зрелище. Неужели она выглядит такой же несчастной дурехой, как Елена?

Сказать по этой теме больше было нечего – обе ударили друг друга в самое больное и разбежались. Злателина открыла уже немного карие глазки, и разразилась громким воплем. Кетрин рассмеялась, подхватив её на руки и стягивая лямку с плеча:

– Кто у нас проснулся? Мамина любимая лялечка...

Елена посмотрела как сестра, и вправду счастливая в эту секунду, ничего не видя и не слыша, трётся губами о носик дочери, как корова у телёнка обнюхивает волосы, гладит её крошечные даже для такой малышки щёчки длинными ресницами, и испытала лёгкий укол зависти. Вздохнула и улыбнулась. Елене тоже хотелось иметь такую вот «ляльку», хотелось уже как пару лет, она аж вздрагивала, когда Керолайн давала ей подержать своего сынишку, сдерживало только общественное мнение, согласно которому до двадцати пяти приличные девушки не рожают, но, видимо, её южная кровь бурлила слишком быстро и Елена совсем не понимала – как можно не желать родить ребёнка? Пусть даже и от нелюбимого мужчины, а Стефан-то к нелюбимым не относился.

– Моя самая любимая доченька проснулась… моя золотая ягодка, – шептала Кет, давая Злателине грудь. И только когда малышка зачмокала и задремала, брюнетка опомнилась и как-то отрешенно и довольно взглянула на близняшку. – У неё носик совсем как у Эла, да?

– Похоже, – просияла согласием Елена, совершенно не понимая, где там можно увидеть, на кого похож ребёнок, но разглядывавшая уже лежащую в коляске дочку сестра вдруг стала задумчивой и быстро встала со скамейки, резко бросив:

– Пойдём.

Они снова пошли вдоль аллеи, в молчании разглядывая яркие летние цветы и вскоре уже выходили из сада.

– Кет? – позвала Елена. – О чём ты так думаешь? Ты всё-таки не можешь его оставить?

– Что? – в глазах Катерины мелькнуло недоумение, потом поняла, отмахнулась. – Да нет, не об Эле. Ты помнишь папу?

– Конечно.

– А я уже плохо. Мне иногда страшно от мысли, что может я помню уже не настоящего его, а только свои воспоминания о нём.

– Не стоит, – покачала головой старшая близняшка. – Это из-за Златки? Он был бы рад.

– Я тоже так думаю, только теперь оно неважно, – спокойно согласилась Кет, и вдруг улыбнулась, заглянув Елене в глаза. Погладила по руке. – Давай купим ананасового мороженого, сестрёнка? Здесь оно очень вкусное. Побудь с ней минутку.

Хотя Елена расслышала затаённую грусть в голосе сестры, но всё равно согласно кивнула, глядя вслед побежавшей к небольшому киоску под зонтиком Кетрин. Про себя отметила восхищённый взгляд проходящего мимо мужчины, направленный на подтянутые ноги и бёдра Кет, даром, что та была в кедах... Вздохнув, заглянула в коляску, где лежало главное сокровище их крошечной семьи. Раньше она так часто мечтала, что у них обеих будут дети, и чтобы Кетрин больше никогда не отдалялась от неё. Теперь угрозы не существовало, но цена оказалась чересчур велика. Её близняшка была подобна женщине, демонстрирующей изящество и лёгкую походку в модельных туфлях, но на деле они уже давно стёрли ноги до капающей сукровицы, а именно вечная улыбка, призванная доказать миру, что Кет радостна и уверена в своих силах, из раза в раз внушала Елене странное чувство сходства сестры со старшим Майклсоном. Элайджа был одним из самых галантных мужчин, которых она видела, не слишком смешлив, и не мрачен, но в отличие от своих братьев с тем преимуществом, что в нём не было открытого сигнала об опасности: бывший зять мгновенно производил впечатление человека, которому можно довериться с потрохами и ожидать справедливого решения. Таким сентиментальные красавицы, мечтающие о рыцаре, с восхищением смотрят вслед, вздыхают о них и при этом никогда не подойдут и не увидят человека, зная об убийственной атмосфере холодной вежливости, а мужчины с ними стремятся легко завести дружбу. Катерина же… О, Елена верила, что ни о чём серьёзном и не помышляющий Локвуд – пропащая душа. Появление её младшей сестрёнки предполагало маленький личный триумф в любом обществе, которое ни с того, ни с сего, само не замечая как, начинало кружить по её правилам. И потому понять, что на сердце Кет и её бывшего зятя было невозможно, как и причину, по которой бежал этот ток между ними. Разве так должно быть у людей? Нет, должно быть как у них со Стефаном. Сейчас изо дня в день глядя на такую красивую, здоровую и несчастливую сестру, Елена вдруг как никогда почувствовала, как это важно – надеяться на будущее счастье, когда прошлое и настоящее причиняют боль. И ей становилось страшно – улыбаться, если станет слишком горько, она бы не сумела.

