Приключения сомнамбулы. Том 2
Шрифт:
Соснин, оскальзываясь, спешил по загаженным фаршем, усыпанным осколками стекла горам от Флоренции к Риму, к горевшим ещё экранам.
Пожарные, которые добрались до очага возгорания…
– Эпидемию ящура не допустит новый и респектабельный, замечу, инвестор! К тому же вакцина, которой располагают ветеринарные службы, исключает…
– По моим сведениям именно сейчас, когда мы с вами мирно беседуем, – Мухаммедханов, прислушиваясь к режиссёрским указаниям из наушничков, выдержал паузу, которую украсила голубоватая струйка дыма, сверился с золотыми швейцарскими часами на волосатом запястье и объявил как глашатай рока, – именно сейчас дьявол
– Погром исключительно в интересах еврейского капитала, – из мути на соседнем экране донёсся гневный глас Роханова-Ужинова.
Раскат грома, вспышка, свет гаснет.
Часы бьют девять раз.
Дорн сверяет по своим: отстают. Сейчас семь минут десятого… Итак…
Тригорин вытирает слёзы рукавом. Аркадина стоит рядом, гладит его по плечу.
Дорн: главный вопрос – зачем? Кому мешал Константин Гаврилович? Кто ненавидел или боялся его до такой степени, чтобы раздробить голову пулей сорок пятого калибра?
Аркадина, горько качая головой: мой бедный, бедный мальчик… теперь лежишь там ничком, окровавленный, раскинув руки…
Дорн удивлённо поднимает брови: Ирина Николаевна, погодите-ка… ведь вы не входили в комнату, откуда же вы знаете, что Константин Гаврилович лежит именно в такой позе? Я ведь её не описывал.
Аркадина, судорожно схватившись рукой за горло: я… я вижу его именно таким. Это воображение актрисы. Сердце матери, в конце концов…
Выключили, потащили, поругиваясь.
– Поберегись, зашибём! – Соснин передвинулся… когда такое творится, зачем эта искусственная принудительная трансляция?
Тригорин смотрит на чучело чайки: как метко, как грациозно подстрелил он эту глупую птицу… он был похож на афинского эфеба, пронзающего стрелой орла. Зачем, зачем ты увезла меня два года назад?
– Поберегись, как столб, встал! Поберегись!
Раз, два… – считал ещё светившиеся экраны.
Аркадина: разве я мешала твоим забавам с мальчишками и девчонками? Нет. Я отлично понимаю потребности артистической натуры.
Тригорин: то были мимолётные прихоти. Но здесь, на берегу этого колдовского озера, осталось моё сердце. Твой сын подстрелил его, как белую птицу. Я – чайка!
– Поберегись!
Аркадина: я увезла тебя отсюда два года назад, потому что иначе он и в самом деле подстрелил бы тебя. Разве ты забыл, как он вызвал тебя на поединок, когда ты признался ему в своём чувстве?
Тригорин: я посмотрел на него и ощутил сладостный трепет, ощутил всю полноту жизни… Я будто спал – и вдруг проснулся…
Раскат грома, вспышка.
