Приходите за счастьем вчера

– Но ты... ты же всё-таки человек. Со слабостями.

– И поэтому я должен смириться с тем, с чем не хочу? Знать, что моя женщина подтирает мои сопли, и делать вид, что всё в порядке, раз об этом знают только она и я? Неужели твои глаза настолько очарованы мной, или ты просто притерпелась к насилию?

– Нет. – Кетрин закрыла глаза, признавая поражение. – Я не знаю выхода для тебя.

– А для тебя? – Он поджал губы, настаивая: – Жить с тем, кто насилует твою волю, нормально? Я не понимаю.

– Нет, не нормально. Но я ведь всё ещё чувствую любовь к тебе. Мне хочется думать, что я бы не полюбила слабака. – Стоило ей смириться, как слова нашлись, хотя Кет как и всегда не поняла, что это нужные: – Чёрта с два я притерпелась к насилию! Значит, для меня это была твоя ошибка, которая никогда не повторится. Ошибиться однажды можно и сильному, всегда есть второй шанс. По крайней мере, мне хочется в это верить.

– Однажды?

– Да. Для тебя это было однажды? То, что ты не можешь простить сам себе и мне? – Немилосердный тон, требовательный взгляд – и Элайджа понял, что Катерина уже спрашивала для себя. И из него как из проколотого шарика воздух, со следующим выдохом ушёл гнев.

– Да. Только однажды.

– Глупо говорить, но я этому рада, – пробормотала Кет. Ей хотелось бы большего, но теперь она по крайней мере знала, что не обманулась и ничего не разменяла на чепуху. Однако, пока была недосказанность, её мучила, грызла надежда. И Кетрин решилась расставить точки над i: – Ты прав, что я хочу всего и сразу. И ты прав, что ты останешься отцом моих детей и моим любовником при любых раскладах. Но скажи, получу я настоящую семью или нет?

– Да.

Мгновение помедлив, Элайджа устроил голову на её коленях, физически дополняя ответ на её вопрос, и тут же почувствовал прикосновение тонких пальцев к волосам. И ответил на ещё один, невысказанный:

– Я вспомню поговорку про чашку и кувшин. – Хмыкнул: – По-моему, нам как никому подойдёт.

Пальцы замерли, он почувствовал каким тяжелым стало её дыхание.

– Спасибо.

– Не нужно. Просто пусть это будет та самая единственная ошибка.

– Нет. За то, что мне есть куда прийти, чтобы вспомнить о Маргарит. И с кем.

Они долго молчали, глядя на шевелящиеся на ветру листики на кроне дерева, прежде чем Элайджа сдавленно ответил:

– Поблагодари Елену. Если бы она не подумала, то мне некого было бы хоронить. – Неожиданно перевернувшись, Элайджа уткнулся носом в её живот. И по дрожи в его пальцах и силе, с которой он прижимался щекой к её телу, Кет вдруг поняла, что для него ничего не пережито. – Катерина…

– Я здесь.

Когда ему было переживать? С кем? Почему она была настолько чёрствая и бессердечная, что не поняла этого до сих пор? Она родила ему дочь, они нашли дочь, жили вместе, но ни разу не поговорили об их потере. Почему в ней хватило смелости на авантюры с Колом, но не хватило, чтобы просто посметь поговорить о Маргарит и разделить его горе? И он ей это простил? Катерина не понимала. Элайджа внезапно вскинул голову. Глаза у него были совсем сухие, но лихорадочно блестели и на одном лопнул сосуд. И тело его застыло в нерешительности и неловкости. Преодолевая спазмы в горле, Кет погладила мужчину по лицу баюкая всей нежностью, которая в ней была.

– Мы ведь не сможем её забыть, поэтому мы не станем её забывать.

– Я ждал её.

Катерина скользнула в его объятия, не ощущая, что Элайджа до боли сильно стискивает её рёбра и заплакала.

– Мы так её хотели…

Впервые в жизни Элайдже стало легче от её слёз: ему больше не хотелось двигаться и плакать – но ему нужно было, чтобы Катерина его гладила, прижималась мокрыми щеками и плакала. Слава Богу, она это делала. Мышцы во всём его теле вдруг отяжелели и расслабились, словно растеклись по земле, на которой они лежали.

Тишина бывает не только до бури. После та же она, но не грозная и давящая, цветущая и полная обновлённой жизни. Ломается лишь слабое и легко разрастающееся вновь, сильное и пустившее крепкие корни остаётся, пусть даже потрёпанным, но над обломками всегда кружит свежий ветер и надежда на новый цикл.