– Не переживай. Мне-то нельзя пить, повеселитесь от души. Я сама тебя буду наряжать, – подняв на руки уже довольно тяжёлую Златку, Кет взбежала по ступенькам крыльца. Ночной дом встречал относительной тишиной. Относительной, потому что единственным звуком в по-летнему тёплой ночи, опустившейся на поместье, был истошный крик младенца. Злателина начала потихоньку ворочаться и просыпаться. Кетрин издала тяжёлый вздох – только укачала дочку, и – на тебе. Пройдя в детскую она нахмурилась – обычно Златка, пока шли тёплые месяцы, спала у неё на свежем воздухе, но теперь путь на балкон был заказан – писк Софии наверняка бы разбудил девочку. Уложив малышку в колыбельке, Кетрин наскоро разделась, дала левый сосок дочери. Как только та вновь заснула, позвала няню, накинула халат и фурией побежала в северное крыло. Вскоре её взору предстали две няни, бестолково мечущиеся по комнате и орущий младенец на руках одной из них. Лицо девочки раскраснелось от криков, стали видны сосудики на веках.

– Добрый вечер, что тут происходит? Почему вы не способны успокоить ребёнка?

– Мисс Пирс? – Девушка вся сжалась и смешалась, увидев пренебрежительную ярость на лице брюнетки – о надменном и капризном нраве той в агентстве по подбору персонала ходили легенды. – Она привыкла, что её укачивает миссис Фостер на ночь.

– А что вы делали, когда миссис Фостер не было дома?

– Я не знаю, я недавно здесь.

– Закройте окна, – поморщилась от лепета девицы Кетрин, – я не желаю слышать эти вопли. У меня не спит ребёнок, и если через десять минут здесь не будет тишины…

– Миссис Фостер просила не закрывать, мисс Пирс, и не включать кондиционер, пока не поменяют фильтр, – вступила в диалог вторая женщина, постарше. – Поэтому мы оставили открытыми.

«Что за бред?»

Кет замерла. Бред или нет, а подставлять экономку, меняя заведённый порядок в доме в отсутствие Розы и дискредитируя ту перед нянями, именно сейчас было нельзя – она дала обещание, что с ребёнком всё будет отлично, сын Розы находился в крайне тяжёлом состоянии. Будь оно проклято это слово, о чём, а точнее чем она только думала? Нашлась самаритянка… Но обычно такая гибкая совесть, на сей раз тут же подсказала, о чём.

– Ясно. Если ребёнок не угомониться, придётся закрыть, – всё же сбавив обороты, холодно сообщила Кетрин. Кивнула на малышку: – Что она? Голодная или колики?

– Не должны быть. Просто не может успокоиться.

– Дайте я попробую.

– Берите, – опасливо передав Софи женщине, которую мистер Майклсон чётко обозначил не гостьей, а хозяйкой дома со всеми вытекающими, женщина отступила на пару шагов. – Ну, как?

Несколько минут – ребёнок орал по-прежнему. Выдохнув и сунув в рот малышке пустышку, Кетрин присела на диванчик:

– Дайте телефон. – Получив трубку, и стараясь не обращать на цепкие пальчики больно тискавшие её нежную грудь, она быстро набрала номер: – Роза?.. Простите за беспокойство, но не скажете, что Вы делали, когда отсутствовали на выходных?.. Она кричит… Ничего-ничего, не стоит извинений, всё понятно... Продиктуйте её телефон, пожалуйста, и всё… Бумагу и ручку, – скомандовала девушка, чувствуя, как сильно колет виски мигрень. Получив требуемое, она наскоро записала номер и передала старшей няне. – Вот, эта женщина кормила ребёнка грудью, и он успокаивался, позвоните ей и попросите шофёра привезти. Деньги выплатите по ночному тарифу. Побыстрее. – Неожиданно повисла тишина, Кет прикрыла глаза, наслаждаясь минутным покоем. Девочка наконец замолкла, видимо, согласившись на пустышку, и это была поистине Божья благодать – последнее время она не выносила детский плач… Но вспомнив про тяжесть на руках, которую в безбрежной усталости даже не чувствовала, Катерина распахнула веки: – Что Вы-то стоите столбом? – кивнула она молоденькой девушке, – возьмите у меня этого ре…