– Пожар погашен, полный объём вещания вскоре будет восстановлен… погибли герои-пожарные… двоих раздавил сорвавшийся с трёхсотметровой высоты лифт… ущерб уточняется, хотя ясно, что он составит миллионы долларов…
Соснин смещался, его будто ветром сносило в объятия колоннады Бернини; ступил на загаженную площадь…
– Я готовился прослезиться, разрыдаться даже от безнадёжности, однако телесъёмки прискорбных погромов, которыми пытались нас запугать, к счастью, устаревают вместе с мрачными пророчествами Устама Султановича, вот самые последние новости с ленты Интерфакса: погромщики выдохлись, шахтёры организованно покидают площадь, – натуральнейший Эккер победно ослепил круглыми очочками камеру и ткнул пальцем в холодно мерцавшую, откинутую крышку плоского компьютера-чемоданчика, – а вот и ожидаемая серьёзными аналитиками сенсация…
– Не только устоял, но получил стимулы и финансовые ресурсы для… все социальные обязательства… обещания блокадникам сохраним, выполним… как же, это наша история, хватит делить на красных и белых… хватит оплёвывать… да, я разговаривал с президентом, он гарантировал… платёжка получена…
– Готов дополнить и прокомментировать сказанное на лондонской прессконференции господином Салзановым, – Эккер чудесно сиганул на третий канал, едва тот возобновил вещание, – суть сенсации удачно выразила шапка завтрашней газеты «Сегодня», вот, слежу в режиме «он-лайн»: «Жертва банкротом ради выигрыша качества!». Что это означает? Уход с рынка «Самсунга», дробление «Самсона» с передачей управления забойным цехом японскому электронному концерну… вдобавок японцы получают права проката и всю прибыль от фильма «Судьба гения»… вот, пророки опростоволосились, конец одной истории вовсе не исключает начала другой, – взвинченный Эккер вёл репортаж, поглядывая в сиренево мерцавший портативный экранчик, – вот, на наших глазах рождается сильная и агрессивная компания! «Самсон»-«Самсунг» умер! Да здравствует «Сон»-«Сони»!..
Из двух машин повыскакивали, выстрелив дверцами, вооружённые пятнистые люди в чёрных масках-чулках с узкими прорезями для глаз.
Авангард новых хозяев?
– Обокрали наро-о-о-д, опять обокрали! – белоусый краснолицый старик с хрустом топтал осколки витрины.
– Подвинься-ка, зашибём! – проорал потный широкоскулый мужик, оттолкнул плечом Соснина, который зазевался на заваленной фаршем площади перед собором Святого Петра, ухватил с сообщником очередной телевизор; оскальзываясь в мясной массе, опасливо поглядывая на пятнистых молодцов, – в ожидании команды те выстроились снаружи, не пресекали грабёж – торопливо потащили добычу, оставался ещё один…
Раскат грома, вспышка, свет гаснет.
Часы бьют девять раз.
Дорн сверяет по своим: отстают. Сейчас семь минут десятого… Итак, дамы и господа, все участники драмы на месте. Один – или одна из нас – убийца. Давайте разбираться.
Тригорин с натужной весёлостью: любопытно. Это может мне пригодиться. Я как раз пишу криминальную повесть… таких произведений, пожалуй, ещё не бывало. Столько мучился, и всё никак не выходило: психология преступника неубедительна, энергия расследования вялая.
Аркадина: криминальная повесть? В самом деле? Ты не говорил мне. Это оригинально и ново для русской литературы…
Удар в плечо. – Оглох? Прочь с дороги… тащили напольный телевизор.
Дорн задумчиво: как же приступиться-то? Кстати говоря, Константин Гаврилович жаловался… шум, треск, картинка дёрнулась, уплыла в лиловый туман, вернулась, опять уплыла… вы что же, считали его до такой уж степени бездарным?
Соснин припустил к далёкому одиноко светившемуся экрану.
Тригорин: бездарным? Совсем напротив. Он был бесконечно талантлив. Теперь могу признаться, что я очень завидовал его дару. Как красиво, мощно звучала его фраза. Там было и тихое мерцание звёзд, и далёкие звуки рояля, замирающие в тихом ароматном воздухе. Так и видишь летнюю ночь, вдыхаешь её аромат, ощущаешь прохладу. А я напишу про какое-нибудь пошлое бутылочное горлышко, блестящее под луной, – и всё, воображение иссякает.
Вспышка, свет гаснет.
С горячим дыханием, сопя, отбросив Соснина на лесистый склон между Римини и Сан-Марино, выволокли последний самсунговский телевизор.
– Посторонний, освободите помещение, освободите помещение! – закричали, завидев замешкавшегося Соснина, невесть откуда набежавшие манекены в отутюженных небесно-синих комбинезонах, – освободите помещение!
И – вслед за ними, синими комбинезонами, – возникли из-за пятнистых охранников в чёрных масках, застывших у дверей, мойщики со шлангами; подъехал пикапчик с витринным стеклом.