Приходите за счастьем вчера

– У меня всё хорошо. – С расстановкой сказала Кетрин, заставляя себя стоять ровно и чувствуя, как по-заячьи быстро колотится сердце. – С дочерью. И с молоком.

– Не ожидал, что тебя и сейчас волнует, как ты выглядишь.

– Вот такая я плохая мамочка, волнует. Это всё? Тогда доброй ночи.

– Думаю, та почти пощёчина стоит разговора.

– Нет, не стоит, – глаза Кет стали чёрными. – Ты оказался ничем не лучше остальных.

– Знаю, поэтому мы и расстались. Я не попросил прощения… – Элайджа скривился – именно это он и делал, снова пытался извиняться, хотя в таких вещах бесполезно, если они уже были сделаны. – Ладно, проехали. Ты очень красивая женщина, Катерина. Самая красивая, которую я видел в своей жизни. Если тебе ещё интересно моё мнение.

– Мне на него наплевать.

До этой фразы Элайджа ничего не хотел, как убраться отсюда. Но презрительный тон, слишком резкий выдох, размеренная холодность слов – самолюбие взбунтовалось.

– А мне нет. – Рывком разведя полы её халата, он подцепил пальцем золотую цепочку на талии, замеченную ещё в спальне. – Да и тебе тоже.

Дрожь нетерпения затмила болезненные ощущения, когда Элайджа чересчур крепко для её нынешнего положения прижал к себе грудью.

– Ты так и осталась моей. И нас обоих это не устраивает.

Заробев, Кет не моргая смотрела в лицо Элайджи, вопреки его ровному тону, подергивающееся в гневе. Смятенное и угрюмое. В голове промелькнула мысль, что издевка – самая обычная, даже относительно невинная сейчас раздавит Элайджу. Хотя нет: простого равнодушия и косности с её стороны будет достаточно.

Послушно погружаясь в жаркую темноту жёстких поцелуев, Кетрин откинула голову ему на грудь, позволяя подхватить себя на руки. Пальцы этих рук дрожали, вопреки железной хватке, по-прежнему болью отзывавшейся на ребрах, дыхание Элайджи тяжелое, неровное, оно горело на её щеках, и тут же воздух от быстрых шагов по коридору холодил, ноздри наполнились знакомым запахом мыла и одеколона... Она даже не открывая глаз знала, что увидит – ту же одержимость завладеть ею, что и в Сан-Франциско в ночь, когда у них получилось зачать Златку, только сегодня Кет это уже не пугало и, очутившись на постели, она молча протянула обе руки к склонившемуся над ней мужчине. Элайджа на мгновение закрыл глаза и выдохнул, запоминая и впитывая всем своим существом эту капитуляцию. Вправду, его.

– Что? – едва шевеля опухшими губами, девушка попыталась вынырнуть из омута сна, а в итоге лишь крепче обняла подушку. – Я уже ничего не могу и не чувствую. Мне нужно немножко поспать.

Она хотела заснуть, но Элайджа снова тронул за плечо:

– Тебе нужно покормить дочку. Няня сказала, что сцеженное молоко закончилось, а смесь ты запретила давать. Дальше будешь спать. Или дать смесь?

– Что?

– Златка. Нужно как-то покормить. Тише, – поймав неловко свалившуюся с постели в спешке женщину, Майклсон поставил её на ноги, и накинул свою рубашку. – Ложись, я её подам. Им не стоит тебя видеть.

– Я… ой, да. – она было плюхнулась на постель, но тут же встала, принимая на руки малышку. Через некоторое время раздалось сопение и причмокивание, а затем наступила тишина, прерываемая лишь гортанными звуками, свойственными младенцам. И только чуть позже, когда Златка начала потихоньку засыпать под песню про белку, по оценивающему взгляду Кетрин сообразила, какой неряшливой её видит сейчас бывший муж. Короткий взгляд в большое зеркало слева – вправду небо и земля: он подтянутый, свежий и не слишком-то усталый, а если не считать разодранной спины – истинный джентльмен, и она лохматая, с опухшими, растрескавшимися губами, заспанные глаза, усеянная розовыми отметинами засосов и синяками кожа почти от шеи до бёдер. Неловкая поза. Ещё подтекающее молоко до кучи… Совсем не пара. Если убрать дочку – обычная хорошо выдранная во все дырки шалава. Хотя так оно по сути и было. Да и в постели продержаться на высоте долго не получилось – распалённая до одури Кет улетела в первое забытье слишком быстро, а после это были отрывочные вспышки сознания длительные, пока Элайджа оставлял в покое её тело, чтобы восстановиться. Последнее воспоминание – он целовал её в душе и, кажется, в окне было не так темно как сейчас. Или нет? Но учитывая, что Элайджа за эту ночь перепробовал с ней все виды секса, какие только могут прийти в голову, вряд ли могло быть иначе. И настроение неумолимо ползло к отметке – редкой паршивости.

