Приходите за счастьем вчера
Шрифт:
– Кетрин, ну-ка хватит! – Голос девушки жалобно тренькнул: – Пусти меня…
– Может, если я перестану ненавидеть себя, я смогу сделать его счастливым. – Не обратила внимания на протесты Кет и никак не давала разжать пальцы. – Или отпустить. О, Эл меня не любит! Уже не любит… Он не захотел говорить со мной о Маргарит. Мы спим вместе и всё хорошо, но говорить о ней – нет… Если бы ты знала, Елена! Я должна его отпустить, но не могу. И я должна поехать, хотя он против. – Елена прижала ладони к ушам, но голос сестры проникал сквозь эту «преграду». Не замечая ужаса Елены, Катерина всё царапала длинными ногтями бёдра близняшки сквозь шёлк подола и продолжала как заведённая выплёскивать всё, что как гнойник сидело в ней и сейчас прорывалось каркающими словами: – Элайджа меня больше не любит. Он ведь живёт
– Зачем ты так? Нельзя не хотеть ребёнка…
– Потом я узнала, что противозачаточное нельзя мешать с большим количеством снотворного, когда было поздно и…
Это были признания, которых Елена теперь никогда не желала знать и слышать. Раньше она бы многое отдала, чтобы заглянуть за завесу тайны отношений с тем, кто отобрал у неё сестру, но внезапно поняла, что она не должна ничего знать. Она закрыла рот близняшки рукой. Уже поздно, Кет полностью принадлежала бывшему зятю, и если сейчас сболтнёт о нём лишнего, то возненавидит себя, а вместе с собой её, Елену до конца жизни. Елена, по-прежнему не давая Катерине больше говорить правой ладонью, левой начала гладить кудри, уговаривая как уговаривают только малышей и больных.
– Глупость. – Она прижалась губами к макушке Кетрин. – Он тебя всегда любил. Разве ты не видела, как сильно он испугался за тебя на гонках? А как рассердился на вас с Колом. А как он гордится тобой. Как он летает к тебе через полмира, сколько прекрасных вещей привозит. Кит Кет, маленькая, вспомни твоё ожерелье… Ты сама хвасталась, какая это редкость даже в тех диких краях.
Помогло или нет, только лицо у Кет стало замкнутым, и быстро встав, она отерла слёзы. И стала собой, только отчего-то Елена не почувствовала облегчения.
– Прости. Не выспалась и перенервничала из-за перелёта, и несу ерунду. Разреши мне отдохнуть и…
– Не разрешу. – Резко и странно даже для себя самой сказала Елена. – Запомни, Кет, Элайджа воспитанный и располагает к себе, но на самом деле не добрый и не ласковый. Я опасаюсь его, перед ним дрожит Совет Директоров, его ненавидит Рейнолдс… Почему ты считаешь его добрее Кола? – Катерина сложила руки на груди, давая понять, что происходящее неуместно, но старшая была неумолима. – В твоих глазах он ласков? Он был добр, когда угрожал мне со своим братцем, отлично зная, что он пользовался тобой в своих целях, или когда выгнал тебя на улицу по одному подозрению в шпионаже, а потом отобрал документы и держал как рабыню за железным забором, ничего не объясняя? Добр, когда развёлся с женщиной на шестом месяце тяжело протекавшей беременности, зная о том, что с психикой не в порядке и вызвал истерическую летаргию?
– Ты ничего не знаешь о жизни, Елена.
– А что мне нужно знать?! Я ненавижу его за то, что он всё забрал, а должна доказывать, что он тебя любит?! Он шантажом склонял тебя к сексу после смерти отца. – Никогда не любившая зятя, а в эту минуту тем более, выкрикнула Елена: – Может, он и великодушен время от времени, я не спорю, но это Элайджа заставил тебя подписать идиотский контракт. Кол никогда в жизни мне бы подобного не предложил, потому что…
– Потому что ты не я. – Достав из сумочки упаковку платков, Кет вытерла лицо. – Потому что у нас разное прошлое, Елена. С тобой всегда будут церемонится, не потому что Кол такой славный, а потому что ты такая трепетная лань, и ты достойна этих церемоний в глазах всех цивилизованных мужчин. И я рада. Поэтому мне не страшно, что ты выходишь замуж за Кола, он тебя никогда не будет заставлять и мучить. А я не пыталась создать образ лани, мне хотелось власти и денег. Это тоже правда, я всегда искала взаимной выгоды и продвижения, а это исключает… – она вздохнула, поняв, что окончательно взяла себя в руки, – слабости. Если ты включаешься в эту иерархию, то ты берёшь на себя обязательства играть по правилам.
– Ты отлично могла бы мотивировать на такое же отношение, как и я.