Они пробыли здесь почти до вечера, не разговаривая, и лишь когда солнце начало катиться вниз обменялись редкими междометиями и полуфразами. Не потому, что нечего было сказать, а потому, что было не нужно. Боль этого дня по-прежнему текла по венам, она никуда не делась, но теперь она была не непосильной ношей, а тихим воспоминанием. Когда солнце почти село, они не сговариваясь встали и молча пошли по дорожке к воротам. Элайджа оглянулся напоследок. Добротный дом, созданный Джорджем, чтобы прятаться от жизненных бурь стоял по-прежнему тихий и безлюдный, потому что в Англии у них был настоящий дом, где их ждали и нужно быть там. Он точно это знал, как и то, что в этот же день вернутся сюда вместе на следующий год и, возможно, парадные двери виллы всё же отопрут.

Великобритания. Лондон.

Ребекка молча сидела рядом с дочкой, лепившей из пластилина, и смотрела в окно. К счастью, вегетативное состояние Деймона, на одиннадцатые сутки перешло в акинетический мутизм, и теперь он находился в бодрствующей коме – лёжа с открытыми глазами, мог фиксировать взгляд на движениях предметов. Не много, но после полутора лет комы, это было настоящим прорывом, и она не могла подавить волнение даже при Даниэлле, поэтому к просьбе братьев хотя и отнеслась с раздражением, но в итоге отмахнулась и дала «добро». Гораздо больше её теперь волновало будущее – Бекс понимала, что бежит впереди паровоза, но она тоже очнулась от своей спячки. Ей хотелось жить, дышать полной грудью и несмотря на молодость ей казалось, что её время уходит. Уже почти ушло. Когда Деймон лежал и не было никаких предпосылок и надежд, она не задумывалась о времени, оно текло рядом с ней, и хотя иногда блондинка плакала в подушку из-за Александра и ревности, но в её сердце не было ни малейшего сомнения в правильности своих действий. Гордость и чувство собственного достоинства сплавляли тот стержень, который не позволял сломаться и давал уверенно глядеть в новый день. Сомнений не было и теперь, но вопросы как дальше жить, будет ли ей дан новый шанс и станет ли она счастливой… Бекс не могла бросить Деймона, но одновременно ей хотелось в свой итальянский домик, в котором жил её Александр. Что он до сих пор примет её Ребекка верила, возможно, потому что не испытывала чувства вины. Разве плохо хотеть быть счастливой?

Интерлюдия.

США. Мистик Фоллз.

Снова стук. Поморщившись, она встала с места и пересекла гостиную и холл.

– Мы же договорились, что ты дашь мне успо… коиться. – Девушка замерла в дверном проёме – за порогом стоял совсем не Деймон, а младший из братьев. – Привет.

С Колом в отличие от Ника и Эла они не разругались, он никогда не лез в её личную жизнь, но, возможно, потому что они не были так уж близки, поэтому, как он здесь оказался, было не понятно. Приехал к ней или только в Мистик-Фоллз? Хотя, что ему делать в Мистик-Фоллз… А может, – её сердечко ёкнуло, – попросил кто-то из старших братьев?

– Привет, сестрёнка. Впустишь?

– Конечно, – отступив, Бекс робко улыбнулась и тут же очутилась в крепких объятиях. Из глаз заструились слёзы – слишком много событий для одного дня.

Много позже, они устроились в гостиной за чаем, и Кол сразу взял быка за рога. Он видел, что Бекка подавлена, скованна и чего-то боится, но разбираться здесь не видел ни малейшего смысла.

– Ты надолго уехала из Лондона?

– Пока не рожу точно. – Ребекка пожала плечами, не зная, как объяснить, что кроме Мистик Фоллз ей особенно-то и негде жить – она всегда жила сначала с братьями, потом с мужем, а родительский дом давно уже пустовал. – Я взяла академический отпуск. Потом подумаю, но, наверное, обоснуюсь тут.

– Здесь за тобой некому присматривать.

– Я уже взрослая, зачем за мной присматривать? – Это было неправдой, точнее правдой лишь наполовину – она была взрослой и порой девушки в её возрасте имели за плечами и семью, и работу, но Бекс-то не умела жить сама по себе, и боялась не справиться. И знала, что если ей страшно не справиться, то она непременно уступит Деймону. Этого боялась ещё больше. И Кол знал, поэтому Бекка предпочла добавить: – Да и родители Керолайн помогут, если что-то будет необходимо.