– Ты не можешь отвернуться, пока я кормлю?

– Зачем?

«Действительно – зачем?» На самом деле взгляд Элайджи оценивал вовсе не степень ухоженности женщины перед ним, а лишь тот факт, что Майклсон впервые в жизни увидел процесс кормления Златки и испытывал одновременно смятение, неловкость и желание потрогать обеих. Конечно, многие женщины кормили грудью – всё это естественно и логично, – но у него был круг общения, в котором подобных штук обычно не демонстрировали. Или он не замечал. А может дело было в выражении лица Катерины – ему всегда были странными нежность и серьёзность, проявившиеся в чертах, когда она занималась со Златкой, – сейчас же они были особенно сильными, даже тембр голоса Катерины менялся, и это Элайдже нравилось. И сейчас он очень не хотел, чтобы его просто выставили из комнаты.

– Почему ты стоишь? Сядь. Удобнее будет на постели.

– Наверное, потому что не могу безболезненно сидеть на пятой точке чьими-то стараниями, – сварливо заметила Кет.

Он вскинул брови, вспомнив «эпизод» ночи с её попой – конечно, получилось жестковато, но…

– Почему ты ничего не сказала в тот момент?

– Может, потому что я пребывала в шоке от продемонстрированного лексикона?

– Думаю вопрос был не в моём лексиконе, – Элайджа улыбнулся, оглядывая её фигурку. – Тем более в ту минуту, твои просьбы были тоже далеки от романтических. Ну, не будем вдаваться в детали, ты знаешь, что идеальна. Иди сюда.

Не подошла, фыркнула, передразнивая:

– Ну, надо же – хозяин доволен Смеагорлом. Смеагорл счастлив.

– Хозяин? Заинтригован, но мне больше нравилось «милорд».

– Милорд – это для романтиков.

– Я раньше тоже не претендовал.

– Тогда для эстетов, – отрезала Кет. – А они не заставляют стоять носом в диван. Я же говорила, что мне тяжело!

– Но ты клялась убить, если я остановлюсь.

Сильно смягчённые краски – на деле, с рыданиями умоляла продолжать, хотя ведь никто и не останавливался. Чёрные глаза Элайджи весело блеснули при виде на мгновение исказившего черты женщины смятения.

– Утверждала, что тебе очень хорошо.

Более, чем просто «хорошо», но Кетрин уже поняла, что для неё лучшая защита – нападение, пусть даже такое глупое.

– Страшно подумать, каким способом…

– Заткнись. Это тебе весело, а вот у меня всё болит и даже сидеть мне, наверное, будет больно.

Но злости в её голосе не было, скорее насмешка над ним, собой и ими обоими вместе.

– Я же сказал, иди сюда, – Майклсон подошёл и, подняв брюнетку на руки вместе с ребёнком, объяснил: – Если не хочешь садиться, предлагаю выход: ложись в постель.

– Тебя не смущает, что я засну? На улице жарко, а расслабленные мышцы много весят.

Фыркнул и подул ей на лоб, сдувая упавшую на него прядь.

Мгновение они смотрели друг на друга. Кетрин всегда умела бороться с вызовом, но нежность её деморализовывала, тем более после стольких часов секса без перерыва сил спорить не было вовсе. Да и к чему? Аккуратно устроившись, как он велел, в ожидании, когда ребёнок заснёт окончательно, Кетрин замерла, сначала молча и чувствуя, что и Элайджа ведёт себя как-то подозрительно легковесно, но потом постепенно расслабилась и забыла о собственной неприглядности, и через какое-то время вовсе уснула.

– Какого хрена, Ник?! – Рявкнул Майклсон в трубку. – У тебя право подписи.

– Какого хрена тебя нет на месте? – ехидно спросил младший брат. – Где ты вообще есть?

– Я… кхм… – Элайджа поправил конверт малышки, – отдыхаю.

– Твою мать… – голос Николауса приобрёл зловещие нотки, – ты помнишь о совещании по «PacificLine»?

– Это завтра. Разумеется, буду.

– Ладно, всё выяснили, жду к вечеру.

Выключив трубку, Элайджа присел в кресло и аккуратно, чтобы не задеть нежную кожу щетиной, поцеловал нос Златки, она пискнула в ответ и завозилась ручками по рубашке.