– Но я не хочу быть как ты! – вдруг вспылила Катерина и осеклась, вспомнив о детях. Уже спокойнее пробормотала: – Просто
Элайджа всегда был единственным, с кем я чувствую себя… Не знаю этого слова. Мне хорошо. Это моя самая большая ошибка. Я так привыкла ненавидеть человеческие слабости, что потеряла любой шанс на доверие. Без доверия не бывает любви, я бы не могла полюбить Элайджу так, если бы не чувствовала его, – медленно сев в кресло, она горько заключила: – но он меня не любит, а все перечисленные тобой привилегии – они привилегии для любовницы и матери его детей по совместительству. Он и вправду благородный человек, Елена.– Ну да, если тебя послушать Элайджа – божество во плоти, – фыркнула старшая сестра. – Нет, всё проще. Он тебя любит. Но тебе всё мало.
– Этого всегда мало.
– Так что же тебе от него ещё нужно?
“Доверие...”
В мёртвой тишине решившая не переливать из пустого в порожнее Кетрин гоняла гренок по тарелке.
– Давай лучше про платье. Какое ты хочешь?
– В пол, – неуверенно пробормотала Елена, – с пышной кружевной юбкой.
Засунув руки в карманы, Майклсон стоял, облокотившись спиной о забор и уже несколько минут переваривая услышанное.
Он не дал Катерине сказать, потому что сам не знал, должен ли влиять на решение или нет. Решил, что это её обязанность. Но спустя сутки после встречи с братьями не выдержал и примчался в Виргинию, чтобы забрать с собой в Бразилию, а в итоге решил взглянуть на спящих дочек и, без слов пропущенный на территорию в разы усиленной охраной, услышал их разговор с Еленой. Наверное, стоило успокоить Катерину, но он не вошёл в дверь, вернулся к воротам, постоял и сел за руль.
Машина в сопровождении ещё двух бронированных внедорожников бесшумно отъехала от дома и помчалась к выезду из города, уверенно набирая скорость и Элайджа усилием воли расслабился. В этот раз Катерина должна решить и решиться сама, без него и его мнения. И тогда он сам поймёт, может ли утешить её и сказать то, чего она ждёт, или нет. Он знал, что не передумает, но почувствовал, как в нервном тике дёрнулась щека. Расслабленность – ложь, когда решается твоя судьба, и ты никак не можешь повлиять. А перед глазами, всё так же убаюкивая, несся асфальт.
«Катерина, будь сегодня смелой…»
Бразилия. Штат Рио-де-Жанейро.
Кетрин замерла перед воротами, судорожно сглатывая. Прошло уже два года, всё должно было если не забыться, то хотя бы остыть, но неожиданно ноющие задворки воспоминаний превратились в колющую боль в груди.
За ограждением, казалось, бушевало одно лишь море зелени, а дом не был виден, и женщина невольно несколько раз оглянулась, припоминая что и где. Она постучала, собираясь приступить к объяснениям, но стоило ей представиться, как охранник поздоровался и впустил её на территорию. Её ждали.
С сильно забившимся сердцем, брюнетка пошла по знакомой дорожке, а потом в ужасе сорвалась на бег. Здесь время словно умерло, и она поняла, что ничего, ничего не изменилось – та же бесконечная апельсиновая роща, луг, дорога из булыжников с пальмами по сторонам, уже отцветающие шоколадные деревья и белый резной козырек террасы. Только персонала на улице не было, хотя наверняка кто-то жил на самой вилле. Кет остановилась, оглядываясь по сторонам, и вздрогнула от того, что вялый цветок с шоколадницы упал перед ней. Она обошла его по кругу. Ей даже не пришло в голову зайти в дом: Катерина боялась прикасаться к любому предмету, траве и деревьям и, казалось, что воздух обжигал лёгкие. Не стоило сюда приезжать, в ней нет столько выдержки и сил. Но ноги Кет уже сами несли её в сторону опушки рощи, и стискивая в потных ладонях несчастные герберы, которые зачем-то купила в аэропорту, она пересекла луг, миновала деревянные качели и бассейн, и поспешила к зарослям апельсина.
Апельсин теперь разросся густо, и его гибкие зелёные ветки закрывали полянку, но фигуру Элайджи в чёрном костюме она увидела издалека. Он приказал впустить её, но хотел ли встретить у могилы? Этого Катерина не знала, но то же чувство, что заставило бежать сюда со всех ног, повело напрямую к месту, где Элайджа велел сделать холмик для Маргарит. Он скосил взгляд, ничего не сказал.
Но остановившись в десяти шагах, она сглотнула:
– Мне можно остаться, или я приду позже?
– Эти два дня я думал, приедешь ты к ней или нет.